Сорок
У меня была бессоница, что поступка моего не извиняло. Я опоздал на встречу на 40 минут (на сорок!) и извиняться начал еще по телефону, когда с перевернутым лицом (я чувствовал его перевернутость) бежал к метро. «Извините, извините, я сейчас, немедленно», - тяжко дышал я в трубку, а прохожие от меня шарахались, я, видно, громко кричал. Я спешно соображал, что в свое оправдание мне сказать ровным счетом нечего - глупо ссылаться на бессоницу, на разницу во времени между Москвой и Европой, на то, что будильник не зазвонил, а звонок-напоминание в айподе оказался слишком тих. Глупо.
- Я проспал, - сказал я.
Лицо ее, прежде настороженное, потекло. Она выглядела так, будто не верит своим ушам.
- Извините! - мне было стыдно до невозможности; нехорошо, отвратительно заставлять ждать у метро пожилую женщину, тем более, что прежде, два дня назад, мы тщательно договаривались, у какой станции нам встречаться, во сколько («у меня в руках будет газета», - говорила она, а я отвечал, что есть мобильник и мы, если не узнаем друг друга, всегда можем позвонить).
- Я понимаю, что не непонимаю, не понимаю-понимаю, - отвечала она; я смотрел на крупную вязь ее бежевой летней кофточки, сверху вниз смотрел; она невысокого роста, и сын ее тоже невысок, наверное, от нее унаследовал, хотя внешне и не похож совсем, у него круглые, будто испуганные, глаза, а у нее едкие щелки; он попросил передать ей фотографии из своих заграниц, я согласился, хотя и знал, что у них непростые отношения, что она советовала ему лечится, что друга его знать не хочет, к телефону может неделями не подходить, деньги, правда, берет, но все равно мучает своего сына; он у нее единственный; она советует ему лечится-жениться, - Поскольку вы приятель моего сына, то с вами все ясно, - сказала мне она, - Я вас извиняю.
Мы разошлись и только по дороге домой я подумал, что надо было фотографий ей не отдавать, сказать, что она - старая дура, ей самой лечиться надо, а не извиняться - нелепо и жалко, как будто она, постаревшая, но не набравшаяся мудрости, имеет право говорить со мной так, как будто из-за меня, или из-за ее сына (да, конечно, такого же, как и я) она выглядит злющей, как тысячи гадюк, как будто не в ней самой дело, ведь опоздал-то я на сорок минут - на сорок! - а она позвонила минуте на тридцать пятой, дождавшись, когда обида заполыхает поряче и жарче, когда ясно будет, что я - такой же, как и ее сын, что мир несправедлив, и она в нем несчастлива.
Если на встречу опаздывают, я звоню минут через пять, максимум десять. Не обижаюсь, нет. Всякое бывает. Например, проспал. Потому что бессонница.
- Я проспал, - сказал я.
Лицо ее, прежде настороженное, потекло. Она выглядела так, будто не верит своим ушам.
- Извините! - мне было стыдно до невозможности; нехорошо, отвратительно заставлять ждать у метро пожилую женщину, тем более, что прежде, два дня назад, мы тщательно договаривались, у какой станции нам встречаться, во сколько («у меня в руках будет газета», - говорила она, а я отвечал, что есть мобильник и мы, если не узнаем друг друга, всегда можем позвонить).
- Я понимаю, что не непонимаю, не понимаю-понимаю, - отвечала она; я смотрел на крупную вязь ее бежевой летней кофточки, сверху вниз смотрел; она невысокого роста, и сын ее тоже невысок, наверное, от нее унаследовал, хотя внешне и не похож совсем, у него круглые, будто испуганные, глаза, а у нее едкие щелки; он попросил передать ей фотографии из своих заграниц, я согласился, хотя и знал, что у них непростые отношения, что она советовала ему лечится, что друга его знать не хочет, к телефону может неделями не подходить, деньги, правда, берет, но все равно мучает своего сына; он у нее единственный; она советует ему лечится-жениться, - Поскольку вы приятель моего сына, то с вами все ясно, - сказала мне она, - Я вас извиняю.
Мы разошлись и только по дороге домой я подумал, что надо было фотографий ей не отдавать, сказать, что она - старая дура, ей самой лечиться надо, а не извиняться - нелепо и жалко, как будто она, постаревшая, но не набравшаяся мудрости, имеет право говорить со мной так, как будто из-за меня, или из-за ее сына (да, конечно, такого же, как и я) она выглядит злющей, как тысячи гадюк, как будто не в ней самой дело, ведь опоздал-то я на сорок минут - на сорок! - а она позвонила минуте на тридцать пятой, дождавшись, когда обида заполыхает поряче и жарче, когда ясно будет, что я - такой же, как и ее сын, что мир несправедлив, и она в нем несчастлива.
Если на встречу опаздывают, я звоню минут через пять, максимум десять. Не обижаюсь, нет. Всякое бывает. Например, проспал. Потому что бессонница.