ПОСЛЕСЛОВИЕ/ПРЕДИСЛОВИЕ
Вампиры бессмертны. Пузыри земли вечны: «Полюби эту вечность болот, никогда не иссякнет их мощь…» (А.А. Блок). Надеюсь, что Марат Гельман и члены его команды не вампиры.
16 ноября состоится заседание по вопросам культурной политики, комиссия по культуре встретится с губернатором. В связи с этим мы решили инвентаризировать наши претензии к культурной политике последних лет и озвучить наши приоритеты в этой области. Хочется, чтобы предстоящее обсуждение стало послесловием культурных войн, но, скорее всего, оно будет предисловием к новому витку культурного конфликта.
Вся культурная политика последнего времени находилась в рамках «Пермского культурного проекта». Назовем его «Проект П». Его содержание реально определялось командой его инициаторов; они транслировали свои вкусы, свой стиль мышления и свои политические пристрастия через созданные институции и события. Проект П - это единство событий/институций и «тусовки». Невиданное множество фестивалей, новые лаборатории посткультуры (музей современного искусства, театр современной пьесы, центр современного дизайна), переформатирование городского пространства, создание новой коммуникативной среды - все это должно было преобразить город. И большую роль, конечно, играла пропаганда новых культурных ценностей.
(1) Пропаганда. Наиболее пафосно и наивно высказывался Борис Мильграм. Он говорил, что не знает, «что такое русская культура». Что хочет превратить Пермь в европейский город (от гротескной амбициозности бывшего министра культуры сегодня даже неловко). Марат Гельман говорил, что они создадут новую культурную столицу, превратят Пермь в Мекку современного искусства. Кто же из всемирно известных - реально известных, а не в мечтах тусовки - художников выставлялся в гельмановском PERMM? Какие выдающиеся творцы паблик-арта преобразовывали город? Тусовка презирала всё исконное и привлекала для его демонтажа саму же тусовку. Концептуальный манифест «Пермский проект» заявил о превращении города средствами культурной политики в постиндустриальный центр… Вместо того чтоб Силиконовую долину здесь возводить и мощные технологические и научные центры создавать, можно соорудить караван-сарай «Белых ночей» с громкой музыкой и бассейном - вот и камень в фундамент постиндустриального общества, строящегося чудесным образом на периферии глобального сырьевого придатка. Сегодня все это просто смешно, а ещё недавно вызывало злобу: «Да что они нас, за дураков держат?!» Нет, не держат, но держали. И иногда проговаривались, как сильно они не любят нашу культуру (русскую, советскую, провинциальную - всякую), как хотят пересоздать все по собственному образу и подобию. Иногда начатое движение совсем уж выходило за рамки приличия - например, когда детский хор исполнил «Мурку». Весьма своеобразная пропаганда культуры…
(2) Тусовка. Для выполнения задач по зачистке культурного «русского бедного» и возделывания «европейского богатого» вызвались не самый успешный театральный режиссер Борис Мильграм, самое скандальное лицо в мире российского искусства Марат Гельман, абсолютно далекий от культуры Николай Новичков, пропагандист новой драматургии и театра без декораций, без толковой режиссуры, без классического текста Эдуард Бояков, а также один андеграундный музыкальный продюсер, один известный в узких кругах поэт и другие, не менее достойные лица, включая комического ролевого персонажа молодежной попсы рэпера Сяву (своего рода Верка Сердючка для гопников). Нельзя сказать, что все проекты Гельмана неудачны, что у Боякова нет заслуг перед «Золотой маской», что Андрей Родионов самый бездарный поэт современности (однако, на мой вкус, далеко не первый поэт). Нельзя сказать, что Чапарухин продвигает бесталанную музыку. Но каждый из агентов тусовки по отдельности неоднозначен, а в совокупности они способны вызывать редкое раздражение, сравнимое прямо-таки с раздражением от разнузданности Ксении Собчак или, скажем, самодовольства Леонида Парфенова. Впрочем, на всякий случай, Гельман привозил в Пермь и Собчак и Парфенова. Вела себя тусовка вызывающе. Она явно не хотела и не могла нести мир, не желала договариваться, она не могла и не хотела соответствовать ни запросам широких слоев, ни культурным ценностям прикамской интеллигенции. Не хотела - и не могла. Поэтому культурная революция изначально была интервенцией.
(3) Институции. Тусовка создала свои центры. В исторически ценном здании речного вокзала «Пермь - I» открылся музей современного искусства PERMM. Здесь выставлялись самые одиозные художники и самые скандальные работы, оцененные значительной частью публики как кощунственные, антипатриотичные, безнравственные. Вместо того чтобы дать пространство для чего-то более традиционного и тем самым реализовать на деле культурный плюрализм, Гельман оппонентов называл «мракобесами». Негодование городской интеллигенции вызывал и Центр развития дизайна, а его бессмысленные деяния вызывали у простых горожан усмешку. Я помню, как работавший в Перми и, видимо, не оцененный здесь по достоинству дизайнер Артемий Лебедев ругал город и горожан непечатными словами в своем ЖЖ; тогда было понятно, что в этих «лабораторных центрах» нет ничего, кроме презрения. Презрения к моему городу и к моим землякам. Противодействие со стороны общественности вызывало ожесточение, тусовка вовсе не хотела говорить с «автохтонами» уважительно. «Мы, мол, все это создали, а вы - ни на что не способные провинциальные лузеры!» Малая сцена драматического театра была отдана на откуп под новодрамовские «эксперименты». Впрочем, ни одного реального эксперимента, ни одного яркого события здесь не было - и быть не могло. Сначала Эдуард Бояков заявил, что делает театр для продвинутой публики с дорогими билетами, чтобы случайных зрителей не было. На театре (так говорили в старину) матом ругался рэпер Сява. Билеты распространялись по символическим ценам, студентов все время приглашали чуть не бесплатно посещать театральные действа. Для части же горожан, конечно, это был симулякр вовлеченности в современность. Но не будем судить строго тех горожан, которые перепутали язык привоза с языком современного искусства: должны же в провинции жить не только культурные и эрудированные люди, но и настоящие провинциалы, бездумно рвущиеся ко всему, что притворяется столичным! В Москве таких провинциалов, пожалуй, намного больше, чем в Перми.
(4) Пространство. Город, между тем, захватывался новыми визуальными образами. Гигантская табуретка, выложенная из бревен, окруженная черными жуками и зловещими фонарями, однозначно напоминающими змей в момент нападения… Кирпичное надкушенное яблоко - демонстративный мусор, брошенный возле краевой библиотеки… Бездарная скульптура «LOVE» - бессмысленная и непривлекательная пародия на знаменитую скульптуру Роберта Индианы в Нью-Йорке… IconMan - человечек, сложенный из «иконок», на уровне поделок девятилетних мальчиков, насмотревшихся «Трансформеров» и не наигравшихся конструктором Lego… Красные человечки - для кого-то прикольные, для кого-то жутковатые истуканчики… На стенах, на заборах бесконечная мазня, превратившая серую грязь промышленного города в грязь цветную, какая открывается взору тяжким похмельным утром после всенародных гуляний. Перед нами образы, не лишенные инфернальности, и немало горожан понимают всю эту визуальную мишуру как знаки преисподней.
(5) Время. Бесконечный фестиваль. Иные дни проходили удачно, иные - скучно. Значительная часть фестивалей за пределами Перми была попросту лишена смысла и вкуса. Но до этого никому не было дела, поскольку в краевой столице длился вечный торжественный прием тусовкой самой себя; к торжествам допускались провинциалы, оголтело рвущиеся к столичности. На многих праздниках, впрочем, я лично испытал яркие культурные впечатления. Но если меня спросить, стоили ли эти впечатления своих вложений, я отвечу однозначно: на те же средства, что затрачены на «Белые ночи», можно возводить хорошо оснащенные больницы, обеспечивать жильем молодых ученых и педагогов. Да мало ли еще что! Кстати, если бы в Перми молодой ученый имел жилье и было бы побольше современных больниц, город вполне стал бы настоящим культурным центром. Здесь же был устроен бесконечный праздник, сама бесконечность которого обессмысливала все события и разъедала изнутри понятие праздника (праздники - редкие моменты времени на фоне будних дней, а не наоборот).
(6) Для сопровождения всего этого ППРОЕКТА сами агенты тусовки читали лекции, выступали по телевидению. Было это чаще всего непрофессионально, скучно, однотонно. Особенно утомительны были речи министров, обещавших золотые горы и вещавших на языке проектно-инновационного утопизма эпохи Дмитрия Медведева. Приезжали к нам и видные политические деятели. Гельман привозил Рыжкова, Собчак, Парфенова, в рамках фестивальной программы работал либеральный форум «Пилорама». То есть они захватили информационное пространство и вели политическую пропаганду.
Короче говоря, «Проект П» - это материализация внутреннего мира тусовки в пространстве одного города. Это такой Угрюм-Бурчеев эпохи пост-постмодерна. Как писал классик, Угрюм-Бурчеев мечтал осуществить наяву «целый систематический бред». «Это был какой-то таинственный лес, преисполненный волшебных сновидений... Казалось, за этим сонно-фантастическим миром существовал еще более фантастический провал, который разрешал все затруднения тем, что в нем все пропадало, - все без остатка. Когда фантастический провал поглощал достаточное количество фантастических теней, Угрюм-Бурчеев, если можно так выразиться, перевертывался на другой бок и снова начинал другой такой же сон» (М.Е.Салтыков-Щедрин, «История одного города»). Возможно, кому-то нравились сновидения тусовки. Но, уж точно, нравились не всем. Когда говорят об интенсивности культурной жизни города эпохи «проекта», хочется напомнить, что интенсивное развитие культуры само по себе не есть благо. Команда Геббельса устроила в Германии весьма интенсивную культурную жизнь. К числу культурных практик можно отнести каннибализм, порнографию, даже войну. Не то чтобы я приравниваю «проект» к такого рода практикам, а лишь напоминаю: скорость и объем культурных инноваций могут быть злокачественными.
Говорят: критикуя - предлагай. А что можно предложить, когда проблемы и так всем понятны? Пермский сон наяву (для кого-то сладкий сон, для кого-то кошмар) прикрывал идущий полным ходом процесс утилизации культурного наследия и прежней инфраструктуры. Учреждения культуры закрывались, археологические памятники разграблялись, объекты наследия деградировали и истреблялись, подвижники сбрасывались в нищету… Я вот не могу понять: как можно этого не видеть?! Что за туман застит глаза части нашей интеллигенции! Что думали об этом Мильграм, Новичков и Гельман? Можно ведь решить, что в этом и был проект. Что же теперь делать? Решать первоочередные задачи:
(1) Выявлять и охранять объекты культурного наследия, собирать архивы, формировать и беречь коллекции. Это главная задача, поскольку реальность - это полноценная гуманитарная катастрофа. Уничтожен слой культурного наследия, кто же будет за это отвечать? Разве можно предъявить в ответ какой-нибудь фестиваль «Перунов день» с кулачными боями и массовой попойкой? Вдумайтесь: происходит гуманитарная катастрофа, мы будем отвечать за нее перед потомками и уже отвечаем перед предками.
(2) Идти в зоны социального бедствия. Необходима культурная реабилитация неблагополучных территорий, нужна армия культурных работников, способных на многолетнюю, изматывающую работу в таких территориях. На что может влиять культурная политика? На суициды, наркоманию и алкоголизм, на состояние семьи, на общую атмосферу. Пока реализуются замечательные проекты, расцветают чудесные музеи ложки или каски, в этих зонах царят смерть и депрессия. Нужно уметь выявлять и удовлетворять культурные потребности живых людей - посредством «полевого» опыта, общения с подростками и родителями, рабочими и безработными. Людям некуда сходить в кино, люди давно уже просто не слышали благородную и при этом понятную для них речь. В армию бойцов настоящего культурного фронта и нужно вложиться. А вкладываться в проекты и дальше - значит длить коллективный сон. Снова вспоминается Блок: «… Покой нам только снится сквозь кровь и пыль». Это очень важно: нам все это снится «сквозь кровь и пыль». А для многих ведь «59 фестивалей» и концерты этнической музыки важнее этой «крови» и этой «пыли»…
(3) Срочно выходить из режима проектной работы. Необходим чудовищный рутинный труд по сохранению культурного наследия и культурной реабилитации зон неблагополучия - рутинный труд со стратегическим целями. Хватит наращивать проекты, хоть это и весьма занимательно, увлекательно и - что скрывать - на фоне наших унизительных доходов немного прибыльно. Проекты не избывают катастрофу, а создают новые симуляционные зоны для бегства от реальности.
(4) Создать полноценные механизмы общественного контроля. Если, в самом деле, хочется, чтобы культурная жизнь не теряла своей интенсивности, пусть она перестанет быть материализацией чужих сновидений. Пусть работает совет, занимающийся координационной и организационной деятельностью. Пусть каждый объект паблик-арта проходит открытое обсуждение - по опыту европейских городов. Пусть будет не одна команда, а открытый конкурс команд, борющихся за право реализовывать очередной «проект», если уж он так сильно нужен. В принципе, я понимаю, что конкурсы, обсуждения, утверждения могут просто заморозить всю интенсивность и дать дорогу посредственности, компромиссам, конъюнктурщикам и т.п. Для того, чтобы этого не случилось, совет должен работать хорошо - слаженно и качественно; нужно учиться общению, обмену мнениями, выработке конструктивной позиции. Без этой технологически весьма трудно осуществимой базы лучше жить без «Пермского проекта». Иначе город и край снова будут коллективно видеть сновидения очередной команды культуртрегеров. И если говорить до конца, то в отсутствие направляющей идеологии, идеологического консенсуса в обществе, большого исторического проекта - короче, в отсутствие большого Идеала координировать культурный проект, на мой взгляд, невозможно. Можно попробовать, но, скорее всего, получится либо захват культурного пространства новой (или старой, что всего вероятнее) тусовкой, либо случайные флуктуации на застойном поле. По мне, не нужен никакой культурный проект, но если очень хочется - можно попробовать, но только на началах демократизма и не забывая о приоритетах - культурном наследии и зонах социокультурного неблагополучия.
Вероятно, сказанное покажется кому-то консервативным. Новые музеи, театры, новые культурные персоналии мне вроде бы не нравятся. Работать я предлагаю на фронтах сбережения и реабилитации. А в проект не верю. На самом деле, я верю в большие культурные проекты. Новые большие и малые культурные центры появлялись в эпохи исторических прорывов - в переходе из первобытности в цивилизации, в периоды развития мировых религий, в эпоху Ренессанса, после великих революций - социальных и экономических. Культурные центры создаются историческими вихрями. Другие варианты мне, увы, неизвестны. И мне кажется, что «консервативные» противники культурной революции, в большинстве своем, сторонники подлинных исторических прорывов, а «креативные» сторонники, в большинстве своем, хотели бы остановить историю и погрузиться в увлекательный сон. Мы консервативны, лишь покуда дух истории не пробудился по-настоящему.
Илья Роготнев