(no subject)
Четыре дня в Петербурге
4.
За что люблю Достоевского. За сердце яростное, горячее. За любовь к России. За болезнь и муку. За романы, за дневники, за все, что он написал. За страсть темную и глубокую. За веру его. За то, что людей любил, как я не умею.
Ехать утром в Лавру не было сил и посещение могилы я откладываю на следующую поездку. К тому же не могу прийти к Федору Михайловичу в таком виде (зачем не взяла ту длинную черную юбку). А идти в джинсах - ну нет. И еще я сильно устала. Решено - до следующего раза.
Выбравшись вечером из номера иду к БДТ. Вернее, сначала делаю крюк - к Николо-Богоявленскому Морскому собору, судя по карте, он совсем рядом. Часть дороги возле Ново-Никольского моста перегорожена - кладут асфальт. Он не такой как раньше - дымящиеся темные кучи, из которых мы выхватывали обжигающие темные комки и потом ладони пахли чем-то пряным и теплым. А теперь дорожное покрытие - что-то жидкое со странным запахом.
Издалека видны купола и большие экскурсионные автобусы. Перед центральным входом в собор группки китайцев и итальянцев с селфипалками. Возле забора, безучастно наблюдая за туристами, сидит коротко остриженная девушка в белой юбке. Из церкви выходит свадьба и гости группируются вокруг жениха с невестой для общего фотоснимка. Китайцы с итальянцами бросают селфи и выстраиваются за свадебным фотографом, тоже фотографируя. «Рашен ведин», - слышу от одной бабушки ловящей на свой телефон крупный план молодоженов. У невесты красивое платье с глубоким декольте и ажурным вырезом на спине, похожим на крылья бабочки. На голове и плечах - кружевная накидка, которую она постоянно одергивает, пытаясь закрыть декольте. После фотосессии с удовольствием снимает головной убор и смотрит в зеркальце, на прическу. Китайцы и итальянцы возвращаются к селфи.
Уже почти дойдя до театра вижу букинистический магазин «Раскольников». Подхожу к ближайшей полке и вижу «Сказочные повести скандинавских писателей» - издание 1987 года в розовой цветочной обложке. Выглядит не прочитанной. Моя любимая детская книга. Дивный, чудесный мир муми-троллей, моя маленькая вера в существование такого и среди людей, мой тихий свет, доброе тепло, утешение и счастье. Петербург, спасибо, это прекрасный подарок! Но почему эта книга здесь и сейчас. И я опять держу ее в руках. Пожалуй, я ее прочитаю. Кто знает, что увижу в ней сегодня. К тому же неизвестно, сколько еще раз я смогу ее прочитать. В детстве казалась, можно читать бесконечно, закрыв книгу, снова и снова переворачивать затертые и раскрашенные страницы, опять оказывалась в начале. Тогда мне казалось, это то же самое начало. Но теперь я понимаю. Каждый раз оно было другим. Неизменным, но новым. «В то самое утро, когда папа Муми-тролля закончил мост через речку, малютка Снифф сделал необычайное открытие: он обнаружил Таинственный путь!» Мне не надо открывать книгу чтобы записать эти строчки. Я очень благодарна своей бабушке за этот прекрасный подарок. Я скучаю. Где она теперь. Я бы о стольком хотела ее расспросить. А тогда - не приходило в голову. И тут же вспоминаю: Теплый Стан. На детской площадке четверка деревянных лошадей, темных, с красными седлами. Впереди - высокий белый конь. Их подкрашивали весной и однажды бабушка, не заметив, посадила меня в непросохшее от желтой краски седло. А ведь я тоже рассеянная и могу сесть на крашеную скамейку или прислониться к заборчику. Еще я помню лесных муравьев в муравейнике, который они соорудили из застывшей асфальтовой кучи, которая оказалась лишней да так и осталась, рядом с дорогой у края леса. Мы с бабушкой наполнили бутылку муравьями и принесли домой. Потом выпустили обратно, конечно. Но я помню черных насекомых, суетящихся внутри нежданной стеклянной неволи. Чудо.
Подхожу к театру. Внутри красиво, лестницы, люстры, панно. Скульптура Горького. Смотрители продающие программки - все молодые девушки в одинаковых темных платьях. У меня место в ложе. Ложа состоит из трех стульев, два возле ограждения и один сзади, на возвышении. Похоже, третий стул не был изначально предусмотрен так как с него действие на сцене не видно. Совсем. Все, сидящие на этих третьих стульях стояли. Было бы справедливо, если при покупке билетов зрителю сообщалось о том, что это неудобное место с ограниченной видимостью. Если бы знала, купила другой билет, дороже или дешевле, но откуда видно сцену. В мои планы не входило три часа стоять в театре за две с половиной тысячи.
Спектакль называется «Лето одного года» по пьесе Э. Томпсона «На Золотом озере». И тут я забыла, что смотрю спектакль стоя. На сцене - люди, живые и настоящие, которым сопереживаешь и кого успеваешь полюбить за три часа театрального времени. Целая жизнь, судьба раскрывается словно гигантский цветок, разворачивая лепестки к зрительному залу. И ты уже не помнишь, на какого актера ты пришел - перед тобой Этель с внешностью Алисы Фрейндлих и Норман, похожий на Олега Басилашвили.
Снова две судьбы - и одна на двоих. Хотя по-настоящему вдвоем были лишь два первых человека. Мы часто неправильно относимся к времени. Считаем годы. Думаем, а что завтра. Но жизнь - это сейчас. И если суждено человеку быть счастливым, неважно в какой момент его жизни начнется отсчет. Мощь и насыщенность совместной судьбы не зависит от возраста и количества совместно проведенных лет. А сколько продлится - конечно, хотелось бы подольше. Но счастье нельзя отложить впрок.
Вспоминаю спектакль «Смешанные чувства» - его персонажи считают свои годы неоднократно - и кажутся старыми. Герою Басилашвили восемьдесят, он теряет память и тело его подводит. Но глядя на него понимаешь - он будет жить вечно. А персонаж Боярского уже завтра растворится, исчезнет, будто бы его и не было никогда.
На выходе из театра бойкие тетечки предлагают - нет, не пачку бесполезной рекламы. Фотографии и магниты с Фрейндлих и Басилашвили. Граждане покупали.
Во время каждой поездки мне кажется… Да не так уж и важно, что именно. И я вспоминаю фильм «Любит - не любит» с Одри Тоту. И каждый раз улыбаюсь - ведь пока человек понимает, что его мысли не совсем здоровы, он же не сумасшедший? Это всего лишь облачко, шепот вселенной, эхо вечности. Глупость? Безумие? Любовь?
4.
За что люблю Достоевского. За сердце яростное, горячее. За любовь к России. За болезнь и муку. За романы, за дневники, за все, что он написал. За страсть темную и глубокую. За веру его. За то, что людей любил, как я не умею.
Ехать утром в Лавру не было сил и посещение могилы я откладываю на следующую поездку. К тому же не могу прийти к Федору Михайловичу в таком виде (зачем не взяла ту длинную черную юбку). А идти в джинсах - ну нет. И еще я сильно устала. Решено - до следующего раза.
Выбравшись вечером из номера иду к БДТ. Вернее, сначала делаю крюк - к Николо-Богоявленскому Морскому собору, судя по карте, он совсем рядом. Часть дороги возле Ново-Никольского моста перегорожена - кладут асфальт. Он не такой как раньше - дымящиеся темные кучи, из которых мы выхватывали обжигающие темные комки и потом ладони пахли чем-то пряным и теплым. А теперь дорожное покрытие - что-то жидкое со странным запахом.
Издалека видны купола и большие экскурсионные автобусы. Перед центральным входом в собор группки китайцев и итальянцев с селфипалками. Возле забора, безучастно наблюдая за туристами, сидит коротко остриженная девушка в белой юбке. Из церкви выходит свадьба и гости группируются вокруг жениха с невестой для общего фотоснимка. Китайцы с итальянцами бросают селфи и выстраиваются за свадебным фотографом, тоже фотографируя. «Рашен ведин», - слышу от одной бабушки ловящей на свой телефон крупный план молодоженов. У невесты красивое платье с глубоким декольте и ажурным вырезом на спине, похожим на крылья бабочки. На голове и плечах - кружевная накидка, которую она постоянно одергивает, пытаясь закрыть декольте. После фотосессии с удовольствием снимает головной убор и смотрит в зеркальце, на прическу. Китайцы и итальянцы возвращаются к селфи.
Уже почти дойдя до театра вижу букинистический магазин «Раскольников». Подхожу к ближайшей полке и вижу «Сказочные повести скандинавских писателей» - издание 1987 года в розовой цветочной обложке. Выглядит не прочитанной. Моя любимая детская книга. Дивный, чудесный мир муми-троллей, моя маленькая вера в существование такого и среди людей, мой тихий свет, доброе тепло, утешение и счастье. Петербург, спасибо, это прекрасный подарок! Но почему эта книга здесь и сейчас. И я опять держу ее в руках. Пожалуй, я ее прочитаю. Кто знает, что увижу в ней сегодня. К тому же неизвестно, сколько еще раз я смогу ее прочитать. В детстве казалась, можно читать бесконечно, закрыв книгу, снова и снова переворачивать затертые и раскрашенные страницы, опять оказывалась в начале. Тогда мне казалось, это то же самое начало. Но теперь я понимаю. Каждый раз оно было другим. Неизменным, но новым. «В то самое утро, когда папа Муми-тролля закончил мост через речку, малютка Снифф сделал необычайное открытие: он обнаружил Таинственный путь!» Мне не надо открывать книгу чтобы записать эти строчки. Я очень благодарна своей бабушке за этот прекрасный подарок. Я скучаю. Где она теперь. Я бы о стольком хотела ее расспросить. А тогда - не приходило в голову. И тут же вспоминаю: Теплый Стан. На детской площадке четверка деревянных лошадей, темных, с красными седлами. Впереди - высокий белый конь. Их подкрашивали весной и однажды бабушка, не заметив, посадила меня в непросохшее от желтой краски седло. А ведь я тоже рассеянная и могу сесть на крашеную скамейку или прислониться к заборчику. Еще я помню лесных муравьев в муравейнике, который они соорудили из застывшей асфальтовой кучи, которая оказалась лишней да так и осталась, рядом с дорогой у края леса. Мы с бабушкой наполнили бутылку муравьями и принесли домой. Потом выпустили обратно, конечно. Но я помню черных насекомых, суетящихся внутри нежданной стеклянной неволи. Чудо.
Подхожу к театру. Внутри красиво, лестницы, люстры, панно. Скульптура Горького. Смотрители продающие программки - все молодые девушки в одинаковых темных платьях. У меня место в ложе. Ложа состоит из трех стульев, два возле ограждения и один сзади, на возвышении. Похоже, третий стул не был изначально предусмотрен так как с него действие на сцене не видно. Совсем. Все, сидящие на этих третьих стульях стояли. Было бы справедливо, если при покупке билетов зрителю сообщалось о том, что это неудобное место с ограниченной видимостью. Если бы знала, купила другой билет, дороже или дешевле, но откуда видно сцену. В мои планы не входило три часа стоять в театре за две с половиной тысячи.
Спектакль называется «Лето одного года» по пьесе Э. Томпсона «На Золотом озере». И тут я забыла, что смотрю спектакль стоя. На сцене - люди, живые и настоящие, которым сопереживаешь и кого успеваешь полюбить за три часа театрального времени. Целая жизнь, судьба раскрывается словно гигантский цветок, разворачивая лепестки к зрительному залу. И ты уже не помнишь, на какого актера ты пришел - перед тобой Этель с внешностью Алисы Фрейндлих и Норман, похожий на Олега Басилашвили.
Снова две судьбы - и одна на двоих. Хотя по-настоящему вдвоем были лишь два первых человека. Мы часто неправильно относимся к времени. Считаем годы. Думаем, а что завтра. Но жизнь - это сейчас. И если суждено человеку быть счастливым, неважно в какой момент его жизни начнется отсчет. Мощь и насыщенность совместной судьбы не зависит от возраста и количества совместно проведенных лет. А сколько продлится - конечно, хотелось бы подольше. Но счастье нельзя отложить впрок.
Вспоминаю спектакль «Смешанные чувства» - его персонажи считают свои годы неоднократно - и кажутся старыми. Герою Басилашвили восемьдесят, он теряет память и тело его подводит. Но глядя на него понимаешь - он будет жить вечно. А персонаж Боярского уже завтра растворится, исчезнет, будто бы его и не было никогда.
На выходе из театра бойкие тетечки предлагают - нет, не пачку бесполезной рекламы. Фотографии и магниты с Фрейндлих и Басилашвили. Граждане покупали.
Во время каждой поездки мне кажется… Да не так уж и важно, что именно. И я вспоминаю фильм «Любит - не любит» с Одри Тоту. И каждый раз улыбаюсь - ведь пока человек понимает, что его мысли не совсем здоровы, он же не сумасшедший? Это всего лишь облачко, шепот вселенной, эхо вечности. Глупость? Безумие? Любовь?