Ко дню Учителя
В моей жизни, как и других, учителей было много, предостаточно. Учителя в школе, потом преподаватели в университете, в одном другом, разные курсы, тренинги... Едва ли я смогу припомнить всех их, как и они меня... Разве что учительница по литературе, которая читала нам вслух С. Алексиевич и С. Довлатова, её помню и очень ей благодарна.
Но я хочу рассказать Вам о тех, кто становятся для нас Учителями жизни, смысла. К примеру, мне часто задают вопрос: почему Крохино?, как и почему вы решили заняться подобным пректом по сохранению культурного наследия? А потому мне однажды пришлось всерьез задуматься над ответом и хорошенько перебрать в своей памяти воспоминания, мысли, предпосылки, разговоры и пр. - в надежде найти кто и что привело меня в Крохино. Сейчас, спустя 6 лет с момента появления в моей жизни храмового острова, на полотне своей памяти я обнаружила несколько светлых "отправных" точек - что-то из детства, что-то из путешествий по России, а что-то - от Учителей.
Одним из них является Татьяна Аркадьевна Шитова, библиотекарь небольшой школы в селе Лема Кировской области.
Наша встреча - совершенно случайная, произошла весной 2007 года во время одной из моих многочисленных исследовательских экспедиций. Мы зашли в сельскую школу, чтобы расспросить, чем живет село, много ли детей здесь осталось/появилось на свет в последние годы. А Татьяна Аркадьевна, помимо прочего, стала рассказывать о своей жизни и о храме, который располагался прямо напротив входа в школу.
Огромный храм Богоявления села Лема... Когда-то в XVI веке и на протяжении боле ста лет здесь жили только священнослужители, а приход составлял более 7 тысяч человек из 38 селений! Сейчас храм заброшен, крыша даёт течь и своды его разрушаются.
Богоявленскую церковь закрыли в 1935 году, сбросили кресты и колокола, иконы растащили или использовали вместо мостков через речку. Сразу после закрытия храм использовали под склад, затем обустроили машинно-тракторную мастерскую, а после 1947 года - детский дом, в котором жили дети-сироты, эвакуированные из блокадного Ленинграда.
Храм величествен... Его вход украшен колоннами, а своды хранят чудеса акустики, фрески почернели от сырости и влаги, осыпается кладка, рушатся деревянные балки. Сюда на занятия по краеведению Татьяна Аркадьевна водит учеников, собирает с ними осколки фресок, кованные гвозди, кирпичи.
На свою крошечную зарплату она несколько раз отправлялась в Киров, чтобы в региональных архивах собрать информацию о Богоявленской церкви, написать её историю. Нужно понимать, что дорога из отдаленной деревни даже до райцентра - уже событие (автобус ходит всего несколько раз в неделю), а до столичного центра - почти роскошь. Но ей нужно было собрать этот материал, и она ездила - собирала. Мечтала даже составить для школьников стенгазету о храме, но фотоаппарата у неё не было, да и в Леме негде распечатать фотографии - только в Зуевке, куда опять-таки нужно было специально ехать (причем дважды, в первый раз заказать, во второй - забрать).
Деревенские реалии мне тогда казались неправдоподобными... Чтобы было негде напечатать фотографии, негде распечатать текст на стандартных А-4, автобус раз в неделю, зарплата в 3-5 тыс. рублей? Но всё это было и есть абсолютной реальностью, которой в нашей стране живут миллионы людей, о тяготах которых жители мегаполисов и крупных городов не задумываются - нам некогда!
Между тем исключительная проза жизни в умирающем селе дополнялась ещё и личной трагедией - на войне в Чечне умер её молодой сын, осталась невестка и внуки, муж умер.
Само село, некогда центр прияжения для нескольких десятков других сельских селений, опустошено, жителей в нём осталось всего 596 человек (по прописке, а в действительно и того меньше) - старушки, да доживающие пьяницы.
Как в этом социуме, с такими жизненными потрясениями, уровнем дохода и быта, эта женщина находит силы и мотивацию для созидания культурного и духовного наследия? А как же пирамида Маслоу, где до этапа саморазвития и культуры человек должен сначала наестся и быть довольным жизнью на бытовом уровне?
Тогда, в той поездке, я сфотографировала все рукописные или напечатанные в единственном экземпляре материалы, собранные Татьяной Аркадьевной, а позже, сидя за домашним комьютром, набирала их заново. В моём архиве - история Лемы и Богоявленской церкви, история Детского дома №120, литературный справочник села, куда внесены данные об односельчанах, пишуших стихи, прозу и др., биографическая сказка, сочиненная и посвященная её внукам Егору и Георгию, а также две исторические книги другого учителя Лемской школы Репина Геннадия Николаевича.
О той встрече мне запомнилось несколько моментов - искрення любовь к своей земле и людям, которая просвечивала и в рассказах, и в её деятельности, исключительная внешняя опрятность и бедность, внутренний трепет, или может быть, даже надрыв.
Она говорила о том, как важно сохранить эту церковь, - но на её письма в Киров приходят лишь отписки... Говорила о том, что нужно донести ценность этого храма до детей, для чего она и водит туда своих учеников, - но они вырастают и приходят туда распивать спиртные напитки...
Первое, что я сделала, вернувшис в Москву, - заказала печать фотографий Богоявленского храма для стенгазеты. Получилось около 15 штук, которые я отправила вместе с небольшим письмом. А вскоре получила ответную посылку - письмо и связанные вручную варежки.
Прошло долгих семь лет. Теперь я тоже учусь любить свою землю, культурное наследие, людей. И пробую предать ту "любовь к храму" на берегу реки Лемки - другим.
Лемушка, Лемушка,
Над тобою
Голубое небушко...
Справочно: Татьяна Аркадьевна Шитова (Двинянинова) родилась 9 декабря 1961 года в селе Лема. Работает в лемской школе учителем краеведения, технологии и изобразительных искусств. Она собирает и составляет литературные и исторические материалы о своем селе и жителях. Всё это бережно хранится ею, передается молодым поколениям.
Она не только «ведет учет» лемской истории и ее замечательных жителей, но и фиксирует на бумаге народные легенды и современные истории, которые однажды тоже станут легендами, а также пишет свои произведения (например ниже, - родословно-биографическая "сказка", посвященная её внукам, Егору и Георгию).
В той же Лемской средней школе есть и ещё один Учитель с большой буквы - Репин Геннадий Николаевич, с 1988 года работает учителем истории и обществоведения (а также учит детей английскому языку!). Переехав из Кирова в Лему, он начал изучать историю села, и к концу 1990-х годов у него появилась первая книга "Лема и лемчане" - хрестоматия разнообразных источников, посвященная 300-летию Лемы, включая выписки из документов Кировского государственного архива, мемуары, воспоминания взрослых жителей села, детские рассказы, чего до этого времени не было ни в одном издании. Его вторая книга «Промышленные рабочие Вятской губернии в 1900 - 1907 гг.» - продолжение работы, начатой ещё в молодости. Геннадий Николаевич, совершенный бессребреник, издавал обе книги за свой счет в минимальном тираже на самой дешевой бумаге (про з/п и материальные ресурсы см. выше), многие годы по крупинкам собирал архивные и прочие материалы, чтобы увековечить землю, которую он принял и полюбил. У него нет даже кандидатской степени, хотя обе эти монографии могли бы стать серьезной основной для большой научной работы и учёных званий. Но по всей видимости, его работа имеет другие цели и смысл.
* * *
Татьяна Аркадьевна Шитова (Двинянинова)
Сказочка про меня
Внукам моим, Егору и Георгию, посвящается
Кроме письменных свидетельств, «преданья старины глубокой» сохранились в памяти народной. Памятливые старики «изустно» передавали детям сказания о старинных временах. И те, тоже «изустно», без записей, пересказывали их внукам и правнукам. Эта устная передача богато украшена сказочным вымыслом. Так продолжалось и в нашем роду.
Жизнь в старину была неспокойна. Московские князья, стремясь собрать русскую землю воедино, притесняли Новгородское государство. Предприимчивые новгородцы уходили на Север, обживали берега Белого моря, строили корабли, становились отменными мореходами. Зимою отдыхали в своих беломорских деревнях и посадах, слушали стариков.
Читанное и слышанное я хочу донести до сегодняшних дней.
Родина предков моих - Западная Двина. На ней и в начале века 20-го можно было увидеть деревянную Русь. Там во всём: в архитектуре, в одежде, в песнях, в домашнем быте - Русь, в лице граждан Великого Новгорода, освоила Север еще в 14 веке.
Неграмотные, но любознательные предки мои рассказывали о продвижении Руси на север так, как будто сами в тех походах участвовали:
- Прежде на Двине, на Пинеге, на Мезени чудь жила - чудское, финское племя, в древности населявшее северную Русь. Народ смугл, и глазки не такие, как у нас.
Мы, русские, ещё для похода на Пинегу и карабасов не смолили, парусов не шили, а чудь знала, что Русь идет, - раньше здесь леса были только черные, а тут появилась березка белая, как свечка тоненькая.
Вот мы идем по Пинеге в карабасах. Мужи в кольчугах, луки тугие, стрелы перёные, а чудь молча, без спору давно ушла. Отступила с оленями, с чумами, в тундру провалилась. Только девки чудские остались.
Вот подошли мы под берег, где теперь Карпова гора. Дожжинушка ударил, и тут мы спрятались под берег. А чудские девки - они любопытные. Им охота посмотреть: что за русь? Похожа ли русь на людей? Они залезли на рябины и высматривают нас. За дождем они не увидели, что мы под берегом спрятались. Дождь перестал, девки подумали, что pycь мимо пробежала: «Ах мы, дуры, прозевали!» Для увеселения и запели свою песню. По сказкам-то никому чудских девок не перевизжать. Не оттого ли голоса наши звонки, что уши режет, не оттого ли внуки мои, Георгий да Егорушка, колокольчиком звенят.
Было утро, и был день. Наши карабасы самосильно причалили к берегу. Старики сказали: «Вот наш берег: здесь сорока кашу варила». Тут мы стали лес ронить и хоромы ставить...
В эту пору здесь у водяного царя с лешим царем война была. Водяной царь со дна реки камни хватал и в лешего царя метал. Леший царь елки и сосны из земли с корнем выхватывал и водяного царя шибал. Мы водяному царю помогали. И за это водяные царевны не топят ребятишек у нашего берега».
Это все мой дедушка - Двинянинов Иван Ильич рассказывал. Он от своих прадедов слышал. От них и сказки сказывать научился. Я у дедушкиных ног на скамеечке сидеть любила и с 9 лет возраста в школу пошла, и в его былины внялась и до вас донесла.
Моя родословная принадлежит к морскому сословию. И муж фамилию мою - Двинянинова - сменил на Шитову, а "шитики" - это ручейники, на которых до сих пор рыбачат ребята удочками в деревнях наших:
Я - рыбачка, он - рыбак.
Я - морячка, он - моряк...
В те дальние годы люди морского сословия ходили друг к другу в гости целыми семьями и говорили при лучине да при свете угольков в печке о жизни своей у студёного моря синего на Двинской земле богатой. И отцы их морскою ладьёю владели и детям то же заповедали. И стали они покрут обряжать, на промысел ходить, а кто из двинян и корабельному строению прилежал. А в феврале месяце промышленники в море сражались на звериные ловы, на промысел.
«Мимо нас стороною встречное судно проходит.
Шкипер берет корабельный рог - рупор и звонко кричит: - Путём - дорогой, здравствуйте, государи!
Шкипер встречного судна спрашивает: - Далече ли путь держите, государи?
- От Архангельского города к датским берегам.
И встречное суденышко потеряется в морских далях, как чайка, блеснув парусами. И опять только ветер свистит в парусах да звучит размеренный напев былины».
Молодежь старикам поперек слова не молвила да и с делом она живо справлялась. Якоря выкатали, паруса открыли. Праматерь морская - попутная поветерь - была до двинян милостлива. День да ночь - и Звериный остров в глазах. Круг острова лед. На льдинах тюленьи полёжки. Соступились мужи двиняне со зверем, учали бить.
Богато зверя упромыслили. Освежевали, стали сальное шкурьё в гору волочить На море уже стемнеет, снег пойдёт, а они от берега далеко забегут, со льдины на льдину прядают - знай, копьё звенит, головы зверины долу клонятся. Задор да и только. Этим и зарабатывали на проживанье себе. А жены ихние - моряшки в бабах - как ладьи соловецкие под парусом: плывут расписаны, горды, как богини наши.
А когда на Двине был недород да бесхлебица, приходилось старухам себе да внукам добывать хлеб в скитаниях по деревням. Побирались, на свадьбах невестины речи пели, на похоронах вопили с причитаниями. Тем и кормились. И были среди них жемчужины красоты редкой и рассыпали они словесный жемчуг по Двине.
В 1921 году двинская сказательница Марья Дмитриевна Кривополенова в последний раз была в Москве. Нарком Луначарский известил, что рад познакомиться со знаменитой сказательницей. Его ждали с часу на час. Луначарский приехал вечером.
- Бабушка, Анатолий Васильевич приехал!
Кривополенова сурово отвечает:
- Пусть подождет. Митревна занята. - Нарком ждал целый час. Марья Дмитриевна наконец вышла:
- Ты меня ждал один час, а я тебя - целый день. Вот тебе рукавички, сама вязала с хитрым узором. Можешь в них дрова рубить и снег сгребать лопатой. Хватит на три зимы...
Покорила она наркома своим умом и достоинством, словом ладным да уменьем складным. Уж не отсюда ли в крови моей любовь к искусству северному? Не потому ли я люблю вязать варежки с узорами да одаривать ими своих родных и близких?..
Но не все ладно было в жизни северной. По исходе зимы, вместе с птицами, облетела поморье весть, что варяги-разбойники идут кораблем на Двину, а тулятся за льдиной, ожидают ухода поморов на промысел. Таков у них был собацкий обычай: нападать на деревню, когда дома одни жены и дети.
И по этим вестям двиняне медлили с промыслом. Идет разливная весна, а ладейки пустуют. Тогда собралась дружина удалой молодежи:
- Не станем сидеть, как гнус в подполье! Варяги придут или нет, а время терять не пригоже.
Старики рассудили:
- Нам наших сынов, ушкуйных, отчаянных голов, не уговорить и не постановить. Пущай разгуляются. А мы, бородатые, здесь ополчимся навстречу незваным гостям.
Мужская снаряда недолгая. На рассвете кричала гагара, плакали женки. Дружина взошла на корабль. У каждого лук со стрелами, копье и оскорд - булатный топор. Жены благословили. Отворили паруса, и пособная поветерь - праматерь морская - скорополучно направила в путь. В том часе покрыла волну черная тень варяжской лодки.
И варяги кричат из тумана: - Куры фра! Куры фра!
И прадед мой струбил в корабельный рог грозно и жалобно. Дружина прянула на ноги, и тянут лук крепко, и стреляют метко. Поют стрелы, гремят долгомерные копья. И забыли тоску предки мои, и отдали сердце в руки веселью такому. Зовут, величают дружину:
- Мужи двиняне, не пустим варягов к нам! Побьемся, потешим сердца!
Корабли сошлись борт о борт, и двиняне, как взводень морской, опрокинулись в варяжское судно. Песню радости поет их сердце. Блестит булатный оскорд. Как добрый косей траву, косят они варяжские головы.
Красное солнце идет к закату, варяжское трупье плывет к западу. Сколько двиняне празднуют о победе, о богатой добыче, - другая половина столько тужат о погибших друзьях.
Снова пронзительно вскричали гуси, затрепетали жертвенные огни, и призвал суровый северный голос: «Люто мне, люто!»
B 1830-31 годах на Западной Двине вспыхнуло восстание. Восставшие требовали независимости, бунтовали. Были двиняне силы 6oгатырской и отваги необъятной. Из самых жарких схваток с врагом выходили они целыми и невредимыми. Удаль их и дух воинский передался в родню нашу, воинам нашим, уже сегодняшним офицерам российской армии - Николаю Ивановичу Двинянинову, моему дяде, и Максиму Юрьевичу Шитову, моему сыну.
Да только боевой дух давних наших предков был подавлен. Ссылало правительство восставших в глухие губернии десятками тысяч. И на Вятку, на речку черёмуховую - Лемку тоже были сосланы три брата.
Но селиться вместе им указом запрещено было. И разошлись они по деревням: один - в богатую деревню Питим, другой - в Башоры, а третий брат, Присаня, ушёл подальше от всех, тоскуя о землях родных, к лесу Волоку, что до самого Ухтыма тянется. Лес этот по округе известен был дурной славой и назван Волоком потому, что «уволакивал» всех. «Кто зайдет в него, уж никогда не выйдет. Леший его по лесу водит и водит и не выпускает. Уж не один охотник в этом лесу блудился, ходил, ходил, а выхода найти не мог», - так говорили старожилы. Но Присаня не испугался проклятого леса. Тоскуя по вольной могучей реке, у чистого-чистого ручья, недалеко от деревень Мусихи и Шехрово, срубил да поставил себе избу, благо, что мастером в плотничьем деле был, завёл скота. А потом в соседней деревне приглянулась девушка, женился и ввёл в свой дом хозяйкой. Детей нарожали. К ручейку их чистому люди съезжаться стали, подросшие сыновья жён новых привозили да свои дома обустраивали. Так и пошла деревня «жить». А назвали её Присани, потому что по округе говорили: «У Присани живём», «У Присани зерна купили". Так и пошло - Присани.
А «хвамилия» у всех осталась - Двиняниновы /Двиняновы/. То есть Двины, значит.
Вкруг деревни, сколь глазом окинь, все лес да лес. Зимой лапти плели да сбрую для лошадок шили. Летом берут ягодки синие да ягодки красные. И ребят к труду приучали.
Деревня была не большой, но жили богато и зажиточно. Двиняне - мужики трудолюбивые. Усадьбы около домов большие. Дома крепкие.
И пели девки частушки на вечёрках деревенских:
У меня четыре шали,
Пятая - пуховая.
Не одна я боевая,
Все мы здесь бедовые.
И звонил в праздники большой Ухтымский колокол: - Ухтым богат! Ухтым богат!
А лемские малые колокола на церкви всем сообщали: - Лема пьяна! Лема пьяна!
Один из потомков мужиков Двинян - Иван Ильич, мой дед, родился в этой деревне и жил под фамилией Двинянинов. Стали образовываться колхозы, и в Присанях тоже появился колхоз «Красный партизан», а Иван Ильич Двинянинов стал его бессменным председателем. Он сам по себе был каким-то чудом и счастьем для всех, кто видел и слышал его... Много легенд и слухов ходило про этого человека: как жнейку в Богородском у большого начальника выбивал, как в голодные послевоенные годы спас деревню от смерти, не дав выкопать по осени поле картошки. Ушел в район отчет - «не успели выкопать - снегом запало».
Зима выдалась малоснежная, и по весне, когда особый голод в семьях был - разрешил копать стылый картофель на еду. Тем и спаслись - благодарили «не торф, не мякину едим». Говорили люди, что для отчетов два бурака в избе под лавкой держал: один - для района, другой - для себя. Рано остался без жены. Но поставил четверых детей на ноги. Особенно гордился он своими сыновьями: Николай - военный, Аркадий - уважаемый в Леме человек. А умение говорить «красно», не по-вятски, породило массу слухов о том, он «знаткой, мол»: и пожар остановит, обойдет с молитвой пожарище и притихнет оно; наговором ногу лошади вылечит - «на чекушечку» заработает.
До сих пор вспоминают старики, как он, последний из присанцев, покидая деревню навечно, поджёг свой дом. Никто не знает, как горько и невыносимо больно было покидать родимые места, с которыми слился воедино. Но не оставил свой дом умирать, разваливаться, зарастать крапивой да бурьяном. А в соседних Мусихах купил в магазине водки, сел на крылечко и выпил с горя.
Мужики шумят:
- Иван Ильич, дом ведь у тебя горит!
- Что сгорит, то не сгниет!
Смеялись местные мужики над анекдотами про него. Смеялись да жить учились.
И живут потомки двинских мужиков из этих урочищ в Леме и в Зуевке, носят фамилию красивую -- Двиняниновы. Немного их уже осталось. Горевал мой отец, Аркадий Иванович, тоже балагур и работяга, что не родила жена ему сына, а родила дочь, Танёшку, и что фамилия наша, рода нашего на мне закончится. И представляю я жизнь рода нашего, как далёкие сполохи вечные играют. Это туда улетают от нас легкокрылые гуси беседовать с храбрыми. Там немолчно рокочут победные гусли, похваляя храбрых, трудолюбивых мужиков - двинян.
О, былина, о, песня, о, веселье поморское!
Проходят века, а Двинская земля поет, поминает под гусли мужей своих. Смерть рода нашего не все возьмет - только своё возьмёт. И растут - подрастают внуки мои: Егор да Георгий. И в них течет кровь поморская, и они, уже со своими фамилиями, но будут чтить и прославлять род наш - поморский, род Двиняниновский!
Шумят, качаются старые тополя над Лемкой, молча сижу на скамеечке под окном и жду почту. Жду от снохи, из далекой Рязани письмо, тихо плачу, незаметно вытирая слёзы. А сердце солдатской матери переполнено горем и гордостью за погибшего сына. «Дай Бог, чтобы все было ладом», - хотят простые русские женщины с интересной биографией и обычной, как моя.
Что здесь быль, а что небыль - судить вам. Но я сейчас точно знаю одно. Не богато наше село знаменитостями, но богато людьми сильными, мужественными, работящими, что «куют» свою славу незаметно, исподволь, живя ради людей. В любую годину лютую не унывают, стоят за себя, за народ. Строят крепкие дома, рожают счастливых детей и несут на своих плечах Ее Величество - Россию.
Лема, 2005 год