Сочинение на заданную тему - 5. Танюх, тебе, душа моя!
Как они начинались у меня, барды. Поначалу, думается, как и большинства. "Люди идут по свету...", "Милая моя..." и "Вечер бродит по лесным дорожкам..." у костра в пионерском лагере. Потом "Изгиб гитары желтой", "Таганай" и "Здесь вам не равнина..." на этом самом Таганае от бородатых Сереги и Сашек и безбородого Гешки.
А потом... потом случилась такая весчь, как агитбригада Челябинского Медицинского Института. То есть, оно было и раньше, студ-клуб, еще какие-то тусовки, новогодние капустники, которые ставили матушка с тетей Светкой.
Но, видимо, в младшем школьном возрасте осознавалось слабо. Да и менялись они здорово. Кто теперь помнит, что Юрка Харченко пел взрослые песни и дружил с Лешкой Богатенковым, светлая ему память? А Лариска Брохман была совсем даже без маракасов, просто девчонка с каре и глазами подстреленного олененка?
А потом, потом появился Виталька Казарцев. И не оставил мне выбора, что любить. Потому, что любил он так неистово, так самозабвенно, что ты мог просто пойти за ним и любить то же, что любит он. Так я их и любила. Галич, ленинградский цикл Розенбаума, Мирзаян, Визбор. Такие разнозначные, такие непохожие, они легко уживались в Виталькиных широченных лапах. Потом были Басин и Коля Екимов. А потом... потом я пришла на "Макушку" и впитывала в себя все. Анчаров, Коган, Окуджава, Деревягин, опять Екимов, Матвеева. И Щербаков. "Я дарю Вам, дорогая, восемнадцатый февраль...", "О дай мне, Господи, достичь, закончив путь, чего-нибудь, чего-нибудь..."
А потом... потом случилась такая весчь, как агитбригада Челябинского Медицинского Института. То есть, оно было и раньше, студ-клуб, еще какие-то тусовки, новогодние капустники, которые ставили матушка с тетей Светкой.
Но, видимо, в младшем школьном возрасте осознавалось слабо. Да и менялись они здорово. Кто теперь помнит, что Юрка Харченко пел взрослые песни и дружил с Лешкой Богатенковым, светлая ему память? А Лариска Брохман была совсем даже без маракасов, просто девчонка с каре и глазами подстреленного олененка?
А потом, потом появился Виталька Казарцев. И не оставил мне выбора, что любить. Потому, что любил он так неистово, так самозабвенно, что ты мог просто пойти за ним и любить то же, что любит он. Так я их и любила. Галич, ленинградский цикл Розенбаума, Мирзаян, Визбор. Такие разнозначные, такие непохожие, они легко уживались в Виталькиных широченных лапах. Потом были Басин и Коля Екимов. А потом... потом я пришла на "Макушку" и впитывала в себя все. Анчаров, Коган, Окуджава, Деревягин, опять Екимов, Матвеева. И Щербаков. "Я дарю Вам, дорогая, восемнадцатый февраль...", "О дай мне, Господи, достичь, закончив путь, чего-нибудь, чего-нибудь..."