Над вымыслом
Филиппика о вреде беллетристики для истории снова задела за живое. Нет, я не собираюсь доказывать что-то самому себе, а уж тем более кому-то, но этот вопрос давно и сильно занимает мою бедную голову.
Для чего нужен и нужен ли вообще весь этот вымысел там, где вроде бы должна властвовать наука и знание?
Вот тут и посетила меня простая в сущности мысль - а для чего, собственно говоря, я читаю те же научные исторические труды? Зачем рассматриваю таблицы с данными о чеканке монет, имена ханов, название монетных дворов? Все эти сравнительные данные о весе, составе кладов? К чему вчитываюсь в отрывочные и противоречивые свидетельства древних хроникёров? Зачем рассматриваю чертежи раскопов, рисунки черепков, обломки изразцов?
Разве не для того, чтобы увидеть за всем этим безвозвратно ушедшую жизнь? Дела, заботы, надежды и огорчения людей, давно смытых ветрами истории в беспощадную Лету?
Вся эта наука со всеми её инструментами, методами, концепциями - разве всего лишь не средство для путешествия во времени? Монетки, рисунки, документы разве не осколки и свидетельства по которым я пытаюсь восстановить былое?
Разве не этим, в конце концов, заняты и сами учёные-историки? Не созданием картины прошлого?
В противном случае это всё будет изучением науки навигации теми, кто никогда не выходил в море. Брачная ночь без невесты, извините за выражение.
Почему романы Василия Яна я считаю шедеврами исторической беллетристики? Хоть в них ляпов вагон и маленькая тележка? Зато жизнь средневекового Востока показана читателем с изумительной правдоподобностью. Сказался личный опыт пребывания в "голубых далях Азии". Заметьте - "Батый" и "К последнему морю" сильно проигрывают "Чингисхану".
А мой кумир Алексей Толстой с его "Петром Первым"? Писатель застал в юности всю эту ушедшую Русь. Избы с тараканами, топившиеся по-чёрному, старообрядцев, повидал настоящую российскую глушь. Петровская Русь у него, как живая.
Зато как тяжко бывает читать исторических романистов, которые пытаются лишь придать форму беллетристики научному труду, заполняя пустоты между изложенными фактами отсебятиной. При этом искренне считая своё творение художественной литературой.
Вот собственно и ответ на вопрос сам собой нарисовался.
Историческая беллетристика должна восстанавливать ушедшее.
Сочинителям, которым нужен лишь гвоздь, чтобы повесить плод своего воображения здесь делать нечего.
Для чего нужен и нужен ли вообще весь этот вымысел там, где вроде бы должна властвовать наука и знание?
Вот тут и посетила меня простая в сущности мысль - а для чего, собственно говоря, я читаю те же научные исторические труды? Зачем рассматриваю таблицы с данными о чеканке монет, имена ханов, название монетных дворов? Все эти сравнительные данные о весе, составе кладов? К чему вчитываюсь в отрывочные и противоречивые свидетельства древних хроникёров? Зачем рассматриваю чертежи раскопов, рисунки черепков, обломки изразцов?
Разве не для того, чтобы увидеть за всем этим безвозвратно ушедшую жизнь? Дела, заботы, надежды и огорчения людей, давно смытых ветрами истории в беспощадную Лету?
Вся эта наука со всеми её инструментами, методами, концепциями - разве всего лишь не средство для путешествия во времени? Монетки, рисунки, документы разве не осколки и свидетельства по которым я пытаюсь восстановить былое?
Разве не этим, в конце концов, заняты и сами учёные-историки? Не созданием картины прошлого?
В противном случае это всё будет изучением науки навигации теми, кто никогда не выходил в море. Брачная ночь без невесты, извините за выражение.
Почему романы Василия Яна я считаю шедеврами исторической беллетристики? Хоть в них ляпов вагон и маленькая тележка? Зато жизнь средневекового Востока показана читателем с изумительной правдоподобностью. Сказался личный опыт пребывания в "голубых далях Азии". Заметьте - "Батый" и "К последнему морю" сильно проигрывают "Чингисхану".
А мой кумир Алексей Толстой с его "Петром Первым"? Писатель застал в юности всю эту ушедшую Русь. Избы с тараканами, топившиеся по-чёрному, старообрядцев, повидал настоящую российскую глушь. Петровская Русь у него, как живая.
Зато как тяжко бывает читать исторических романистов, которые пытаются лишь придать форму беллетристики научному труду, заполняя пустоты между изложенными фактами отсебятиной. При этом искренне считая своё творение художественной литературой.
Вот собственно и ответ на вопрос сам собой нарисовался.
Историческая беллетристика должна восстанавливать ушедшее.
Сочинителям, которым нужен лишь гвоздь, чтобы повесить плод своего воображения здесь делать нечего.