Выбегалло как русский учёный
По поводу этого замечания akor168:
Вот как раз пара моментов с Выбегалло меня все время занимали, и сейчас, перечитывая снова, заострил на них внимание. Первый момент: известно, что если в НИИЧАВО сотрудник занимается фигней, то у него начинает расти шерсть на ушах. Вопрос о шерсти на ушах Выбегалло авторами оставлен открытым, поскольку он стрижет голову "под горшок" - и потому никто никогда не видел его ушей.
Нетерпеливый читатель скажет - но это же очевидно, что у него росла шерсть, а он это скрывал. А вот я как раз в этом никогда не был уверен. Дело в том, что Выбегалло далеко не самый слабый маг, и это как раз второй момент из повести: когда народился "кадавр, неудовлетворенный желудочно", то Роман Ойра-Ойра даже вместе с Эдиком Амперяном не смог активировать конвеер, заговоренный Выбегалло. То есть, как маг, Выбегалло превосходит их обоих. Да и простой факт, что он доктор наук это далеко не мелочь. Вон, Редькин 300 лет не может магистра получить, а Выбегалло уже при максимально возможной степени...
Да и сами кадавры, на мой взгляд, получились весьма неплохими. Во всяком случае, все что он задумывал, было в них реализовано - добротный научный эксперимент. А то, что кому-то (Привалову со-товарищи) кажется, что это все фигня, дык чем они лучше-то? Список заданий, сделанных Приваловым для его друзей - выглядит не менее, если не более, анекдотично. Заметим, что Выбегалло интересуется практическими вещами, типа самонадевающейся обуви, а "эти" развивают какие-то теории фантастической общности, отвечающие на вопрос о связи "сверлящих свойств взгляда" с филологическими характеристиками слова "бетон" - без комментариев.
На самом деле Выбегалло - это вполне узнаваемый тип русского учёного, увиденного глазами молодого интеллигентного еврея.
В принципе, русско-еврейское соперничество в советской науке (в котором "по очкам" выигравали евреи) - тема достаточно известная. Для тех, кто не в курсе, следует держать в уме кое-какие детали. Например, то, что обе стороны - и "русская" и "еврейская" - находились в "неестественных" условиях. Еврейские учёные были тесно связаны (иногда кровно или "по знакомствам") с раннесоветскоим правящим классом, утратившим абсолютную власть, но скопившим определённые капиталы (в т.ч. культурный) и конвертирующие их в новые сферы. "Русские" же выступали в несвойственной им роли парвеню, выскочек, продвиженцев. Обе страты конкурировали за ресурсы, в т.ч. за остатки наследия "спецов" - старой генерации учёных, сделанных до 1917 года. Последние были немцами - или русскими, учившимися у немцев. Это был совершенно особый мир, равно чуждый и "русским" и "евреям". Для того, чтобы получить о нём представление, нужно побывать в старой "профессорской" квартире - с огромными книжными шкафами, до верхних полок которых можно добраться только по лесенке, с обтянутыми в кожу справочниками на немецком, с портретами великих на стенах, и т.п. Этот мир ушёл в бездну, ушёл безвозвратно: началась советская наука в собственном смысле этого слова... Стругацкие пытались изобразить "этот человеческий тип" в виде Ф. С. Киврина - тоже получилась карикатура, но хотя бы беззлобная и даже симпатичная.
Но вернёмся к Выбегалло. Начнём с гипертрофированной русскости персонажа. Разумеется, это русскость, увиденная чужими (и презирающими) глазами:
Ровно в три часа, в соответствии с трудовым законодательством, принес ключи доктор наук Амвросий Амбруазович Выбегалло. Он был в валенках, подшитых кожей, в пахучем извозчицком тулупе, из поднятого воротника торчала вперед седоватая нечистая борода. Волосы он стриг под горшок, так что никто никогда не видел его ушей.
-- Эта... -- сказал он, приближаясь. -- У меня там, может, сегодня кто вылупится. В лаборатории, значить. Надо бы, эта, посмотреть. Я ему там запасов наложил, эта, хлебца, значить, буханок пять, ну там отрубей пареных, два ведра обрату. Ну, а как все, эта, поест, кидаться начнет, значить. Так ты мне, мон шер, того, брякни, милый.
Он положил передо мной связку амбарных ключей и в каком-то затруднении открыл рот, уставясь на меня. Глаза у него были прозрачные, в бороде торчало пшено.
Это очень узнаваемая, классическая карикатура на "рюсского мюжичка". "Персонаж маркирован". В дальнейшем для той же цели используются отруби, обрат, буханики хлеба и прочие "книжные" приметы русского быта, включая "валенках, подшитые кожей" и "пахучий извозчицкий тулуп". Вряд ли авторам доводилось нюхать извозчицкий тулуп - это чисто "книжное", очередная ламентация на тему "вонючего русского".
Имеется, впрочем, и тонкий изыск - имя "Амвросий" и отчество "Амбруазович". На первый взгляд это намёк на нерусское происхождение персонажа, да и имя "Амвросий" тоже. На самом деле Амвросий - имя вполне русское, преимущественно церковное, монашеское. Что касается "Амбруаза", об этом ниже.
Так или иначе, Выбегалло - это очень злая карикатура, особенно злая на фоне благостно-умильных (несмотря на тщательно выписанные "человеческие недостатки") сотрудников НИИЧАВО, на которых "ванёк" Привалов смотрит как утка на балкон, почтительно и благодарно. Для того, чтобы написать этакое, надо очень сильно ненавидеть сам типаж.
Однако ж, надо признать, что типаж того отчасти заслуживал. Русский учёный того времени - то есть учёный пробившийся, получивший научные степени и т.д. - и по сути своей представлял собой далеко не самое привлекательное зрелище.
Во-первых, русских в науку стали пускать где-то с войны, а реальный шанс выдвинуться был в пятидесятые. Во-вторых, самый реальный шанс выдвинуться был связан с какой-нибудь гнилой тематикой типа "борьбы с буржуазной лженаукой такой-то и такой-то", с какой-нибудь "лысенковщиной", с интригами на уровне партийного руководства, выступлениями на собраниях и так далее.
Всё это были тяжеловесные, грязные, и к тому же заметные способы обустройства, оставляющие жирные несмываемые пятна в душе и биографии. При том методы еврейской научной общественности были, разумеется, куда более эффективны и элегантны, а главное - не оставляли следов.
В результате немногие "пробившиеся" русские учёные зачастую выглядели так, как будто у них на лбу горит каинова печать.
Разумеется, эту тему Стругацкие не обошли вниманием: Выбегаллу изредка пробивает на незабвенный тон партсобрания и "проработки".
-- Так, -- сказал он, -- понятно. Отгораживаете нашу науку от народа. Тогда уж, может быть, не на десять километров, а прямо уж на десять тысяч километров, Федор Симеонович? Где-нибудь по ту сторону? Где-нибудь на Аляске, Кристобаль Хозевич, или откуда вы там? Так прямо и скажите. А мы запишем.
Снова воцарилось молчание, и было слышно, как грозно сопит Федор Симеонович, потерявший дар слова.
-- Лет триста назад, -- холодно произнес Хунта, -- за такие слова я пригласил бы вас на прогулку за город, где отряхнул бы вам пыль с ушей и проткнул насквозь.
-- Ничего, ничего, -- сказал Выбегалло. -- Это вам не Португалия. Критики не любите. Лет триста назад я бы с тобой тоже не особенно церемонился, кафолик недорезанный.
Меня скрутило от ненависти.
Кстати. Стругацкие с особой неприязнью описывали технологии Выбегаллы по работе с прессой и вообще его приёмы самопиара. Неудивительно: эту сферу они полагали зарезервированной только для своих:
[Корреспондент] Б. Питомник паразитировал на Выбегалле. Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся в грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов.
Здесь слышится самая настоящая зависть (разумеется, не к вымышленному персонажу, а к его реальному прототипу из Пулково. Журнал, скорее всего, был "Знание-Сила".)
Разумеется, в ответ предъявляется обычный снобистский аргумент, заканчивающийся, однако, в стиле "...а горшок был с трещиной":
...идеи Ойры-Ойры способны воспринять всего двести-триста человек на всем земном шаре, и среди этих двух-трех сотен довольно много членов-корреспондентов и -- увы! -- нет ни одного корреспондента. А классический труд Выбегаллы "Основы технологии производства
самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней, произвел в свое время заботами Б. Питомника изрядный шум. (Позже выяснилось, что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и сырости.)
Интересно и происхождение выбегалловского "французского диалекта", всех этих "ан масс" и "нес па". Опять же, русские учёные во многом были автодидактами: большинство было из бедных семей, где "по-французски не говорили". С другой стороны, правящая научная элита обожала ткнуть русопятых в их культурную отсталость. Реакций на это было две: с одной стороны, злоба, с другой - отчаянные попытки хоть как-то компенсировать то, что еврейские дети получали "вместе с молоком матери". Выбегалло - очевидный автодидакт: французский (знанием которого он, судя по всему, гордится) выучен им явно не в Париже и даже не у хорошего педагога, а по учебнику. Отсюда и произношение.
Впрочем, кое-что природно-французское у профессора всё-таки есть. Это отчество "Амбруазович". На самом деле это то же самое имя Амвросий, только "на французском диалекте" (Ambroise, "Амбруаз"). То есть Выбегалло был назван в честь отца. Возможно, авторы тем самым пытались намекнуть - правда, намёк был понятен немногим - на то, что мужичок в тулупе на самом-то деле по происхождению "из бывших", "с корнями". Впрочем, в этом вопросе нужно копаться.
На том фоне очень показательны откровенные восторги авторов, расточаемые по адресу неоднозначных фигур типа "Кристобаля Хунты". Но это уже совсем другая история.
)(
Вот как раз пара моментов с Выбегалло меня все время занимали, и сейчас, перечитывая снова, заострил на них внимание. Первый момент: известно, что если в НИИЧАВО сотрудник занимается фигней, то у него начинает расти шерсть на ушах. Вопрос о шерсти на ушах Выбегалло авторами оставлен открытым, поскольку он стрижет голову "под горшок" - и потому никто никогда не видел его ушей.
Нетерпеливый читатель скажет - но это же очевидно, что у него росла шерсть, а он это скрывал. А вот я как раз в этом никогда не был уверен. Дело в том, что Выбегалло далеко не самый слабый маг, и это как раз второй момент из повести: когда народился "кадавр, неудовлетворенный желудочно", то Роман Ойра-Ойра даже вместе с Эдиком Амперяном не смог активировать конвеер, заговоренный Выбегалло. То есть, как маг, Выбегалло превосходит их обоих. Да и простой факт, что он доктор наук это далеко не мелочь. Вон, Редькин 300 лет не может магистра получить, а Выбегалло уже при максимально возможной степени...
Да и сами кадавры, на мой взгляд, получились весьма неплохими. Во всяком случае, все что он задумывал, было в них реализовано - добротный научный эксперимент. А то, что кому-то (Привалову со-товарищи) кажется, что это все фигня, дык чем они лучше-то? Список заданий, сделанных Приваловым для его друзей - выглядит не менее, если не более, анекдотично. Заметим, что Выбегалло интересуется практическими вещами, типа самонадевающейся обуви, а "эти" развивают какие-то теории фантастической общности, отвечающие на вопрос о связи "сверлящих свойств взгляда" с филологическими характеристиками слова "бетон" - без комментариев.
На самом деле Выбегалло - это вполне узнаваемый тип русского учёного, увиденного глазами молодого интеллигентного еврея.
В принципе, русско-еврейское соперничество в советской науке (в котором "по очкам" выигравали евреи) - тема достаточно известная. Для тех, кто не в курсе, следует держать в уме кое-какие детали. Например, то, что обе стороны - и "русская" и "еврейская" - находились в "неестественных" условиях. Еврейские учёные были тесно связаны (иногда кровно или "по знакомствам") с раннесоветскоим правящим классом, утратившим абсолютную власть, но скопившим определённые капиталы (в т.ч. культурный) и конвертирующие их в новые сферы. "Русские" же выступали в несвойственной им роли парвеню, выскочек, продвиженцев. Обе страты конкурировали за ресурсы, в т.ч. за остатки наследия "спецов" - старой генерации учёных, сделанных до 1917 года. Последние были немцами - или русскими, учившимися у немцев. Это был совершенно особый мир, равно чуждый и "русским" и "евреям". Для того, чтобы получить о нём представление, нужно побывать в старой "профессорской" квартире - с огромными книжными шкафами, до верхних полок которых можно добраться только по лесенке, с обтянутыми в кожу справочниками на немецком, с портретами великих на стенах, и т.п. Этот мир ушёл в бездну, ушёл безвозвратно: началась советская наука в собственном смысле этого слова... Стругацкие пытались изобразить "этот человеческий тип" в виде Ф. С. Киврина - тоже получилась карикатура, но хотя бы беззлобная и даже симпатичная.
Но вернёмся к Выбегалло. Начнём с гипертрофированной русскости персонажа. Разумеется, это русскость, увиденная чужими (и презирающими) глазами:
Ровно в три часа, в соответствии с трудовым законодательством, принес ключи доктор наук Амвросий Амбруазович Выбегалло. Он был в валенках, подшитых кожей, в пахучем извозчицком тулупе, из поднятого воротника торчала вперед седоватая нечистая борода. Волосы он стриг под горшок, так что никто никогда не видел его ушей.
-- Эта... -- сказал он, приближаясь. -- У меня там, может, сегодня кто вылупится. В лаборатории, значить. Надо бы, эта, посмотреть. Я ему там запасов наложил, эта, хлебца, значить, буханок пять, ну там отрубей пареных, два ведра обрату. Ну, а как все, эта, поест, кидаться начнет, значить. Так ты мне, мон шер, того, брякни, милый.
Он положил передо мной связку амбарных ключей и в каком-то затруднении открыл рот, уставясь на меня. Глаза у него были прозрачные, в бороде торчало пшено.
Это очень узнаваемая, классическая карикатура на "рюсского мюжичка". "Персонаж маркирован". В дальнейшем для той же цели используются отруби, обрат, буханики хлеба и прочие "книжные" приметы русского быта, включая "валенках, подшитые кожей" и "пахучий извозчицкий тулуп". Вряд ли авторам доводилось нюхать извозчицкий тулуп - это чисто "книжное", очередная ламентация на тему "вонючего русского".
Имеется, впрочем, и тонкий изыск - имя "Амвросий" и отчество "Амбруазович". На первый взгляд это намёк на нерусское происхождение персонажа, да и имя "Амвросий" тоже. На самом деле Амвросий - имя вполне русское, преимущественно церковное, монашеское. Что касается "Амбруаза", об этом ниже.
Так или иначе, Выбегалло - это очень злая карикатура, особенно злая на фоне благостно-умильных (несмотря на тщательно выписанные "человеческие недостатки") сотрудников НИИЧАВО, на которых "ванёк" Привалов смотрит как утка на балкон, почтительно и благодарно. Для того, чтобы написать этакое, надо очень сильно ненавидеть сам типаж.
Однако ж, надо признать, что типаж того отчасти заслуживал. Русский учёный того времени - то есть учёный пробившийся, получивший научные степени и т.д. - и по сути своей представлял собой далеко не самое привлекательное зрелище.
Во-первых, русских в науку стали пускать где-то с войны, а реальный шанс выдвинуться был в пятидесятые. Во-вторых, самый реальный шанс выдвинуться был связан с какой-нибудь гнилой тематикой типа "борьбы с буржуазной лженаукой такой-то и такой-то", с какой-нибудь "лысенковщиной", с интригами на уровне партийного руководства, выступлениями на собраниях и так далее.
Всё это были тяжеловесные, грязные, и к тому же заметные способы обустройства, оставляющие жирные несмываемые пятна в душе и биографии. При том методы еврейской научной общественности были, разумеется, куда более эффективны и элегантны, а главное - не оставляли следов.
В результате немногие "пробившиеся" русские учёные зачастую выглядели так, как будто у них на лбу горит каинова печать.
Разумеется, эту тему Стругацкие не обошли вниманием: Выбегаллу изредка пробивает на незабвенный тон партсобрания и "проработки".
-- Так, -- сказал он, -- понятно. Отгораживаете нашу науку от народа. Тогда уж, может быть, не на десять километров, а прямо уж на десять тысяч километров, Федор Симеонович? Где-нибудь по ту сторону? Где-нибудь на Аляске, Кристобаль Хозевич, или откуда вы там? Так прямо и скажите. А мы запишем.
Снова воцарилось молчание, и было слышно, как грозно сопит Федор Симеонович, потерявший дар слова.
-- Лет триста назад, -- холодно произнес Хунта, -- за такие слова я пригласил бы вас на прогулку за город, где отряхнул бы вам пыль с ушей и проткнул насквозь.
-- Ничего, ничего, -- сказал Выбегалло. -- Это вам не Португалия. Критики не любите. Лет триста назад я бы с тобой тоже не особенно церемонился, кафолик недорезанный.
Меня скрутило от ненависти.
Кстати. Стругацкие с особой неприязнью описывали технологии Выбегаллы по работе с прессой и вообще его приёмы самопиара. Неудивительно: эту сферу они полагали зарезервированной только для своих:
[Корреспондент] Б. Питомник паразитировал на Выбегалле. Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся в грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов.
Здесь слышится самая настоящая зависть (разумеется, не к вымышленному персонажу, а к его реальному прототипу из Пулково. Журнал, скорее всего, был "Знание-Сила".)
Разумеется, в ответ предъявляется обычный снобистский аргумент, заканчивающийся, однако, в стиле "...а горшок был с трещиной":
...идеи Ойры-Ойры способны воспринять всего двести-триста человек на всем земном шаре, и среди этих двух-трех сотен довольно много членов-корреспондентов и -- увы! -- нет ни одного корреспондента. А классический труд Выбегаллы "Основы технологии производства
самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней, произвел в свое время заботами Б. Питомника изрядный шум. (Позже выяснилось, что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и сырости.)
Интересно и происхождение выбегалловского "французского диалекта", всех этих "ан масс" и "нес па". Опять же, русские учёные во многом были автодидактами: большинство было из бедных семей, где "по-французски не говорили". С другой стороны, правящая научная элита обожала ткнуть русопятых в их культурную отсталость. Реакций на это было две: с одной стороны, злоба, с другой - отчаянные попытки хоть как-то компенсировать то, что еврейские дети получали "вместе с молоком матери". Выбегалло - очевидный автодидакт: французский (знанием которого он, судя по всему, гордится) выучен им явно не в Париже и даже не у хорошего педагога, а по учебнику. Отсюда и произношение.
Впрочем, кое-что природно-французское у профессора всё-таки есть. Это отчество "Амбруазович". На самом деле это то же самое имя Амвросий, только "на французском диалекте" (Ambroise, "Амбруаз"). То есть Выбегалло был назван в честь отца. Возможно, авторы тем самым пытались намекнуть - правда, намёк был понятен немногим - на то, что мужичок в тулупе на самом-то деле по происхождению "из бывших", "с корнями". Впрочем, в этом вопросе нужно копаться.
На том фоне очень показательны откровенные восторги авторов, расточаемые по адресу неоднозначных фигур типа "Кристобаля Хунты". Но это уже совсем другая история.
)(