И колокол глухо бьёт в помещении Ллойда
ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ 90 ЛЕТ СПУСТЯ
18 ноября 2019 года
В октябре исполнилось 90 лет со дня «черного вторника». В прошедшие десятилетия было немало чёрных вторников, но 29 октября 1929 года - это, для экономиста, самый главный «чёрный вторник» мировой истории. Началась «Великая депрессия» - экономический кризис в США и во всём остальном мире, по-прежнему крупнейший экономический кризис в мирное время. «Великая депрессия» не только повлияла, решающим образом, на ход мировой истории - без неё, возможно, не было бы Второй мировой войны. Пытаясь объяснить происходящее, экономисты, фактически, заново создали экономическую науку, сделав её одной из важнейших научных дисциплин ХХ века, и разработали целый ряд инструментов борьбы с кризисами, которые до сих пор используют правительства. Конечно, как всякое мега-событие, Великая депрессия породила, вместе с новыми теориями и практикой, немало мифов.
Резкое падение цен на акции, начавшееся осенью 1929 года, не было, по всей видимости, причиной депрессии. Однако оно является удобной точкой отсчёта. За первые три года (1929-1932) промышленное производство в США упало на 46%, в Германии - на 41%, во Франции - на 24%, в Великобритании - на 23%. Безработица выросла почти в шесть раз в США, более чем в три раза - во Франции и Германии, более чем в два раза - в Великобритании. Спад производства сопровождался неслыханным - более чем на 30% - падением цен, что только усиливало кризис: чем сильнее снижались цены, тем менее охотно тратили остающиеся деньги граждан, ещё сильнее сокращая спрос.
Депрессия коснулся практически всех стран мира - мировая торговля сократилась более чем на 50%. Тяжелейший кризис коснулся и стран, которые не были напрямую связаны с глобальными рынками. В советской России в 1929-1932 произошла крупнейшая гуманитарная катастрофа в её истории, голод, унесший, по разным оценкам, от 5 до 8 миллионов человек. Несмотря на масштаб трагедии, её причины только начинают полноценно изучаться - и, возможно, дальнейшие исследования укажут на связь Голодомора и мирового экономического кризиса. (Например, не исключено, что рекордные объёма зерна, насильственно изъятые у умирающих крестьян и вывезенные за границу в 1930-31 были связаны с резким падением цен на продовольствие в результате Великой депрессии - падение цены компенсировали увеличением экспорта.)
Загадка «Великой депрессии», заставившая лучших экономистов отбросить доминировавшие тогда экономические теории, состоит в том, что резкий спад производства, рекордный рост безработицы и стремительное, по историческим меркам падение цен начались без серьёзных внешних шоков. Заводские станки и конвейеры, трактора и комбайны, электростанции и дороги никуда не пропали, разработанные и внедрённые технологии никак не устарели, рабочие не утратили никаких навыков - всё осталось по-прежнему, а производство и потребление начали резко сокращаться. Конечно, кризис на фондовом рынке привёл к краху отдельных банков, но банковские кризисы случались, в предыдущие сто лет, регулярно и экономика всегда быстро, за год-два, возвращалась к росту. «Невидимая рука рынка», предположительно, быстро возвращала экономику в долгосрочное равновесие - бизнес покупал подешевевшие производственные мощности, нанимал рабочую силу на более низкую зарплату и восстанавливал производство. Но почему-то во время Великой депрессии восстановление затянулось на многие годы.
Модная тогда «австрийская теория бизнес-цикла» считала, что всё дело в неправильных инвестициях и ненужных производственных мощностях, накапливающихся к концу предыдущего бума. Двадцатые годы в ведущих промышленных странах мира были, действительно, периодом быстрого роста производительности труда - электрификация, повсеместное внедрение конвейерного производства, моторизация сельского хозяйства делали возможным производить больше, задействуя меньшее число рабочих. Но это не сопровождалось высокой инфляцией - в США, основной движущей силе промышленного прогресса, инфляция в 1920-е была низкой. В соответствии с теорией бизнес-цикла, порождающего «ненужное» производство, американское правительство первое время спокойно наблюдало за крахом бизнесов и банков, надеясь на целительный эффект кризиса, но так ничего и не дождалось.
Следуя той же порочной логике, денежные власти допустили грубую ошибку - вместо того, чтобы увеличить количество денег, победить дефляцию и спасти, за счёт предельно дешёвого кредита, падающие банки, они, наоборот, ужесточили денежную политику. Как оказалось, чем раньше страны отказывались от «золотого стандарта», инструмента борьбы с инфляцией, которая в тот момент никому ничем не угрожала, тем быстрее начиналось восстановление. К ещё более плохим последствиям привёл рост протеционизм - страны бросились наперегонки вводить запретительные тарифы и другие барьеры для международной торговли. Как всегда, протекционисткие меры делали граждан страны беднее и, значит, снижали спрос на продукцию, производимую внутри страны. В 1933 году объём мировой торговли составлял треть от объёма 1929 года.
Девяносто лет обсуждения загадок Великой депрессии не прошли даром. Сейчас экономисты понимают, что такое «множественные равновесия» и какую роль играют ожидания экономических субъектов, граждан и фирм, в определении того, в каком именно равновесии, хорошем или плохом, находится экономика. При одних и тех же внешних условиях, при одном и том же уровне развития технологий и одном и том же уровне человеческого капитала банки могут выдавать кредиты, заводы могут работать, рабочие получать зарплату и покупать продукцию, выпускаемую заводами. А могут - не получать зарплату и не покупать продукцию заводов, делая производство невыгодным и разоряя банки, выдавшие кредиты. Кризис на фондовом рынке может переместить экономику из хорошего равновесия в плохое и, как показали долгие годы Великой депрессии, сама по себе она обратно не возвращается.
Британский экономист Джон Мейнард Кейнс предлагал правительству переводить экономику в другое равновесие с помощью резкого увеличения государственных расходов, профинансированных в долг. Конечно, сама по себе такая мера не может увеличить ни производства, ни потребления, но она, действительно, способна разорвать порочный круг, в котором граждане не потребляют, потому что у них нет денег, а заводы не производят, потому что никто не покупает их продукцию. Ключевым моментом такой политики является то, удается ли правительству убедить граждан, потребителей, предпринимателей и банкиров, что экономика действительно окажется в новом равновесии, в котором потребители будут больше и зарабатывать, и потреблять. «Кейнсианская политика» стала, после завершения Великой депрессии, такой популярной, что ко второй половине ХХ века успела разочаровать своими результатами - определенно, она не является универсальным рецептом борьбы с замедлением экономического роста.
Другой способ взглянуть на проблему выхода экономика из плохого равновесия - с помощью денег. Этот взгляд на Великую депрессию связан с именами Ирвинга Фишера, профессора из Йеля, чикагцев Милтона Фридмана и Роберта Лукаса и, уже в XXI веке, принстонского профессора и председателя ФРС, американского Центробанка, Бена Бернанке. Фишер первым описал какую роль может играть во время кризиса накопленный долг - чем сильнее падают цены и доходы, тем выше, относительно доходов, задолженность людей и фирм. Чтобы расплачиваться по долгу, все сокращают расходы, снижая таким образом доходы всех остальных. (В книге «На этот раз все будет иначе!» гарвардские экономисты Кармен Рейнхарт и Кеннет Рогофф показали как этот механизм исторически затрудняя и замедлял выход из финансовых кризисов.) Фридман показал, как жёсткая денежная политика 1929-32 усиливала, а не устраняла, негативные последствия дефляция и роста относительной цены задолженности. Бернанке объяснил, каким образом долговой механизм Фишера, относительно безобидный в малых масштабах, способен вызвать продолжительный спад, когда цены падают быстро. И потом использовал этот урок, выбирая оптимальную денежную политику во время «Великой рецессии», последовавшей за мировым финансовым кризисом 2008-09 годов.
В Германии Великая депрессия и её последствия стали фоном для прихода к власти Гитлера, с ужасающими последствиями для Европы, мира и самой Германии. Но в других странах-лидерах мирового экономического развития, не меньше пострадавших от Великой депрессии, краха государственности не произошло. В США через три тяжёлых года - безработные стояли в очередях за бесплатным супом, а в столице полиции пришлось разгонять марши ветеранов - президентом стал Франклин Рузвельт, энергичный популист, сумевший сразу поменять настроение граждан. Большая часть конкретных мер, которые он осуществил в первый год президентства, либо провалились, либо были, в конечном счёте, отменены Верховным судом. Но его упор на государственную политику поддержки бедных и безработных, обещание, пусть минимальной, государственной пенсионной системы, поддержка нестабильных банков и другие проекты, сумели вдохнуть оптимизм в граждан - и экономика сразу стала расти. Рузвельт, президент редкой, по американским меркам, популярности, стал своего рода защитой от «американского Гитлера». В Великобритании и Франции системы парламентского управления также устояли и пережили кризис - причём без всяких харизматических лидеров. То, что сильнейший экономический кризис может и не приводить к политической катастрофе - один из уроков Великой депрессии.
Читать этот же текст на сайте "Ведомостей"