L’interno lo Stivale
Следующая глава путеводителя по Милану.
Евангелие, запечатлённое в камне
В природе нет ничего более противного живой жизни, чем камень. На протяжении всей истории человечества он был синонимом тупой косной материи. «Туп как камень» - говорили о безнадёжном болване. «У него каменное сердце» - о человеке жестокосердном. С философской точки зрения камень является воплощением идеи незыблемости, неспособности к каким-либо трансформациям. Великий русский философ Владимир Соловьёв в «Оправдании добра» писал: «Камень есть то, что он есть, и он всегда служил символом неизменного бытия». Однако так ли это?
И Священное Писание, и мифы иных народов повествуют о сотворении человека из глины, в которую Господь вдохнул душу. Глина - т.е. земля, почва - никогда не являлась символом мёртвой материи. В неё человек уходил после смерти, но она обладала и способностью сама порождать новую жизнь. Выключенным из этого круговорота жизни оставался лишь камень. Недаром окончательным свидетельством того, что человек распрощался с царством живых, служили слова: мертвее камня. Однако Господь, как известно, сотворил людей по Своему образу и подобию. А значит - будучи Творцом Сам - и в чада Свои заложил тягу к творчеству. В каком-то смысле все мы Его ученики. Или - проще говоря - подмастерья. Как известно, плох тот подмастерье, который не стремится превзойти Учителя. И вот люди рискнули взяться за задачу едва ли не более дерзновенную, чем сотворение человека из глины - они возмечтали вдохнуть жизнь в то, что заведомо и бесповоротно мертво. В камень. Дышащий мрамор статуй Микеланджело и Бернини - свидетельство тому, что попытки эти были не столь уж безуспешны. Предельным их выражением является древний миф о Пигмалионе.
Но одно дело воссоздать в мраморе конкретную фигуру, и совсем другое - породить целую вселенную, самодостаточную и живущую по своим законам. Оказывается, подобное тоже возможно. Правда, не под силу одному человеку - но многим поколениям творцов и безымянных тружеников, сменявшим друг друга на протяжении более чем полутысячелетия.
Вышеизложенные умствования - слабая попытка рационально обосновать ощущение подобного удару под дых восторга и изумления, которое охватывает всякого, кому довелось впервые узреть легендарное «Восьмое Чудо Света»: Миланский Собор. Глядя на него, понимаешь, что перед тобой не каменная громада - но живой организм, который дышит, разговаривает с тобой, подчиняет тебя своей власти. При всей кажущейся сложности, рациональность практически всех архитектурных элементов проследить и обосновать довольно легко. Однако, помимо конструктивных, либо декоративных задач, они играют роль чего-то неизмеримо большего. Самое простое, приходящее на ум слово: чудо. Более точное: Боговдохновенность.
С каждым шагом, с каждой сменой ракурса картина поразительно меняется. Постепенно ты втягиваешься в диалог с этим ожившим камнем, пытаешься выпытать скрытые в нём тайны, а в итоге - растворяешься в нём, ощущаешь себя его крохотной частицей. Устремлённой - как и вся каменная громада - ввысь, к Свету.
Ни самыми возвышенными словами, ни роскошными иллюстрациями передать подобное ощущение невозможно. Это надо увидеть своими глазами, почуять собственной кожей. Надеюсь, рано или поздно нашим читателям посчастливится испытать его на себе. Цель данных заметок не в том, чтобы удовлетворить праздное туристическое любопытство - а чтобы к этой встрече с чудом немножечко подготовить. Поэтому здесь не будет подробного описания сокрытых внутри собора диковин, перечне его статуй или каталога количества и высоты шпилей - всё это детально изложено во множестве замечательных путеводителей. Наша задача - понять, как вообще возникла идея создания собора, как она трансформировалась на протяжении столетий и каким образом была связана с историей Ломбардии.
Туристы привыкли именовать Миланский собор попросту Duomo, однако подлинное его имя: Santa Maria Nascente (Рождество Пресвятой Богородицы). Трепетное отношение к Мадонне характерно для всей Италии, однако в нашем случае в основе имени лежит любопытная легенда. Она утверждает, что собор был заложен в качестве благодарности за исцеление прекрасной половины населения Милана от бесплодия. Честно говоря, это было не совсем бесплодие. Дети продолжали появляться на свет - но исключительно девочки. А женщина со средневековой точки зрения явно обладала меньшей ценностью: ни пахать землю, ни воевать она была непригодна. Отчаявшимся миланцам не оставалось ничего иного, как обратиться с коллективной мольбой к Богородице: в конечном счёте, сама-то она произвела на свет младенца мужеского пола. А когда молитва была услышана, и на свет стали появляться долгожданные сыновья - жители города решили возвести в знак благодарности собор, превосходящий красотой все известные доселе храмы, и поставить на верхушку его позолоченную Мадонну.
Так в итоге и получилось - правда, спустя несколько столетий. В 1769 году собор увенчался 104-метровым шпилем с четырёхметровой статуей из позолоченной бронзы. Тогда же был издан декрет, согласно которому ни одно из зданий не должно заслонять святую покровительницу города. Декрет был нарушен лишь с появлением небоскреба Pirelli, однако и на вершине этой колоссальной башни была честно установлена точная копия статуи Мадонны. Надо сказать, что у миланцев особые, можно сказать интимные отношения с небесной покровительницей - они ласково именуют её «Мадонночка» (La Madonnina).
Справедлива эта история, либо не совсем - мы никогда не узнаем. Опыт человечества свидетельствует, что большее количество мальчиков появляется на свет в преддверии грядущей войны. В данном же случае войны шли беспрерывно, и что означает странная аномалия деторождения в Милане - единой Богородице известно. В предыдущем очерке мы остановились на том, что войска Ломбардской лиги разбили полчища Фридриха Барбароссы и отстояли свободу города. Но мир наступил ненадолго. В самом Милане происходила беспрерывная борьба за главенство над городом. Война велась между двумя древними и могущественными семьями: делла Торре и Висконти. Разобраться в хитросплетениях её практически невозможно. Были случаи, когда семьи примирялись, порой даже вступали в брачные союзы. Потом коварно предавали ближайших родственников. Формально делла Торре являлись выразителями интересов пополанов (попросту, населения города, купцов и ремесленников), а Висконти - аристократов. Делла Торре были гибеллинами - т.е. выступали за номинальную власть германского Императора, Висконти же считались гвельфами - сторонниками Папы. На деле всё было запутано чрезвычайно. Случались ситуации, в которых гибеллины выступали против Империи, а гвельфы подвергались отлучению со стороны Святейшего Престола.
В итоге победили Висконти - на протяжении почти двух столетий они являлись синьорами (фактическими правителями) города, а Джан Галеаццо Висконти, изведя под корень ближайших родственников-конкурентов, исхитрился выторговать (на деле - купить за 100.000 флоринов) у германского короля Венцеля титул герцога Миланского. Так была основана новая династия, и Джан Галеаццо официально стал главой государства, который мог на равных разговаривать с иными владыками.
Первый Миланский герцог был не только мудрым политиком, но и удачливым воителем. Границы его государства расширялись беспрерывно. За сравнительно короткое время он сумел объединить под своей властью практически всю северную Италию и подступить к пределам Тосканы. Началось знаменитое противостояние Тирании и Республики - т.е. двух самых могущественных италийских городов, Милана и Флоренции. В мае 1390 г. из канцелярии Флорентийской республики, секретарем которой был известный гуманист Колюччо Салютати, вышел манифест против Висконти. «Теперь стали окончательно ясны цели ядовитой змеи»,- говорилось в нём. - «После ряда преступлений, насильственных захватов, тиран хочет итальянской короны, чтобы оправдать свою узурпацию… Но истинная Италия - это мы; мы, защищая наше существование, помешаем тому, чтобы все итальянцы впали в рабство».
С современной точки зрения тиран - это всегда плохо, а свобода - хорошо. Однако деятельность Висконти, направленная на создание единой страны, объективно была всё-таки более разумной и гуманной, чем риторика флорентийских олигархов, преследующих коммерческие интересы своей городской коммуны. Висконти стремился избавить Италию от чужеземного владычества - и почти преуспел в этом. Однако судьбе угодно было распорядиться иначе. В 1402 году, на пике своего могущества, этот «новый Цезарь», как именовали его поэты, пал одной из первых жертв «чёрной смерти» - страшной чумы, завезённой на кораблях генуэзцев. Флоренция встретила это известие благодарственным молебном, а Макиавелли писал, что смерть «была всегда более дружественна к флорентийцам, чем кто-либо из их друзей, и более могущественна, чем все, кто пытался спасти их доблесть».
Именно этот человек, ещё только подступаясь к грандиозному плану по объединению Италии, заложил в 1386 году, в самом центре своего древнего города, первые камни грядущего собора. Думаю, помимо духовных, тому имелись немалые политические причины - грядущая объединённая страна должна была обладать новым собственным сердцем. Таким сердцем мог стать только храм, «равного которому по красоте и величию человечество ещё не знало». Политическим расчётом, вероятно, продиктовано и неожиданное решение построить храм в несвойственном для Италии готическом стиле. Высокая - так называемая «пламенная готика» - была воплощением мощи двух северных соседей, неизменно претендующих на власть над Апеннинами: Франции и Германии. Джан Галеаццо хотел продемонстрировать, что отныне его государство ни в чём им не уступает.
После гибели первого герцога династия Висконти постепенно пришла в упадок. Наследники «нового Цезаря» лишь пытались (довольно неумело) удержать в руках его завоевания. Строительство же собора в итоге затянулось на шесть столетий: окончательно его фасад был завершён к коронации Наполеона, а последние детали дорабатывались уже в ХХ веке. И это глубоко символично: собор, задумывавшийся как сердце новой единой Италии, строился и созревал вместе с ней. Замечательно, что время вносило в изначальный замысел свои коррективы. Фасад готического чуда в итоге обрёл неповторимые ломбардские очертания, не говоря уже о том, что вся громада была изваяна из уникального по красоте белого мрамора - тоже дань итальянской специфике.
В кратком очерке я сознательно не упомянул имена десятков замечательных зодчих, в разное время участвовавших в возведении собора. Перечислить всех попросту нет возможности, а выделять кого-либо одного - несправедливо. Информация о них с лёгкостью найдётся в любом путеводителе. Нам же пора подводить итоги - и они праздничны. Мечта первого Миланского герцога стала явью - Италия превратилась в единое мощное государство. Ни для кого не секрет, что сердце её бьётся в Милане. А сердцем Милана является Дуомо - каменная глыба, обретшая, благодаря таланту, воле и труду бессчётных поколений бессмертие. Евангелие, запечатлённое в камне. Живое свидетельство тому, что Господь и впрямь сотворил людей по Своему Образу и Подобию. В противном случае создать подобное чудо им было бы попросту не по силам.
pdf-ка с картинками
https://yadi.sk/i/oTxxPKI3fjD9X
Евангелие, запечатлённое в камне
В природе нет ничего более противного живой жизни, чем камень. На протяжении всей истории человечества он был синонимом тупой косной материи. «Туп как камень» - говорили о безнадёжном болване. «У него каменное сердце» - о человеке жестокосердном. С философской точки зрения камень является воплощением идеи незыблемости, неспособности к каким-либо трансформациям. Великий русский философ Владимир Соловьёв в «Оправдании добра» писал: «Камень есть то, что он есть, и он всегда служил символом неизменного бытия». Однако так ли это?
И Священное Писание, и мифы иных народов повествуют о сотворении человека из глины, в которую Господь вдохнул душу. Глина - т.е. земля, почва - никогда не являлась символом мёртвой материи. В неё человек уходил после смерти, но она обладала и способностью сама порождать новую жизнь. Выключенным из этого круговорота жизни оставался лишь камень. Недаром окончательным свидетельством того, что человек распрощался с царством живых, служили слова: мертвее камня. Однако Господь, как известно, сотворил людей по Своему образу и подобию. А значит - будучи Творцом Сам - и в чада Свои заложил тягу к творчеству. В каком-то смысле все мы Его ученики. Или - проще говоря - подмастерья. Как известно, плох тот подмастерье, который не стремится превзойти Учителя. И вот люди рискнули взяться за задачу едва ли не более дерзновенную, чем сотворение человека из глины - они возмечтали вдохнуть жизнь в то, что заведомо и бесповоротно мертво. В камень. Дышащий мрамор статуй Микеланджело и Бернини - свидетельство тому, что попытки эти были не столь уж безуспешны. Предельным их выражением является древний миф о Пигмалионе.
Но одно дело воссоздать в мраморе конкретную фигуру, и совсем другое - породить целую вселенную, самодостаточную и живущую по своим законам. Оказывается, подобное тоже возможно. Правда, не под силу одному человеку - но многим поколениям творцов и безымянных тружеников, сменявшим друг друга на протяжении более чем полутысячелетия.
Вышеизложенные умствования - слабая попытка рационально обосновать ощущение подобного удару под дых восторга и изумления, которое охватывает всякого, кому довелось впервые узреть легендарное «Восьмое Чудо Света»: Миланский Собор. Глядя на него, понимаешь, что перед тобой не каменная громада - но живой организм, который дышит, разговаривает с тобой, подчиняет тебя своей власти. При всей кажущейся сложности, рациональность практически всех архитектурных элементов проследить и обосновать довольно легко. Однако, помимо конструктивных, либо декоративных задач, они играют роль чего-то неизмеримо большего. Самое простое, приходящее на ум слово: чудо. Более точное: Боговдохновенность.
С каждым шагом, с каждой сменой ракурса картина поразительно меняется. Постепенно ты втягиваешься в диалог с этим ожившим камнем, пытаешься выпытать скрытые в нём тайны, а в итоге - растворяешься в нём, ощущаешь себя его крохотной частицей. Устремлённой - как и вся каменная громада - ввысь, к Свету.
Ни самыми возвышенными словами, ни роскошными иллюстрациями передать подобное ощущение невозможно. Это надо увидеть своими глазами, почуять собственной кожей. Надеюсь, рано или поздно нашим читателям посчастливится испытать его на себе. Цель данных заметок не в том, чтобы удовлетворить праздное туристическое любопытство - а чтобы к этой встрече с чудом немножечко подготовить. Поэтому здесь не будет подробного описания сокрытых внутри собора диковин, перечне его статуй или каталога количества и высоты шпилей - всё это детально изложено во множестве замечательных путеводителей. Наша задача - понять, как вообще возникла идея создания собора, как она трансформировалась на протяжении столетий и каким образом была связана с историей Ломбардии.
Туристы привыкли именовать Миланский собор попросту Duomo, однако подлинное его имя: Santa Maria Nascente (Рождество Пресвятой Богородицы). Трепетное отношение к Мадонне характерно для всей Италии, однако в нашем случае в основе имени лежит любопытная легенда. Она утверждает, что собор был заложен в качестве благодарности за исцеление прекрасной половины населения Милана от бесплодия. Честно говоря, это было не совсем бесплодие. Дети продолжали появляться на свет - но исключительно девочки. А женщина со средневековой точки зрения явно обладала меньшей ценностью: ни пахать землю, ни воевать она была непригодна. Отчаявшимся миланцам не оставалось ничего иного, как обратиться с коллективной мольбой к Богородице: в конечном счёте, сама-то она произвела на свет младенца мужеского пола. А когда молитва была услышана, и на свет стали появляться долгожданные сыновья - жители города решили возвести в знак благодарности собор, превосходящий красотой все известные доселе храмы, и поставить на верхушку его позолоченную Мадонну.
Так в итоге и получилось - правда, спустя несколько столетий. В 1769 году собор увенчался 104-метровым шпилем с четырёхметровой статуей из позолоченной бронзы. Тогда же был издан декрет, согласно которому ни одно из зданий не должно заслонять святую покровительницу города. Декрет был нарушен лишь с появлением небоскреба Pirelli, однако и на вершине этой колоссальной башни была честно установлена точная копия статуи Мадонны. Надо сказать, что у миланцев особые, можно сказать интимные отношения с небесной покровительницей - они ласково именуют её «Мадонночка» (La Madonnina).
Справедлива эта история, либо не совсем - мы никогда не узнаем. Опыт человечества свидетельствует, что большее количество мальчиков появляется на свет в преддверии грядущей войны. В данном же случае войны шли беспрерывно, и что означает странная аномалия деторождения в Милане - единой Богородице известно. В предыдущем очерке мы остановились на том, что войска Ломбардской лиги разбили полчища Фридриха Барбароссы и отстояли свободу города. Но мир наступил ненадолго. В самом Милане происходила беспрерывная борьба за главенство над городом. Война велась между двумя древними и могущественными семьями: делла Торре и Висконти. Разобраться в хитросплетениях её практически невозможно. Были случаи, когда семьи примирялись, порой даже вступали в брачные союзы. Потом коварно предавали ближайших родственников. Формально делла Торре являлись выразителями интересов пополанов (попросту, населения города, купцов и ремесленников), а Висконти - аристократов. Делла Торре были гибеллинами - т.е. выступали за номинальную власть германского Императора, Висконти же считались гвельфами - сторонниками Папы. На деле всё было запутано чрезвычайно. Случались ситуации, в которых гибеллины выступали против Империи, а гвельфы подвергались отлучению со стороны Святейшего Престола.
В итоге победили Висконти - на протяжении почти двух столетий они являлись синьорами (фактическими правителями) города, а Джан Галеаццо Висконти, изведя под корень ближайших родственников-конкурентов, исхитрился выторговать (на деле - купить за 100.000 флоринов) у германского короля Венцеля титул герцога Миланского. Так была основана новая династия, и Джан Галеаццо официально стал главой государства, который мог на равных разговаривать с иными владыками.
Первый Миланский герцог был не только мудрым политиком, но и удачливым воителем. Границы его государства расширялись беспрерывно. За сравнительно короткое время он сумел объединить под своей властью практически всю северную Италию и подступить к пределам Тосканы. Началось знаменитое противостояние Тирании и Республики - т.е. двух самых могущественных италийских городов, Милана и Флоренции. В мае 1390 г. из канцелярии Флорентийской республики, секретарем которой был известный гуманист Колюччо Салютати, вышел манифест против Висконти. «Теперь стали окончательно ясны цели ядовитой змеи»,- говорилось в нём. - «После ряда преступлений, насильственных захватов, тиран хочет итальянской короны, чтобы оправдать свою узурпацию… Но истинная Италия - это мы; мы, защищая наше существование, помешаем тому, чтобы все итальянцы впали в рабство».
С современной точки зрения тиран - это всегда плохо, а свобода - хорошо. Однако деятельность Висконти, направленная на создание единой страны, объективно была всё-таки более разумной и гуманной, чем риторика флорентийских олигархов, преследующих коммерческие интересы своей городской коммуны. Висконти стремился избавить Италию от чужеземного владычества - и почти преуспел в этом. Однако судьбе угодно было распорядиться иначе. В 1402 году, на пике своего могущества, этот «новый Цезарь», как именовали его поэты, пал одной из первых жертв «чёрной смерти» - страшной чумы, завезённой на кораблях генуэзцев. Флоренция встретила это известие благодарственным молебном, а Макиавелли писал, что смерть «была всегда более дружественна к флорентийцам, чем кто-либо из их друзей, и более могущественна, чем все, кто пытался спасти их доблесть».
Именно этот человек, ещё только подступаясь к грандиозному плану по объединению Италии, заложил в 1386 году, в самом центре своего древнего города, первые камни грядущего собора. Думаю, помимо духовных, тому имелись немалые политические причины - грядущая объединённая страна должна была обладать новым собственным сердцем. Таким сердцем мог стать только храм, «равного которому по красоте и величию человечество ещё не знало». Политическим расчётом, вероятно, продиктовано и неожиданное решение построить храм в несвойственном для Италии готическом стиле. Высокая - так называемая «пламенная готика» - была воплощением мощи двух северных соседей, неизменно претендующих на власть над Апеннинами: Франции и Германии. Джан Галеаццо хотел продемонстрировать, что отныне его государство ни в чём им не уступает.
После гибели первого герцога династия Висконти постепенно пришла в упадок. Наследники «нового Цезаря» лишь пытались (довольно неумело) удержать в руках его завоевания. Строительство же собора в итоге затянулось на шесть столетий: окончательно его фасад был завершён к коронации Наполеона, а последние детали дорабатывались уже в ХХ веке. И это глубоко символично: собор, задумывавшийся как сердце новой единой Италии, строился и созревал вместе с ней. Замечательно, что время вносило в изначальный замысел свои коррективы. Фасад готического чуда в итоге обрёл неповторимые ломбардские очертания, не говоря уже о том, что вся громада была изваяна из уникального по красоте белого мрамора - тоже дань итальянской специфике.
В кратком очерке я сознательно не упомянул имена десятков замечательных зодчих, в разное время участвовавших в возведении собора. Перечислить всех попросту нет возможности, а выделять кого-либо одного - несправедливо. Информация о них с лёгкостью найдётся в любом путеводителе. Нам же пора подводить итоги - и они праздничны. Мечта первого Миланского герцога стала явью - Италия превратилась в единое мощное государство. Ни для кого не секрет, что сердце её бьётся в Милане. А сердцем Милана является Дуомо - каменная глыба, обретшая, благодаря таланту, воле и труду бессчётных поколений бессмертие. Евангелие, запечатлённое в камне. Живое свидетельство тому, что Господь и впрямь сотворил людей по Своему Образу и Подобию. В противном случае создать подобное чудо им было бы попросту не по силам.
pdf-ка с картинками
https://yadi.sk/i/oTxxPKI3fjD9X