4. Кисловодск 2019. Город
Является продолжением заметок про отпуск на скалах, но читать можно и независимо от лазательной части, которая начинается тут.
Конечно, я хотела сделать цельный длиннопост про все сразу - и про лазание, и про город(а), - но долгое время не могла найти нужной интонации для того, чтобы рассказать о Кисловодске. Спасибо карантину, посидела, походила по квартире, опять посидела - и нашла.
Сердце Кисловодска - это Национальный парк. Многоярусный, раскинувшийся, видимо, чуть ли не до пригородов, скрывающий в себе десятки километров терренкурных и обыкновенных троп, Долину Роз, места с загадочными названиями «Серые камни» (сразу думаешь о страшном камне в подземных развалинах, высасывающем жизнь из девочки Маруси), «Красные камни - Грибы» (охохо!), «Хозяин гор» (кто же это?), холмы, на которые можно взбежать по ровному крутому склону, скопления полухолмиков-полускал, на которые можно взобраться по узкой тропке, а потом прыгать со скалочки на скалочку через узенькие расщелины. Есть тут и местный язык тролля, скромно простирающийся над той же долиной, над которой идет канатная дорога. Есть храм воздуха - эдакая беседка, состоящая из крыши и подпирающих ее круглых колонн; стены отсутствуют, потому что они мешали бы строению быть наполненным воздухом, который как бы считается в этой точке эталонным… хотя, конечно, весь парк опьяняет ароматами хвои, сосновой смолы, травы и цветов. Есть Экологическая тропа, по которой пройтись можно только босиком и за денежку; экологическая она потому, что на ней собраны самые разные поверхности - камни, дерево, песок, травы - и ходьба по ним, видимо, является чем-то типа массажа. Есть обрыв, с которого народ смотрит на тающий в отдалении Эльбрус. Не знаю, что красивее: сливающийся с облаками призрачный Эльбрус или золотой обрыв - насквозь пронизанный солнцем, чьи лучи рассеиваются между соснами. Есть канатная дорога: вешки столбиков, то тут, то там высовывающиеся из безбрежного леса в долине, две станции с билетной кассой, а между ними - длинный-длинный трос, по которому, поскрипывая, тащится вагончик, похожий на миниатюрный раздолбанный трамвай. Сходство с городским транспортом увеличивается тем, что набит вагончик почти как в час пик; отличается же от трамвая вагончик тем, что его пассажиры не сидят в телефонах, а осторожно подносят айфоны и смартфоны к окнам, пытаясь заснять зеленое море под нами, отвесы скал слева по курсу и бескрайнее небо вокруг.
Еще Кисловодску как городу-курорту по рангу полагаются галереи с лечебной водой. Одна из этих галерей, в которую я заглянула, напоминает нечто среднее между гулким вокзальным залом ожидания, украшенным скульптурами пространством в музее искусств и поликлиникой - из-за резких запахов лечебных вод, которые можно нацедить прямо из подписанных фонтанчиков («сульфат холодный» «нарзан в бутылки не наливать!») в купленный тут же одноразовый стаканчик. Кто как, а я всякое непонятное в поездках в рот не тяну, особенно если оно обладает разными эффектами (пусть и лечебными), но народ вокруг фонтанчиков толпится активно.
Еще в Кисловодске есть дом-музей Солженицына: маленький кирпичный особнячок, в котором Александр Исаевич провел первые четыре года жизни. С учетом этого факта экспозиция музея называется «выжали из этих четырех детских лет все, что могли, и прибавили еще всякого из других периодов жизни писателя», и размахом, равно как и богатством материала музей не поражает. Однако он хорош стремлением идти в ногу со временем - выставка отчасти интерактивная, можно выдвигать ящички шкафов, нажимать кнопочки и слушать всякие записи - и неизменной доброжелательностью и душевностью немногочисленных сотрудников, которые страшно рады тому, что ты к ним заглянул, и поэтому окружают тебя вниманием. Иногда, на мой взгляд, это внимание даже чрезмерно: например, смотрительница, которая усадила меня в клетушечку и включила запись «Молитвы» в исполнении автора, меня в общем-то своими инициативами загнала в угол, потому что слушать я ничего не хотела, а сказать «нет», естественно, не смогла. Но этот момент - пожалуй, единственное, что оставило неприятный осадок, потому что при всей скромности экспозиции я все равно нашла, на что посмотреть. Например, ужасно люблю всякие бумажки типа старых аттестатов, удостоверений и прочей бюрократии, и тут их было, и я быстро заполнила телефон фотками разных документов, среди которых имелись:
- свидетельство о рождении отца писателя Исаакiя («в метрической книге», «Ставропольская губерния», родители Семен Евдокимович и Пелагiя Панкратова, бланк заполнен ясным почерком и радует мою старорежимную душу ятями и окончаниями устаревших словарных форм);
- грамота, врученная «лучшему ударнику» Александру Солженицыну «в день торжественного чествования 15-ой годовщины Великой Октябрьской Революции за образцовые показатели в учебной и общественной работе, обеспечивающие успешную борьбу за реализацию исторического решения ЦК ВКП(б) о школе»;
- литературные журналы, которые маленький Саша Солженицын выпускал на оборотах, а иногда и прямо на лицевых сторонах расходных ордеров и прочих скучных взрослых бумажек; домашняя периодика содержала научно-фантастический отдел с рассказами «Последний пират», «Страна пирамид», «Синяя стрела, или В.В.»; один из номеров датируется 1929-ым годом, и для десятилетнего ребенка содержание журнала очень и очень неплохое: хороший литературный язык, приключения всякие, а во вступлении ко всему этому - описание журнала с обещанием конкурсов и викторин и ироническими ремарками в адрес лентяя-редактора;
- билет участника городского смотра юных талантов: «к борьбе за рабочее дело, < интересно, зачем тут запятая? - Кс.> БУДЬ ГОТОВ!», «Искусство детям трудящихся», «Тов. Солженицын (вписано от руки), ты выделен комиссией района участником городского смотра юных талантов по декламации (вписано от руки)», «просьба прибыть без опаздания» (через «а» - это не моя опечатка, а так и было в билетике);
- аттестат курсов иностранных языков, оконченных в 1937 году; дисциплины - иностранный язык, техника перевода, история литературы и дописанная от руки конституция СССР;
- университетский диплом с отличием и выписка из зачетной ведомости, сплошные «отл.» и всего тринадцать предметов - матан, аналитическая геометрия, высшая алгебра, общие физика и химия, дифференциальная геометрия, геофизика, политэкономия, военное дело, астрономия, немецкий, теория вероятностей, теормех;
- военный билет с перечислением присвоенных званий вплоть до капитана;
- ордер на арест от февраля 1945 года;
- анкеты арестованного (и везде как место рождения гордо красуется Кисловодск);
- шарашечные черновики;
- блокнот, полный зашифрованных почеркушек, являющийся, как я понимаю, прообразом заметок Глеба Нержина из «Круга первого»; только у Нержина речь вроде шла о прозе, а тут в столбики цифр Солженицын умудрился впихнуть инфу о сочиняемых в заключении стихах;
- справка от апреля 1956 года об амнистии, являющаяся основанием для получения паспорта.
Было в музее и про преподавательскую деятельность, и про литературную, но на меня наибольшее впечатление произвели эти бумашшки. Особенно блокнот и детские журналы.
Еще в Кисловодске, как и в любом городе, есть парк культуры и отдыха с непременными аттракционами. У меня как-то сама собой сложилась традиция кататься на колесе обозрения и осматривать город, узнавая сверху те места, в которых я уже побывала, и выискивая, куда бы еще сходить после колеса обозрения. Кисловодские аттракционы, мимо которых я уверенно держала курс на колесо, теснотой и некоторым запустением напомнили мне страшные сказки Стивена Кинга и Короля и Шута, но, вероятно, я просто приписываю эти черты всем аттракционам, а не только тем, что похожи на привет из девяностых. Что до колеса, то свою функцию оно выполнило: я углядела красную церковь, которая, воспроизводя стиль, была восстановлена на месте того храма, в который четырехлетний Солженицын ездил на плечах деда (кажется), и острая красная точка на карте стала моим следующим пунктом назначения.
И, конечно, Кисловодск - это, помимо всего вышеперечисленного, просто город, сплетение улиц и улочек, россыпь двориков, школьники, выныривающие из зарослей и перебегающие проезжую часть где попало, развешанное на веревках белье, футбол на спортивных площадках, басовитое гудение мужиков на лавочках, взаимные приветствия хозяек. Хаос дорожного движения с правилами «кто первый повернул, тот и прав», что выглядит жутковато на взгляд москвички, уже привыкшей к относительной дисциплинированности водителей. Пожалуй, самым жутковатым моментом во всем этом были пять секунд, когда мы внезапно заглохли прямо на перекрестке (спойлер: быстро завелись и благополучно уехали), а справа в конце улицы уже появилась машина (чувствуете? целая машина появилась!).
Кисловодск - это деревянные мосты над речками Ольховкой и Березовой; речки, улицы и мосты идут то параллельно друг другу, то пересекаются под прямым углом, что почему-то вызывает ощущение легкого головокружения.
Кисловодск - это непременный вокзал, который кажется центром города; бурная жизнь на привокзальной площади, обилие народа, таксистов, автобусных остановок, ларьков и кафешек. Стук колес, шипение тормозов прибывающего поезда, особый запах (креозота, как подсказывает интернет?), чувство, что стоит только купить билет, и весь мир - твой. Это закрытый и потому страшноватый панда-парк возле вокзала. Это Курортный бульвар; как по мне, самое скучное место в городе с кучей едальных заведений разного уровня, включая ресторан «5642» с десертом «Эльбрус», и с рынком сувенирной продукции - всякие травы, чаи, мед, конфеты, магнитики, деревянные безделушки и прочая дребедень.
Кисловодск - это улочки, похожие на севастопольские, идущие то вверх, то вниз, прерывающиеся крутыми лестницами, обрамляющиеся парапетами, с которых открываются виды то на мягкие складки окружающих город гор, то на двор, лежащий «этажом ниже». Это улицы-серпантины и мостики между домами; иногда это лабиринты, в которых легко заблудиться (музей Солженицына и красную церковку я искала долго и упорно). Это беленые домики за деревьями, резные окошки и занавесочки за стеклом. Это прозрачная тень кроны деревьев на асфальте, это летняя жара и осенние кучки оранжевой листвы. Это почти деревенские дворики - скамеечка, старые жигули, простыни, сохнущие после стирки, - вдоль одного из главных проспектов с довольно бурным автомобильным движением. Это жилые обрывы: спускаешься по лестнице и вдруг оказываешься во дворике, где кошка порскает мимо тебя в открытую галерейку, откуда доносится музыка, стук посуды и запахи готовящегося обеда; ты успеваешь заметить какие-то детали нехитрого быта (кошачья миска - на земле, под лестницей - стол) и срочно сдаешь назад, чувствуя, что случайно оказался у кого-то дома.
Кисловодск - это санатории: действующие (КПП, объявление еще советских времен «вход по курортно-санаторным книжкам») и неработающие, полуразвалившиеся, от которых кое-где осталась только стена с пустотами окон. Это частные пансионаты в особнячках; на некоторых - памятные таблички «здесь в годы войны находился госпиталь №….». Это обилие исторических дач - резные особняки Шаляпина, Ксешинской, табличка «здесь в 1933 году находился на отдыхе пионер советского ракетостроения Ф.А. Цандер». Это больница, территория которой частично совпадает с территорией одного из санаториев, и поэтому я вдоволь пошлялась между корпусами - тоже с ощущением, что попала лет на двадцать-двадцать пять назад.
Кисловодск - это заброшенные и развалившиеся здания, прячущиеся в самых неожиданных местах. Идешь в супермаркет, решаешь вернуться не по улице, а двориками, и видишь заросшее крапивой одноэтажное строение, которое раньше было тем самым беленым домиком, а сейчас это провалы окон и провалы стены, неопрятно обнажающие каменную кладку. Это уютные, увитые зеленью домики бок о бок с условными многоэтажками, которые рядом со своими низенькими собратьями выглядят как громоздящиеся друг на друга коржи торта… а по соседству с ними - двухэтажный заброшенный дом, безучастно уставившийся в пространство пустыми окнами и балконом, на котором хлопают обрывки каких-то тканей.
Кисловодск - это художественная школа искусств им. Н.А. Ярошенко (гугл говорит, художник-передвижник такой; признаться, до гугления о нем не слышала). Школу я нашла по потоку детей, который все лился и лился каскадом по одной из лесенок. Пойдя против течения, я скоро очутилась в небольшом многоярусном дворике, тенистом от невысоких деревьев, спрятанном за скрипучими решетчатыми воротами. Во дворе группка детей и подростков явно ждала очередного занятия, а занятия явно проходили в очень маленьком, но ладненьком желтом здании, которое я за две минуты неторопливо обошла вокруг, успев заглянуть в открытые окна и посмотреть на юных художников у казенных мольбертов (художники тоже на меня посмотрели, некоторые - довольно строго).
Кисловодск - это маленький пятачок земли между Национальным парком, вокзалом и несколькими улицами, который я успела обойти, немножко поплутав и несколько раз пересекшись с одной и той же линией. Это одна и та же бегунья, которая встречалась мне в разные дни на разных улицах; это странный парень с клюкой, который то обсуждал свои проблемы с торговкой яблоками на оживленном перекрестке, то деловито шел куда-то вдоль той же оживленной улицы. Это шумные и душноватые столовки с советской едой, липкими подносами и очередями к кассе. Это жара, от которой можно укрыться в прохладных едальнях классом повыше. Это компактные домики, притиснутые друг к другу на узких горизонтальных участках отвесных склонов. Это обыкновенные панельные многоэтажки и обнесенные забором частные домики. Это квадраты улиц и лабиринты улиц (геометрия зависит от района). Это арбузы, дыни и неформальные отношения с продавцами. Это местное скалолазное сообщество, чего уж там. Это город, в котором ощущается близость гор, весомость их спокойного присутствия. Это город, над которым звенит тишина Безлюдных пространств, как она звенит над каждым городом в летние или сентябрьские дни.