Сложные буквы
Когда я был маленьким, меня водили в детский сад на Фонтанке. Не простой, а логопедический. Мне не давались буквы «Р» и «Л». Если бы не этот сад, возможно, я сейчас разговаривал бы как Ленин. В начале 80-х такое сравнение обидным не казалось, но сегодня я благодарен детсаду за эти мучительные «р-ракета», «р-рука», «л-ласточка», «л-лошадь». У меня выходило «уакета», «уука», «уасточка» и «уошадь».
Детский сад находился в старинном особняке напротив Белинского моста. Раз в день нас выводили гулять в проходной двор-колодец с крошечным газоном и несколькими чахлыми деревьями.
Гитлер с хвостом
Выходить за пределы двора было запрещено, поэтому во время игр мы изучили его вдоль и поперек. Там была лавка, на которой сидела воспитательница, а еще лестница, спускавшаяся в запертый подвал. На этой лестнице можно было прятаться во время игры в «войну».
- Тах! Тах! Ты убит, падай! - кричал мой товарищ Максим, целясь в меня деревянной рогулькой.
Я шатался, жмурился, но потом открывал один глаз и, наставляя на друга такую же деревяшку, хрипел:
- А я из последних сил… Пффф! Ты тоже убит!
Мы все смотрели советские фильмы и знали, что герои из последних сил всегда могут совершить что-нибудь героическое, а сразу погибают только фашисты.
Шутить про фашистов было смешно. В садике был популярен стишок:
«Внимание, внимание! Говорит Германия. Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом».
То, что у Гитлера мог быть хвост, я не сомневался. Но часто думал, как бы это могло выглядеть? Я представлял себе Гитлера, виляющего собачьим хвостом, когда его вытаскивают из-под моста советские солдаты. А вообще, что это за мост? Если над рекой, то внизу должна быть вода, и значит у Гитлера был рыбий хвост. Было жутко и весело представлять, как там под водой, где живут водяные и русалки, между мачт затопленных пиратских кораблей плавает Гитлер с рыбьим хвостом.
- Максим, скажи, как Гитлера ловили: сетью или на удочку? - спрашивал я товарища - Удочка Гитлера, наверное, не выдержит - сломается.
- На Гитлера пушку наставили, и он сдался! - с важным видом отвечал Максим. - И еще там парашютисты с неба прыгали.
Жареный слон
Еще была шутка-загадка про Наполеона: «Что делал слон, когда пришёл Наполеон?» Отгадать её у меня не получалось. Неужели слон сражался с Наполеоном? Но откуда в русской армии слон? Подарок индийских товарищей? Кавалерийский-драгунский слон!
А может Наполеон убил слона, зажарил и съел, поделившись с другими французскими солдатами. Я представлял себе Бородинское поле, на котором французы жарят слона на огромном вертеле. А Кутузов в это время смотрит одним глазом в подзорную трубу. Наверное, ему тоже хотелось попробовать кусок жареного слона. Но он был благородным полководцем и доедать бы за французами не стал.
Про Кутузова мне рассказывала бабушка, так как читать книги я еще не умел.
Ответ загадки меня неприятно поразил. Оказывается, слон просто «жевал травку», не обращая внимания на Наполеона, бегущую в атаку французскую армию и летающие ядра вокруг! Загадавший загадку приятель ничего не объяснил, а лишь пожал плечами. То, что секрет заключался в словах «пришёл на поле он», я узнал позже.
Волчок-убийца
Наша подготовительная группа занимала комнату с видом на Фонтанку. Окна были пыльными, зато подоконники - широкими. На них стоял целый ряд баночек с луком. У каждого из нас была своя стеклянная баночка с подписанным именем.
Каждый день я бегал смотреть, как растёт мой лук. Сначала в воду вылезли белёсые корни, потом показалась зелёная стрелка, и ещё одна. Лук рос прямо на глазах. Можно было отщипывать его, макать в солонку и есть. Он был чуть горьковатый, зато свой собственный.
На завтрак обычно давали кашу. Не то, чтобы я очень её любил. Но умел её есть. Размазывал кашу по тарелке, а потом, надавливая краем ложки, делал лепестки. Получалась этакая ромашка из каши. Дальше можно было съедать один лепесток за другим. Так выходило интереснее. Этому способу меня тоже научила бабушка, у которой я проводил каникулы.
После завтрака были занятия. Мы учились считать, изучали буквы. На логопедические занятия нас забирали по очереди. «Арбуз», «барабан», «перо», «Аврору» я освоил быстро. А вот буква «Л» долго не давалась. «Слон», «дятел», «яблоко» и «юла» будто специально хотели сжить меня со свету. Они кружились вокруг хороводом и гнусно хихикали.
Особенно мне не нравилось слово «юл-ла» или, как её ещё называли, «вол-л-чок». Зачем так сложно называть детские игрушки?! У меня был дома волчок, если понажимать на ручку, он начинал крутиться. Но после того, как мама спела мне колыбельную, я его разлюбил. Слова были такие: «…придёт серенький волчок и укусит за бочок». Вечером, ложась в кровать, я со страхом смотрел на открытую щель двери, в которую проникал луч света. В этом луче в любой миг мог показаться жуткий серый крутящийся волчок, способный набросится на меня и покусать. Но он всё не приходил, и со временем я успокоился.
В моей борьбе с буквами первой сдалась мягкая «Л»: «лиса», «лягушка», «лестница». Я даже обрадовался, узнав, что трудная буква правильно называется не «Эл», а «Эль». Это было удобно, и я катал её на языке «э-л-ль».
Сломанные колёса
В свободное от занятий время мы играли. Девочки - в куклы. А я с друзьями строил метро из доминошек. Коробка и крышка от домино становились поездом и вагоном. Они въезжали в тоннель и выезжали из него.
Ещё у нас были автомобильчики, у каждого свои. В основном военные: «катюши», пушки, бронеавтомобили. У меня был железный танк с крутящейся башней, самоходная установка и грузовичок со снимающейся крышей. Грузовичок я выменял на другой поменьше и с заклеенными колёсами. Мне нравилось всё новое, а вот практичным я никогда не был. Колёса сразу отвалились, а меняться обратно владелец грузовичка не захотел. Мне было стыдно нести игрушку без колёс домой, и я её выбросил.
Игра всегда заканчивалась внезапно. Объявляли обед и тихий час. Это было нелюбимое время. Нужно было тащить из подсобки раскладушку, матрас, бельё. И самое ужасное - брррр - натягивать на огромное одеяло пододеяльник. У нянечки тёти Светы были свои любимцы и любимицы. Она им помогала управиться с бельём. А на ребят, вроде меня, путавшихся в пододеяльнике, шумно ругалась, но потом тоже помогала.
Не болтай!
Во время тихого часа нужно было спать. Но не хотелось. Однажды я повернулся к лежащему на соседней раскладушке приятелю и спросил:
- Максим, как ты думаешь, может подводная лодка утонуть или нет?
Но он не успел ответить. Воспитательница увидела, что я не сплю и мешаю другим. Вытащила меня к своему столу и схватила со стола ножницы для бумаги.
- Ты почему болтаешь?! - зло смотрела она на меня. - Это уже не первый раз! Хочешь, чтобы я тебе язык отрезала? Этого хочешь? Я отрежу!
Я с ужасом смотрел на щёлкающие перед моим лицом ножницы. И верил, что она способна выполнить угрозу. Самое страшное было представить, как вечером за мной приходят родители, а у меня нет языка! Отрезан, за то, что я болтал во время тихого часа. Как же они расстроятся! И ведь я почти научился выговаривать букву «Л», и что же, всё зря?! А вдруг новый язык никогда не вырастет заново? Это же не лук, который, сколько не режь, никогда не заканчивается.
- Ну, высовывай язык, давай! - глумилась воспитательница. Но я лишь молчал, неспособный сказать ни слова.
Меня простили, пообещав точно отрезать язык в следующий раз. Весь день я ходил, будто ушибленный, меня трясло от испуга. А на следующий так ходили все воспитатели вместе с нянечкой. Никто не шутил и не смеялся, не было занятий, и мы даже не играли в игры. За окном со стороны Фонтанки доносились протяжные заводские гудки. Умер Брежнев.
Детский сад находился в старинном особняке напротив Белинского моста. Раз в день нас выводили гулять в проходной двор-колодец с крошечным газоном и несколькими чахлыми деревьями.
Гитлер с хвостом
Выходить за пределы двора было запрещено, поэтому во время игр мы изучили его вдоль и поперек. Там была лавка, на которой сидела воспитательница, а еще лестница, спускавшаяся в запертый подвал. На этой лестнице можно было прятаться во время игры в «войну».
- Тах! Тах! Ты убит, падай! - кричал мой товарищ Максим, целясь в меня деревянной рогулькой.
Я шатался, жмурился, но потом открывал один глаз и, наставляя на друга такую же деревяшку, хрипел:
- А я из последних сил… Пффф! Ты тоже убит!
Мы все смотрели советские фильмы и знали, что герои из последних сил всегда могут совершить что-нибудь героическое, а сразу погибают только фашисты.
Шутить про фашистов было смешно. В садике был популярен стишок:
«Внимание, внимание! Говорит Германия. Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом».
То, что у Гитлера мог быть хвост, я не сомневался. Но часто думал, как бы это могло выглядеть? Я представлял себе Гитлера, виляющего собачьим хвостом, когда его вытаскивают из-под моста советские солдаты. А вообще, что это за мост? Если над рекой, то внизу должна быть вода, и значит у Гитлера был рыбий хвост. Было жутко и весело представлять, как там под водой, где живут водяные и русалки, между мачт затопленных пиратских кораблей плавает Гитлер с рыбьим хвостом.
- Максим, скажи, как Гитлера ловили: сетью или на удочку? - спрашивал я товарища - Удочка Гитлера, наверное, не выдержит - сломается.
- На Гитлера пушку наставили, и он сдался! - с важным видом отвечал Максим. - И еще там парашютисты с неба прыгали.
Жареный слон
Еще была шутка-загадка про Наполеона: «Что делал слон, когда пришёл Наполеон?» Отгадать её у меня не получалось. Неужели слон сражался с Наполеоном? Но откуда в русской армии слон? Подарок индийских товарищей? Кавалерийский-драгунский слон!
А может Наполеон убил слона, зажарил и съел, поделившись с другими французскими солдатами. Я представлял себе Бородинское поле, на котором французы жарят слона на огромном вертеле. А Кутузов в это время смотрит одним глазом в подзорную трубу. Наверное, ему тоже хотелось попробовать кусок жареного слона. Но он был благородным полководцем и доедать бы за французами не стал.
Про Кутузова мне рассказывала бабушка, так как читать книги я еще не умел.
Ответ загадки меня неприятно поразил. Оказывается, слон просто «жевал травку», не обращая внимания на Наполеона, бегущую в атаку французскую армию и летающие ядра вокруг! Загадавший загадку приятель ничего не объяснил, а лишь пожал плечами. То, что секрет заключался в словах «пришёл на поле он», я узнал позже.
Волчок-убийца
Наша подготовительная группа занимала комнату с видом на Фонтанку. Окна были пыльными, зато подоконники - широкими. На них стоял целый ряд баночек с луком. У каждого из нас была своя стеклянная баночка с подписанным именем.
Каждый день я бегал смотреть, как растёт мой лук. Сначала в воду вылезли белёсые корни, потом показалась зелёная стрелка, и ещё одна. Лук рос прямо на глазах. Можно было отщипывать его, макать в солонку и есть. Он был чуть горьковатый, зато свой собственный.
На завтрак обычно давали кашу. Не то, чтобы я очень её любил. Но умел её есть. Размазывал кашу по тарелке, а потом, надавливая краем ложки, делал лепестки. Получалась этакая ромашка из каши. Дальше можно было съедать один лепесток за другим. Так выходило интереснее. Этому способу меня тоже научила бабушка, у которой я проводил каникулы.
После завтрака были занятия. Мы учились считать, изучали буквы. На логопедические занятия нас забирали по очереди. «Арбуз», «барабан», «перо», «Аврору» я освоил быстро. А вот буква «Л» долго не давалась. «Слон», «дятел», «яблоко» и «юла» будто специально хотели сжить меня со свету. Они кружились вокруг хороводом и гнусно хихикали.
Особенно мне не нравилось слово «юл-ла» или, как её ещё называли, «вол-л-чок». Зачем так сложно называть детские игрушки?! У меня был дома волчок, если понажимать на ручку, он начинал крутиться. Но после того, как мама спела мне колыбельную, я его разлюбил. Слова были такие: «…придёт серенький волчок и укусит за бочок». Вечером, ложась в кровать, я со страхом смотрел на открытую щель двери, в которую проникал луч света. В этом луче в любой миг мог показаться жуткий серый крутящийся волчок, способный набросится на меня и покусать. Но он всё не приходил, и со временем я успокоился.
В моей борьбе с буквами первой сдалась мягкая «Л»: «лиса», «лягушка», «лестница». Я даже обрадовался, узнав, что трудная буква правильно называется не «Эл», а «Эль». Это было удобно, и я катал её на языке «э-л-ль».
Сломанные колёса
В свободное от занятий время мы играли. Девочки - в куклы. А я с друзьями строил метро из доминошек. Коробка и крышка от домино становились поездом и вагоном. Они въезжали в тоннель и выезжали из него.
Ещё у нас были автомобильчики, у каждого свои. В основном военные: «катюши», пушки, бронеавтомобили. У меня был железный танк с крутящейся башней, самоходная установка и грузовичок со снимающейся крышей. Грузовичок я выменял на другой поменьше и с заклеенными колёсами. Мне нравилось всё новое, а вот практичным я никогда не был. Колёса сразу отвалились, а меняться обратно владелец грузовичка не захотел. Мне было стыдно нести игрушку без колёс домой, и я её выбросил.
Игра всегда заканчивалась внезапно. Объявляли обед и тихий час. Это было нелюбимое время. Нужно было тащить из подсобки раскладушку, матрас, бельё. И самое ужасное - брррр - натягивать на огромное одеяло пододеяльник. У нянечки тёти Светы были свои любимцы и любимицы. Она им помогала управиться с бельём. А на ребят, вроде меня, путавшихся в пододеяльнике, шумно ругалась, но потом тоже помогала.
Не болтай!
Во время тихого часа нужно было спать. Но не хотелось. Однажды я повернулся к лежащему на соседней раскладушке приятелю и спросил:
- Максим, как ты думаешь, может подводная лодка утонуть или нет?
Но он не успел ответить. Воспитательница увидела, что я не сплю и мешаю другим. Вытащила меня к своему столу и схватила со стола ножницы для бумаги.
- Ты почему болтаешь?! - зло смотрела она на меня. - Это уже не первый раз! Хочешь, чтобы я тебе язык отрезала? Этого хочешь? Я отрежу!
Я с ужасом смотрел на щёлкающие перед моим лицом ножницы. И верил, что она способна выполнить угрозу. Самое страшное было представить, как вечером за мной приходят родители, а у меня нет языка! Отрезан, за то, что я болтал во время тихого часа. Как же они расстроятся! И ведь я почти научился выговаривать букву «Л», и что же, всё зря?! А вдруг новый язык никогда не вырастет заново? Это же не лук, который, сколько не режь, никогда не заканчивается.
- Ну, высовывай язык, давай! - глумилась воспитательница. Но я лишь молчал, неспособный сказать ни слова.
Меня простили, пообещав точно отрезать язык в следующий раз. Весь день я ходил, будто ушибленный, меня трясло от испуга. А на следующий так ходили все воспитатели вместе с нянечкой. Никто не шутил и не смеялся, не было занятий, и мы даже не играли в игры. За окном со стороны Фонтанки доносились протяжные заводские гудки. Умер Брежнев.