Сумеречная соната
Сентябрьские сумерки пахнут сегодня мокрой травой. Прелой листвой. Горьким дымком. Спелыми яблоками. Тыквенным латте. Карамелью. И самую чуточку - несбывшимися мечтами…
Я иду по улице, укутавшись в сумерки, как в теплый шарф. Плавно перетекаю из тени в тень, по широкой дуге огибаю лужи фонарного света. Крадусь, как неведомый тать в ночи, сую любопытный нос в чужие окна. За окнами - такими разными, но в то же время неуловимо одинаковыми - люди. Живут свои разные, но в то же время неуловимо одинаковые жизни. Люблю за ними подглядывать. Это почти так же вкусно, как грызть карамельного петушка на палочке…
Вот парочка, лежит в обнимку на необъятном плюшевом диване. В телевизоре напротив - какое-то танцевальное шоу. Она смотрит внимательно, он - вполглаза. В самых важных местах она тычет его кулачком в бок и что-то сердито выговаривает. Звуков мне, конечно, не слышно, но догадаться о содержании ее тирады совсем не сложно. Она возмущается, что он не смотрит и все пропустил, он шутливо оправдывается и послушно пялится в экран… Ему около сорока, ей - уже почти восемь. Она во всем папина дочка, и во всю мечтает о балетной школе. А он мечтает о том, чтобы она всегда была вот так беззаботно счастлива. И чтобы у них всегда были субботние вечера в обнимку на диване…
В соседнем окне тоже диван и тоже телевизор. В телевизоре, похоже, какой-то документальный фильм - мелькают леса, поля, джунгли, разные звери и птицы. В голове у меня тут же начинает звучать мелодия Поля Мориа, заставка к «В мире животных», и раздается голос Николая Дроздова… хотя откуда тут, в английской глубинке, Николай Дроздов?! На диване лежит огромный лохматый пес, лобастая башка притулилась на вытянутых во всю длину лапах. Он пристально следит за мелькающими на экране зверюшками, но периодически поднимает голову и с тоской смотрит вглубь коридора, виднеющегося через широко открытую дверь. Понятно, что пес чего-то давно и терпеливо ждет, а телевизор - это так, для фона… Вот в дальнем конце коридора зажигается свет, и пес срывается с места и несется туда, улыбаясь во всю пасть… Что значит - собаки не улыбаются? Хм… Видимо, у вас никогда не было собаки?
В третьем окне тоже телевизор. И тоже диван. На диване никого. Я прилипаю носом к оконному стеклу - в телевизоре Сатсуки и Мэй едут в котобусе, а я так люблю японские аниме… Это самый конец мультика, так что я позволяю себе редкое удовольствие - задержаться и досмотреть до конца. Так, конечно, не положено, но пусть... В конце концов, дом, в котором субботним вечером смотрят аниме, заслужил немного лишнего счастья. Лишь когда начинаются титры, и я отступаю на дорожку, чтобы уйти, я замечаю его на полу возле дивана. Он сидит на пушистом ковре, прислонившись к дивану спиной. Длинные, как у кузнечика, ноги, торчат почти до середины комнаты - удивительно, что я их раньше не заметила… Он держит в руках несколько мелко исписанных листков, из-под дивана торчит уголок конверта с цветастой маркой. Неужели кто-то в этом мире еще пишет бумажные письма? Мне плохо видно, но я почти уверена, что он улыбается и плачет. Титры закончились. Я тихо отступаю в сумерки и ухожу.
Дорожка, ведущая вдоль улицы, засыпана мелким гравием, но я ступаю по ней неслышно. В руках у меня материализуется картонный стаканчик - латте с миндальным сиропом, сладкая молочная бурда, но мне так нравится миндальный привкус, а о горячий стакан так приятно греть озябшие пальцы… В следующем окне не видно ни дивана, ни телевизора. Книжные стеллажи вдоль трех стен от пола до потолка. Письменный стол в углу, древний лэптоп, уютная настольная лампа. Миллионы книг аккуратно расставлены на полках. Горит свеча в толстой стеклянной банке на подоконнике. Они сидят вдвоем в широком офисном кресле, и я совершенно не представляю, как это возможно с точки зрения пространственно-временного континуума этой реальности - но им, судя по всему, удобно, и только это имеет значение. Она положила голову ему на плечо и мечтательно улыбается, а он, смеясь, что-то рассказывает ей, одновременно пытаясь печатать одним пальцем на старенькой клавиатуре с западающими клавишами. И от них во все стороны искрами бенгальских огней рассыпается счастье. Вот уж им-то точно не нужно, чтобы я торчала у них под окнами, так что я, пятясь, отступаю обратно на дорожку. И чуть не падаю, споткнувшись обо что-то мохнатое и теплое. Лис. Судя по седой шерсти на морде, он уже не молод. Стоит неподвижно, только чуть подрагивает кончик пушистого хвоста. Смотрит на меня пристально, как будто знает что-то такое, о чем еще не знаю я… Легонько чешу его за ухом. Прости, друг, угостить тебя мне нечем - не предлагать же тебе молочную бурду в картонном стаканчике?! С пониманием кивнув, лис ныряет в палисадник. До встречи, друг…
Сумерки давно уже сменила вельветовая, мягкая на ощупь ночь. Я бреду по тихим городским улицам, тут и там заглядывая в темные, тускло или ярко освещенные окна. Сколько их я еще увижу сегодня - окон, диванов, телевизоров, письменных столов, книжных полок, настольных ламп... мужчин и женщин, пожилых и молодых, в одиночку, парами и семьями… собак, кошек, хомячков, морских свинок, рыбок в аквариумах… Мне не важно, грустны они, радостны или равнодушны. Плачут они или смеются. Ругаются или любят друг друга. Искренни они или лгут - себе ли, миру ли… Меня больше не задевает осколками человеческого мира. Я скольжу в сумерках, как тень, как сгусток тумана. Кожистые крылья и холодный ночной воздух укрывают меня от любопытных глаз. Если бы им вдруг, хоть на минуту, стало видно, кто заглядывает к ним в окна из сентябрьской ночи, мало кто из них удержался бы от судорожного вдоха, а то и крика… Но они не увидят. Звездная ночь, вселенский мрак, прохладная сентябрьская тьма надежно скрывают меня от чужих глаз. Крупицы счастья и смысла звездной пыльцой оседают на моих ладонях, путаются в волосах и складках одежды. И сама я, теперь и всегда - тьма и звезды. Но каждое утро я обнимаю солнце…
Написано к 180 (!!!) проекту Заповедника сказок вот к Этой картинке:
