Любовь и труд
4 марта 2008 г. в этом дневнике была сделана запись на тему « Любовь и смерть». Продолжая исследовать соотношение между феноменами человеческого здесь-бытия, обращусь к вопросу о любви и труде.
В 1970-х годах бытовал такой анекдот (возможно, основанный на реальной истории). Некая западная газета поместила в одном из номеров фотографию молодой пары в постели и предложила своим читателям придумать лучшую подпись. Первое место занял участник, приславший множество остроумных вариантов. Когда его спросили, как ему удалось составить столь большое количество подписей, он заявил, что ничего не придумал, а использовал для этого реальные заголовки советских газет (типа: «Перевыполняем план», «К новым свершениям» и др.).
Обращение к реальной советской печати как будто бы подтверждает это впечатление. Вот, например, несколько заголовков из «Правды» от 8 февраля 1982 года:
Стр. 1:
Инициатива руководителя (Передовая).
Напоит пастбища (Н. Гладков).
Зима - пора горячая (А. Богачук).
Учатся соеводы (ТАСС).
Активные действия патриотов (ТАСС).
Стр. 2:
Равнение на подвиг (В. Сенин).
Стр. 3:
Нелегка бригадирская доля (Н. Лагуткин).
Школа профессионального мастерства (ТАСС).
Стр. 4:
Улица добрых услуг (А. Крушинский).
Стр. 7.
Пожните радость. Слово к молодым (Е. Исаев).
Стр. 8.
Окупится здоровьем (Ж. Кудрявцева).
Из «Правды» от 11 февраля 1982 года:
Стр. 1:
Звенья берут подряд (И. Лахно).
На пути к Венере (ТАСС).
Стр. 2:
Себе и людям (И. Клименко).
Стр. 5:
Новый вид услуг (Соб. корр. «Правды» в Гаване).
Крепнет единство людей труда (П. Богомолов).
За позитивные результаты (ТАСС).
Стр. 6:
Зоны здоровья (ТАСС).
Если отвлечься от зубоскальства, то неизбежно напрашивается туманный вопрос: в самом деле, что всё-таки придаёт ореол непристойности оным заголовкам, если их перенести в эротический контекст? Трудносовместимость эротики (точнее, игривости) и пафоса? Если да, то что делает их чуждыми друг другу: сущностное противоречие или стилистическое?
Но, может быть, причина глубже. Коммунистический идеал с его пафосом освобождённого труда как бы замещал собою собственно любовную стихию и оттого относился к последней крайне ревниво. Кое-какие интересные мысли об этом есть в эссе Мих. Эпштейна «Блуд труда», написанном ещё в 1979 году:
«Детей, стариков «в распыл пускать» можно, тем более корове «сиськи оттягать» - но мировой революции, ради которой все это делается, нельзя недодать любовного пылу: во всякой случайной связи и даже насилии должны сиять, звать и томить ее голубые глаза. Роскошная революционная женщина Роза Люксембург водит комиссара Копенкина по дорогам гражданской войны, мысленно обещая ему за все кровопролития коммунистический рай («Чевенгур»).
[........]
Техника - давно уже пройденный этап, оставленный для любопытных малолеток, жадно мусолящих страницы затрёпанных пособий: как это делается, с какой стороны подступаться? Изо всех наук осталась одна арифметика: не как, а сколько - перещупать, перекопать, понастроить. Остановиться нельзя - можно так и застыть посреди строительной площадки, превращённой в мусоросборник, и впасть в черную меланхолию. Спасает только неистовость порчи, сквозных червивых ходов, проложенных через сердцевину самого прекрасного, девственного вещества, которого всегда хватает в заневестившейся стране: сколько угля, сколько нефти, сколько газу - и всё заждалось, томится, перезревает в своих тайных недрах. Разрыть, откопать, внедриться! А дальше - пусть небо греется нашим дымом, пусть соседи тревожно втягивают ноздрями насыщенный промышленный запах нашей окружающей среды. Сладок дым Отечества, вольно гуляющий по всему поднебесью» (Эпштейн М.Н. Блуд труда // Эпштейн М.Н. Бог деталей. Народная душа и частная жизнь в России на исходе империи. Эссеистика 1977-1988. Изд. 2-е, доп. М., 1998. С. 76-93).
Но, думается, дело ещё и в другом. Лично мне в ханжестве советской официальной культуры видится не только частичное возвращение к былым (дореволюционным) традициям. По-видимому, сыграла немалую роль своего рода психологическая травма, наступившая после того, как безвозвратно погиб дух двадцатых годов, с его надеждами на коренное переустройство мира. По крайней мере, с 1930-х гг. наступает стыдливое осознание того факта, что не всё человеку подвластно и что есть вещи, которые государство может контролировать лишь с трудом. Сюда относилась любовно-эротическая стихия, сюда же (пожалуй, в ещё большей степени) - феномен смерти. Ну а в позднесоветский период общая двусмысленность культурных установок, пожалуй, усугубляется ещё больше. Неспроста ключевые детские вопросы - ради чего жить, если человек смертен, откуда берутся дети и откуда берутся деньги - неизменно были в ту пору в числе труднейших. По крайней мере, всегда ощущалось, что в случае публичного обсуждения им сопутствует оттенок скандальности.
Мне кажется, что было бы интересно и поучительно с историко-культурной и историко-психологической точки зрения провести своего рода стилистический анализ газетных заголовков в те годы - какие из них могут быть переосмыслены в эротическом ключе и какой аспект проблемы они отразили бы в таком случае. Это может быть взгляд самих любовников на происходящее между ними, а может - взгляд стороннего наблюдателя; одни заголовки подчёркивали бы мотивы, другие - самый процесс, а третьи - последствия и т.п. А затем стоило бы обработать полученный материал статистически: какова доля таких заголовков в общей массе - скажем, в годовом комплекте «Правды» за разные десятилетия.
Обращение к читателям: у кого есть мысли и соображения на этот счёт - пишите, интересно будет прочесть.
В 1970-х годах бытовал такой анекдот (возможно, основанный на реальной истории). Некая западная газета поместила в одном из номеров фотографию молодой пары в постели и предложила своим читателям придумать лучшую подпись. Первое место занял участник, приславший множество остроумных вариантов. Когда его спросили, как ему удалось составить столь большое количество подписей, он заявил, что ничего не придумал, а использовал для этого реальные заголовки советских газет (типа: «Перевыполняем план», «К новым свершениям» и др.).
Обращение к реальной советской печати как будто бы подтверждает это впечатление. Вот, например, несколько заголовков из «Правды» от 8 февраля 1982 года:
Стр. 1:
Инициатива руководителя (Передовая).
Напоит пастбища (Н. Гладков).
Зима - пора горячая (А. Богачук).
Учатся соеводы (ТАСС).
Активные действия патриотов (ТАСС).
Стр. 2:
Равнение на подвиг (В. Сенин).
Стр. 3:
Нелегка бригадирская доля (Н. Лагуткин).
Школа профессионального мастерства (ТАСС).
Стр. 4:
Улица добрых услуг (А. Крушинский).
Стр. 7.
Пожните радость. Слово к молодым (Е. Исаев).
Стр. 8.
Окупится здоровьем (Ж. Кудрявцева).
Из «Правды» от 11 февраля 1982 года:
Стр. 1:
Звенья берут подряд (И. Лахно).
На пути к Венере (ТАСС).
Стр. 2:
Себе и людям (И. Клименко).
Стр. 5:
Новый вид услуг (Соб. корр. «Правды» в Гаване).
Крепнет единство людей труда (П. Богомолов).
За позитивные результаты (ТАСС).
Стр. 6:
Зоны здоровья (ТАСС).
Если отвлечься от зубоскальства, то неизбежно напрашивается туманный вопрос: в самом деле, что всё-таки придаёт ореол непристойности оным заголовкам, если их перенести в эротический контекст? Трудносовместимость эротики (точнее, игривости) и пафоса? Если да, то что делает их чуждыми друг другу: сущностное противоречие или стилистическое?
Но, может быть, причина глубже. Коммунистический идеал с его пафосом освобождённого труда как бы замещал собою собственно любовную стихию и оттого относился к последней крайне ревниво. Кое-какие интересные мысли об этом есть в эссе Мих. Эпштейна «Блуд труда», написанном ещё в 1979 году:
«Детей, стариков «в распыл пускать» можно, тем более корове «сиськи оттягать» - но мировой революции, ради которой все это делается, нельзя недодать любовного пылу: во всякой случайной связи и даже насилии должны сиять, звать и томить ее голубые глаза. Роскошная революционная женщина Роза Люксембург водит комиссара Копенкина по дорогам гражданской войны, мысленно обещая ему за все кровопролития коммунистический рай («Чевенгур»).
[........]
Техника - давно уже пройденный этап, оставленный для любопытных малолеток, жадно мусолящих страницы затрёпанных пособий: как это делается, с какой стороны подступаться? Изо всех наук осталась одна арифметика: не как, а сколько - перещупать, перекопать, понастроить. Остановиться нельзя - можно так и застыть посреди строительной площадки, превращённой в мусоросборник, и впасть в черную меланхолию. Спасает только неистовость порчи, сквозных червивых ходов, проложенных через сердцевину самого прекрасного, девственного вещества, которого всегда хватает в заневестившейся стране: сколько угля, сколько нефти, сколько газу - и всё заждалось, томится, перезревает в своих тайных недрах. Разрыть, откопать, внедриться! А дальше - пусть небо греется нашим дымом, пусть соседи тревожно втягивают ноздрями насыщенный промышленный запах нашей окружающей среды. Сладок дым Отечества, вольно гуляющий по всему поднебесью» (Эпштейн М.Н. Блуд труда // Эпштейн М.Н. Бог деталей. Народная душа и частная жизнь в России на исходе империи. Эссеистика 1977-1988. Изд. 2-е, доп. М., 1998. С. 76-93).
Но, думается, дело ещё и в другом. Лично мне в ханжестве советской официальной культуры видится не только частичное возвращение к былым (дореволюционным) традициям. По-видимому, сыграла немалую роль своего рода психологическая травма, наступившая после того, как безвозвратно погиб дух двадцатых годов, с его надеждами на коренное переустройство мира. По крайней мере, с 1930-х гг. наступает стыдливое осознание того факта, что не всё человеку подвластно и что есть вещи, которые государство может контролировать лишь с трудом. Сюда относилась любовно-эротическая стихия, сюда же (пожалуй, в ещё большей степени) - феномен смерти. Ну а в позднесоветский период общая двусмысленность культурных установок, пожалуй, усугубляется ещё больше. Неспроста ключевые детские вопросы - ради чего жить, если человек смертен, откуда берутся дети и откуда берутся деньги - неизменно были в ту пору в числе труднейших. По крайней мере, всегда ощущалось, что в случае публичного обсуждения им сопутствует оттенок скандальности.
Мне кажется, что было бы интересно и поучительно с историко-культурной и историко-психологической точки зрения провести своего рода стилистический анализ газетных заголовков в те годы - какие из них могут быть переосмыслены в эротическом ключе и какой аспект проблемы они отразили бы в таком случае. Это может быть взгляд самих любовников на происходящее между ними, а может - взгляд стороннего наблюдателя; одни заголовки подчёркивали бы мотивы, другие - самый процесс, а третьи - последствия и т.п. А затем стоило бы обработать полученный материал статистически: какова доля таких заголовков в общей массе - скажем, в годовом комплекте «Правды» за разные десятилетия.
Обращение к читателям: у кого есть мысли и соображения на этот счёт - пишите, интересно будет прочесть.