Записки Евы - 38
* * *
Ишь, как подъезжает, мерзавец. Знает, что мне нужна нормальная работа. Ему нетрудно устроить меня редактором или журналистом на Пятом. На РТР было бы еще лучше. Переехать в Москву, кстати, тоже не проблема. До Смоленска и мамы всего четыре часа на поезде, это плюс. И платят там, разумеется, больше, чем в каком-нибудь «Рабочем подвиге». Но тогда придется делить с ним ложе. На меня нахлынули болезненные воспоминания о той страшной ночи. Ужас какой, попасть в полную зависимость от этого мерзкого, отвратительного типа - даже за огромные бабки мне этого не надо! Он еще обязательно появится, будет уговаривать, требовать, запугивать, но у меня хватит характера отказаться от любых контактов с ним... От любых! Мне больше нечего терять. Не так-то легко поймать меня на наркотиках. Хотя он может и еще что-то придумать. Кто я такая? Обычная путана. Да, я проститутка, но этого человека точно не должно быть рядом со мной - лучше умереть. А на телевидении я все равно когда-нибудь получу работу. Со временем… дорогу осилит идущий.
Я вновь провела отвратительную ночь, и, тем не менее, мне удалось поспать несколько больше, чем перед поездкой к маме.
На следующий день у меня состоялись встречи с тремя клиентами - это был мой личный рекорд, хотя к рекордам я никогда не стремилась. Просто решила, что в данный момент лучше как следует нагрузить свой мозг, стараясь представлять, что занимаюсь не сексом с клиентами, а любовью - с желанными мужчинами, чем зацикливаться на мыслях о новом явлении терминатора Рудольфа.
Когда же вечером мне удалось добраться до квартиры и раздеться, чтобы принять душ, неожиданно раздался входной звонок. Посчитав, что это кто-то из соседей, я надела спортивный костюм и, словно последняя идиотка, открыла дверь, даже не заглянув в глазок и не спросив, кто это. На пороге стоял Петухов.
Я попыталась не пустить его, но он успел просунуть ногу в дверной проем, оттолкнул меня и вошел в квартиру.
- Что за манеры, Регина? Почему бы тебе не поблагодарить меня за чудесное избавление от наезда нашей доблестной и абсолютно не ангажированной милиции? Ты не предложишь мне хотя бы чашечку кофе или выпить чего-нибудь покрепче?
- Немедленно убирайся, Рудольф! - крикнула я, дрожа от страха.
Паника пронзала каждый сантиметр моего тела, словно во время полета на американских горках. Волосы встали дыбом, и я чуть не расплакалась.
- Неразумная женщина, раз уж я приехал к тебе из своего далека, давай хотя бы немного поговорим о том, что нас обоих волнует… - сказал он, по-хозяйски усаживаясь на диван.
- Рудольф, мне надоело повторять, убирайся из моего дома, и немедленно! Нам с тобой не о чем говорить, - я скрестила руки на груди, не находя сил, чтобы преодолеть охватившую меня панику.
- Нет, я думаю, нам как раз есть о чем поговорить, Регина… Тебе предложат хорошую работу. Ведь тебе именно этого хочется? Получишь приличные деньги, очень приличные деньги. Но при условии, что расстанешься со своей клиентурой. Будешь только моей женщиной. Только моей, поняла? Попробуешь на Пятом, потом переберешься в Москву, чтобы мне не мотаться в Питер. Дадим работу в редакции развлекательного шоу РТР. Будешь проводить предварительные беседы с гостями, чтобы заранее настроить их, что говорить и в каком ключе.
Ни одному слову этого человека нельзя верить.
- Хватит, Рудольф. Ни за какие деньги я не буду с тобой, кормиться с твоих рук на телевидении я тоже не собираюсь.
- Ах, вот как! Почему-то я сразу так и подумал: тебя вряд ли заинтересует приличная работа - помощник редактора, редактор, ведущая… После нашей встречи у меня возникло подозрение, что в первую очередь ты, наверное, просто шлюха, и профессия путаны как раз то, что больше всего тебе подходит. Никогда не была приличной девочкой, всегда была только шлюхой, и со временем решила, почему бы не поставить это прекрасное занятие на поток и не начать открыто брать деньги за услуги... Видимо, так и бывает, что хобби сами собой постепенно переходят в профессию, не так ли, Ева? - он говорил, то и дело ненадолго замолкая, любуясь каждой своей новой фразой.
- К чему ты клонишь? Зачем ты вообще пришел? - спросила я, хотя на самом деле не собиралась ничего с ним обсуждать, мне было глубоко плевать на все его мотивы, главное - чтобы он исчез и больше не появлялся. Мне еще хотелось надеяться, что он выговорится и уйдет. Как бы страшно ни было, я не собиралась бежать из собственного дома и где-то еще прятаться от этого выродка.
- Я пришел поговорить с тобой о деле. Раз уж ты теперь только проститутка, весьма дорогая проститутка, - он со смаком и нескрываемым удовольствием произнес последнее слово, - то тебе нужен постоянный состоятельный клиент. Я покупаю тебя - и покупаю оптом. Ты станешь моей и только моей шлюхой, будешь получать по тысяче баксов за встречу.
- Как только у тебя хватило наглости вломиться в мой дом и ожидать, будто я захочу иметь с тобой хоть какие-то дела?! Убирайся немедленно, Рудольф, и, ради собственного блага, впредь не попадайся мне на пути, - заорала я, потеряв контроль над собой.
- Ты угрожаешь, дорогая? - он встал с дивана и двинулся ко мне, вынуждая отступить на несколько шагов. - Твои слова звучат слишком агрессивно, милочка, а ты, возможно, догадываешься, как я ненавижу угрозы, любовь моя…
- Не подходи ко мне, Рудольф, не подходи! - я протянула вперед руку, пытаясь остановить его.
Он схватил меня за затылок и притянул мое лицо почти вплотную к собственному.
- Если ты хочешь угроз, гребаная шлюха, то вот тебе первая из них. Будешь несговорчивой, твоя мамочка узнает, что ее дочь проститутка, и все твои знакомые - тоже будут осведомлены. Поняла?
- Подойдешь к моей матери, я разыщу твоего отца и утоплю в котле с кипятком, даже если это станет последним, что мне придется сделать в жизни! - выпалила я, чувствуя, как слезы бессилия катятся по моему лицу.
Петухов отпустил мой затылок, и в этот момент его кулак обрушился под самым моим глазом. Показалось, будто на меня свалился потолок, и я просто рухнула на пол.
- Что ты сказала, грязная шлюха? - он навалился всем своим могучим телом и начал раздвигать мне ноги.
Видя только одним глазом, я лихорадочно оглядела комнату и заметила стеклянную пепельницу - пепельница, в который раз пепельница! - на столе рядом со мной. Уже не контролируя себя, я схватила ее и, прежде чем Рудольф начал расстегивать свои штаны, со всей дури грохнула его по башке.
Он обмяк и неловко опустился на пол. Меня переполняли злоба и ярость, я просто билась в истерике. Швырнула в него пультом от телевизора, лежащим рядом на столе, а потом принялась исступленно пинать ногами - вначале беспорядочно, потом уже - целясь в лицо, живот и пах. Петухов пытался подняться, но раздался какой-то треск и мой очередной удар приземлил его на колено. Я вошла в раж, во мне проснулись силы, родившиеся поначалу из чувства собственного бессилия. Мстя за все унижения последних месяцев, будто он один был тому виной, я орала, словно амазонка на поле боя:
- Ты поднял на меня руку в тот прошлый раз, ты поднял на меня руку сегодня, ублюдок, ты натравил на меня ментов, ты, подлец, выслеживал и вынюхивал, чем я занималась всю жизнь, кто моя мать и кто мои друзья! На скольких женщин ты поднял руку? Ты не умеешь получать удовольствие от любви! В постели ты - никто, слизняк, существо среднего рода! Какой же ты урод - и морально, и физически! - я продолжала пинать его так, что у меня уже болели и ступни, и ноги.
Ему удалось поймать на лету мою ногу и ударить в бедро кулаком другой руки. Возможно, из-за бушевавшего адреналина я почти не почувствовала боли. А может, и потому, что лежа он не мог размахнуться так же, как тогда, когда ударил меня в глаз. Я почти потеряла равновесие, но в последний момент сумела подхватить стоявшую поблизости тяжеленную статуэтку Будды и грохнула ею по скуле телезвезды. Лицо Рудольфа заливала кровь, он был полностью дезориентирован. Словно одержимая валькирия, я рванулась на кухню и подхватила там огромный разделочный нож. Когда вернулась в гостиную, красавчик телеэкрана еще пытался подняться с пола. Я зажала его голову коленями, схватила за волосы и приставила нож к горлу:
- Теперь тебе придется выслушать меня, сукин сын! Ты и понятия не имеешь, с какими людьми мне приходится иметь дело. Если ты навсегда не выметешься из моей жизни, мало того, что все женщины, кого ты когда-то насиловал и избивал, сообщат на телевидение и в прокуратуру о твоих подвигах, так еще и мои парни отметелят тебя и руки-ноги переломают, и никакая охрана, ручаюсь, тебя не спасет!
Он заскрипел зубами, но я продолжала:
- А если хочешь, не станем тянуть бодягу, и прямо сейчас я исполосую тебя этим ножом. Смотри на меня, урод по жизни, моя рука не дрогнет!
Он отводил взгляд, но я впервые разглядела в его глазах тот же страх, какой он сам прежде вызывал у меня.
- Я пришел не для того, чтобы скандалить, Регина. К чему все это? Убери нож с горла, дура, - испуганно пробормотал он, и я ощутила, как он задрожал всем телом.
Нож был прижат к его шее столь сильно, что, если на сантиметр в сторону сдвинуть лезвие, оно перерезало бы ему горло. Глаза Рудольфа расширились, и наши взгляды на мгновение встретились. Он увидел, что я сделаю то, о чем говорю. А еще он увидел перед собой не Регину, интеллигентную девицу, бывшую журналистку и переводчицу, с жизнью которой он в подробностях ознакомился с помощью дружков с Лубянки, а Еву - женщину, как оказалось, совсем ему незнакомую, и это его, похоже, изрядно напугало.
- Отпусти меня… Черт с тобой… Не понимаешь, идиотка, своего счастья… Хорошо, я уйду и не стану больше тебя беспокоить, - наконец произнес он. - Обещаю.
- Не хочу ни видеть, ни слышать тебя, и чтобы духу твоего не было в моей дурацкой жизни, Рудольф. А если вновь появишься, то мои чеченские друзья засунут твое тело в черный пластиковый мешок и выбросят в Финский залив после того, как я выпущу твои кишки. Понял?
Я не понимала, можно ли мне убрать нож с его шеи, не попытается ли он вновь броситься на меня. Но мы же не могли так стоять всю ночь, поэтому я, в конце концов, отвела лезвие в сторону и отошла. Рудольфу нелегко было подняться; а потом, стараясь двигаться так быстро, насколько позволяло ему израненное тело, прихрамывая, он устремился к двери, пробормотав напоследок:
- Совсем спятила, сраная сука с помойки, тебе это даром не пройдет!
Все это время я судорожно сжимала нож руками и, словно умалишенная, покачивала им из стороны в сторону.
- Уматывай, звездная дрянь, петушара опущенный! - крикнула я вдогонку Рудольфу.
Я дрожала. Не решаясь расстаться с ножом, я прислонилась к глазку, чтобы разглядеть, нет ли Петухова поблизости. Прошло несколько минут, и я решила, что он все-таки ушел. И тут меня внезапно покинули ярость и сила, уступив место обычным неуверенности и страху.
Я не понимала, нужно ли мне сейчас звонить в милицию, если они только что видели меня в обезьяннике, а «уважаемого человека Рудольфа Степановича» - в качестве моего поручителя, а возможно, и заказчика их инсценировки. Вряд ли в нашем конфликте они займут мою сторону. Позвонить Бранке, которая в такой ситуации, возможно, и выслушала бы меня? Или мне следовало вызывать такси, добраться до вокзала, чтобы завтра утешиться в объятиях матери? Я взглянула на себя в зеркало и обнаружила огромный синяк под правым глазом, из-за которого тот почти не открывался. Рука по-прежнему сжимала нож. Ну и видок - мне точно не стоило бы сейчас показываться маме! Постояв еще немного у зеркала, я внезапно пришла в себя. Отбросив нож, прошла на кухню, достала из морозилки пакет с горохом, села на диван и приложила пакет к синяку под глазом. Затем подняла с пола пульт (странно, что он не разбился и продолжал работать), включила телевизор и смотрела какую-то ерунду, глядя на экран левым глазом и с удовольствием поглощая конфеты. Потом улеглась на кровать и уснула, как младенец.
Когда на следующее утро я вышла к машине, страха не было. Мне было на все плевать, даже если Рудольф Петухов вновь появится на моем пороге. «Я больше не боюсь этого петуха, - сказала я себе, - и, если надо, умру, защищая себя. Больше никто безнаказанно не поднимет на меня руку, а если и случится что-то такое, буду сражаться, чего бы это ни стоило».
Мне хотелось скрыть синяк с помощью тонального крема, но правый глаз все равно открывался лишь наполовину, а на месте, куда пришелся удар, оставалась сильная опухоль. Несмотря на все мои усилия, я выглядела, словно индеец после войны с белыми.
В тот день мне пришлось съездить в магазинчик на Рубинштейна. Сделав дела, я решила прогуляться до Невского и, свернув за угол, по закону подлости наткнулась именно на Бранку. Встретившись взглядами, мы не произнесли ни слова, она лишь неодобрительно покачала головой и, отвернувшись, двинулась дальше. Я ошеломленно застыла на несколько секунд, а потом прокричала ей вслед:
- Качаешь головой, осуждаешь нас, отверженных, заносчивая мадам Бронислава?! Моя работа здесь ни при чем. Если хочешь знать, это сделал Рудольф Петухов, тот самый, что когда-то унизил и избил меня. Но ты бы только видела, дорогая, как за это ему теперь от меня досталось!
Бранка обернулась и вновь осуждающе покачала головой. Но на моем лице уже надежно обосновалась самая веселая из моих улыбок, и упругим шагом я продолжила свой путь по Рубинштейна в сторону Невского.