Continue 24
Как я не торопился, но все равно опаздываю. Совершенно очевидно, что торжественная часть уже завершена. Народ бродит вокруг стола, на котором отдельные фрагменты закусок и дефлорированные бутылки с остатками алкоголя. Женя Редькин, главный пиарщик «Миэля» и по совместительству славный парень, фиксирует мое появление и устремляется навстречу.
- Я думал, ты не придешь, - говорит он.
- Разве я мог пропустить, - отвечаю я.
- Да запросто.
После этого Женька с большим и возможно даже с искренним чувством произносит какой-то вздор насчет того, что рад меня видеть, вручает подарочный набор с толстой пачкой буклетов и просит отведать, чем бог послал. Я сажусь за стол рядом с Людой Соболевой и наливаю себе рюмку коньяка.
- Где застрял? - спрашивает Люда.
- Смотрел на праздник китайских космонавтов.
- Это что, новый аттракцион?
Меня пробивает на смех, а также на желание просветить заблудших овец насчет успехов китайской космонавтики:
- Ты знаешь, - говорю я, - что китайских космонавтов называют юханьюанями?
- Не может быть.
- Точно.
- И почему их так называют?
Черт, этот вопрос ставит меня в тупик. Но отвечать не приходится, потому что всех журналистов просят немедленно оставить застолье и отправиться в концертный зал Академии. То есть, становится абсолютно понятно, что пропущенный мною фуршет был всего лишь прелюдией к основному действу.
Концертный зал Академии наук вместе с подъездным путями фойе и лестничных маршей занимает совсем не хилую территорию. И почти вся она заполнена армией дефилирующих риэлтеров. Шокирующее зрелище, я даже не предполагал, что на эту контору работают такие огромные массы. После нескольких призывных звонков массы плавно вползают в зал и рассаживаются по заранее определенным местам в соответствии с иерархией департаментов и отделов. Для журналистов тоже отведено свое место. Я приземляюсь между Людой и ее тезкой фрилансером Чичеровой. Пару минут спустя гаснет свет, и шоу начинается.
Сначала идет демонстрация короткометражных роликов, которые обыгрывают темы риэлтерских анекдотов и специфического корпоративного юмора. До непосвященных вроде меня соль этого дела доходит с большим трудом. Впрочем, соль наверняка есть, потому что демонстрацию роликов сопровождает решительный смех зала. Причем, то одной, то другой его части. Очевидно, сюжет каждой шутки рассчитан на какой-то определенный департамент, представители которого в курсе контекста и абсолютно точно знают, что там к чему.
- Кажется, у меня проблемы с юмором, - говорит Люда.
- Не у тебя одной, - отвечаю я, - я тоже не могу въехать.
- Интересно, кто забацал им эту комедь?
- Корпоративный менеджер. Отчаянный юморист, мать его.
- Ребята, вы слишком строги, - лепечет Чичерова, - они ведь старались.
- А может, отдел PR, - говорит Люда.
- Думаешь, Женька Редькин.
- Наверняка, зажал деньги и снял все сам за треть от бюджета.
В глубине моего сознания возникает спонтанный образ коварного Редькина с камерой на плече и мешком баксов под мышкой. И понятное дело, меня тут же пробивает на серьезный хохот, причем в диссонанс со всей остальной аудиторией. Где-то раздаются смешки, очевидно ребята решили, что до какого-то олуха наконец-то дошла та шутка, которую демонстрировали на экране пару минут назад.
- Я не знал, что он такой аферист, - говорю я отдышавшись.
- А я не знала, что еще и кинематографист, - говорит Люда.
После короткометражек со спорным бюджетом следует тронная речь председателя совета директоров Григория Куликова. Главный босс отмечает колоссальные успехи, достигнутые конторой за прошедший год и после разного бла-бла насчет того, что все мы одна дружная семья, призывает свой риэлтерский легион к новым трудовым подвигам. Следом за ним к микрофону начинают выходить представители дружественных организаций, типа коллег и партнеров по бизнесу, и произносить поздравительные спичи, напирая на то, что нет большего счастья, чем работать вместе или рядом с такой замечательной компанией. Все это сопровождается вручением каких-то памятных презентов, шутками-прибаутками и бурными аплодисментами.
- Они так скоро отобьют себе все ладони, - говорит Люда.
- В этом наверняка есть свой кайф, - отвечаю я.
- Может и нам попробовать?
Мы пробуем, однако никакого кайфа, слиться с всеобщим энтузиазмом не удается, зато ладони действительно страдают.
- До фига у них все-таки друзей, - говорит Люда после очередного всплеска оваций.
- До фига, - соглашаюсь я, - но это не может продолжаться бесконечно.
И я прав, поздравления действительно очень скоро подходят к концу, но занавес не опускают, потому что после самой компании начинают чествовать победителей корпоративного соревнования. Сначала награждаются лучшие департаменты, отделы и прочие подразделения миэлевской армии. Наименование триумфатора произносится с немереной помпой и сопровождается бурным ликованием той части зала, в которой локализированы его представители. Глава подразделения выдвигается на сцену, происходит вручение переходящего знамени и прочих корпоративных фетишей, затем следует очередной спич и, ясный пень, новая порция аплодисментов. Все это понемногу начинает утомлять, но до финала еще далеко, потому что после департаментов и отделов наступает очередь персональных ударников риэлтерского труда. Стахановцы один за другим выходят на сцену и конца этому не видно.
Но рано или поздно любой процесс приходит к логичному завершению, и торжественные процедуры не исключение. В конце концов, из динамиков раздается последний аккорд и призыв ко всем присутствующим следовать в фойе, где уже накрыты столы с хлебами и напитками, а также ждет развлекательная программа и бурное веселье. Черт, давно пора. Я протискиваюсь вместе с Людой наружу и оглядываю окрестности в поисках застолья, которое могло бы вознаградить нас полтора часа непрерывных восторгов, пережитых внутри зала. Но с этим делом не так просто. Фуршетных столов до фига, все фойе утыкано ими как минное поле, но каждый зарезервирован за тем или иным отделом «Миэля» и посторонним ребятам там натурально не место. Наверняка где-то есть и тот, что отведен для журналистов, но чтобы его обнаружить придется прочесать всю округу. И я уже начинаю планировать маршрут, когда появляется местный лоцман. Судя по всему, Редькин заметил недостачу в журналистском корпусе и выдвинул на поиски заблудших своих девчонок. И одна из них, опознав наши дезориентированные физиономии, спешит указать верный курс.
- Вам нужно было подняться наверх или выйти из зала вместе с остальными, - грузит нас этот поводырь ретроспективными советами.
- Это против наших принципов, - сообщаю я, - мы убежденные нонконформисты.
- Чего?
- Неважно.
Кроме нас двоих не хватает еще нескольких душ, но в конечном итоге Редькину удается собрать все стадо, и праздник, как и юханьюань сутки назад выходит на расчетную орбиту. После нескольких стаканов коллеги начинают обычный треп о последних заметках и о том, с каким геморроем они были сданы. И за всеми хохмами насчет ньюсмейкеров, за всей иронией по поводу прососов и проваленных дэдлайнов чувствуется немереная гордость за свою работу. Черт, я даже начинаю беспокоиться, что вместе с должностью корреспондента оставил в прошлом нечто большее, может быть даже какой-нибудь смысл жизни. Но это пустое, с таким смыслом я бы все равно рано или поздно выпал в осадок. Так что можно не напрягаться, тем более что наверняка есть занятия и приятней и веселее.
Тем временем коллеги, перетерев впечатления от своих последних заметок, переходят к насущным проблемам отраслевой журналистики. Обсуждают одну из всемирных выставок недвижимости, то ли MIPIM, то ли MAPIC, а также трудности, связанные с аккредитацией и посещением этого сборища. Трудности в том, что мероприятие проходит в Каннах, и понятное дело, что поездка на Лазурный берег стоит недешево. В «Коммерсанте» эта проблема всегда решалась легко и непринужденно. Если есть спонсор, готовый оплатить перелет, проживание и прочие расходы, отлично, корреспондент едет и освещает выставку во всех деталях. Если нет, и если это не какой-то экстраординарный случай типа международного автосалона, то пошла эта выставка на фиг. Но есть и другой подход, практикуемый теми же «Ведомостями». Это неразумное издание принципиально отказывается от любой халявы, предпочитая самостоятельно финансировать поездки корреспондентов. Может потому, что всерьез трясется над своим неподкупным имиджем, а может потому, что у них в руководстве значительно меньше жлобов, чем в моей конторе. И, разумеется, эта фишка тот толстый козырь, который Серега Жарков выкладывает каждый раз, когда речь заходит о сравнении «Ведомостей» и «Коммерсанта». И сейчас для этого самое время.
- Олег, ну и кто теперь будет платить по вашим счетам? - спрашивает этот праведник.
- Мне по фигу, - отвечаю я, - я сегодня уволился.
Несомненно, это новость. После минутного замешательства начинают сыпаться вопросы насчет того, почему да отчего и главное, куда я намылился. Я выдаю в ответ примерно то же самое, что и Дзагурову пару часов назад. Но из каких-то сентиментальных соображений мне не хочется, чтобы народ окончательно списал меня со счетов и потому я сообщаю, что, по крайней мере, в ближайшее время буду отписывать обзоры в «Деньги» и «Коммерсант-Дом». Коллеги теряют интерес, но продолжают обсуждать эту тему, пока несколько минут спустя ее не спускает в унитаз мощный грохот ангажированного «Миэлем» музыкального коллектива. Обещанная развлекательная программа, наконец, началась. Я уже достаточно набрался, чтобы забить на все приличия, и потому хватаю Люду за руку и веду ее следом за собой на нижних ярус фойе, где опьяневшие риэлтеры, очевидно, уже вовсю практикуют танцы и прочее веселье.
Однако никакого веселья нет и в помине. Более того, танцпол пустой, и нам есть, где развернуться. Динамики выдают какие-то латинские ритмы, под которые мы начинаем скользить рядом друг с другом, приближаясь и отталкиваясь, вытанцовывая феерические па и сплетая тела в рискованные поддержки. На последнем аккорде я прижимаю Люду к себе и кружусь вместе с ней, пока моя голова не начинает вращаться быстрей, чем обалдевшее от тестостерона тело. А потом звучит медленная мелодия и наступает время тесных объятий. Я вдыхаю запах волос и прочего кайфа, исходящего от Люсьен, и на меня как-то вдруг и совершенно неожиданно обрушивается лавина романтических чувств. Я долго и с наслаждением целую ее губы и даже пытаюсь заглянуть в глаза. Правда, в этой интимной подсветке ничего в них не видно, но я чувствую, я чувствую, что впереди великолепная ночь. И может быть даже не одна.
А потом мы сваливаем к бару и, взяв чего-то там, сидим напротив друг друга и улыбаемся.
- У тебя сейчас кто-то есть? - спрашиваю я, думая о том, что вообще то мне это по барабану.
- Нет, - отвечает Люда через пару секунд, очевидно прикинув какие-то альтернативы и найдя, что они не тянут.
- Тогда я готов на все.
Она усмехается и пристально смотрит в мое лицо.
- При дневном свете я выгляжу намного лучше, - уверяю я.
- Ты помнишь, как поцеловал меня в прошлый раз? - спрашивает она.
- Смутно, - отвечаю я, потому что на самом деле не помню вообще.
- А мне понравилось, - говорит Люда, - год назад, в «Савоейе», совсем не по-дружески, нагло и чувственно.
- Я могу еще лучше.
- Ты гонишь, Олег.
И так далее и тому подобное. Минут десять мы тестируем наши взаимные чувства и приходим к выводу, что они действительно есть. После этого, чтобы не мешать возвышенную тему с пошлым дискомфортом, я отправляюсь в сортир. А на обратном пути делаю небольшой крюк к фуршетному столу, чтобы принять очередной допинг. И, наверное, это было ошибкой, потому что когда я возвращаюсь обратно, Люды уже нет. Черт, я серьезно разочарован, более того, я в отчаянье. Впрочем, может быть, она вот-вот вернется. Я застываю возле барной стойки, однако ни фига, время идет, а я по-прежнему пребываю в жестоком одиночестве. И спустя много-много минут и три стопки водки я прихожу к выводу, что мое сердце окончательно разбито. И чтобы отвлечься от этой неприятности я бросаюсь в чужие объятия. Девчонок навалом, подходящей музыки тоже, также как и страстных танцев, готовых перейти в нечто большее. Но драйва нет. Я даже подумываю учинить какую-нибудь драку, но это тоже не выход. В общем, не остается ничего другого, как отправиться обратно к столу журналистов, чтобы серьезно напиться и сообщить коллегам, роняя скупую слезу, а может и целый водопад, что моя жизнь ни хрена не удалась.
Но до этих крайностей не доходит. Потому что где-то на пол пути, я, наконец, вижу предмет своих воздыханий, из-за которого так невыносимо страдал последние полчаса, а может даже и больше. Люда сидит на ступеньках лестницы и смотрит равнодушным взглядом в окружающее пространство.
- Привет, - говорю я.
- Привет, - отвечает она, - как потанцевал?
- Паршиво.
- А выглядело неплохо.
- Я ждал тебя так долго, что совсем отчаялся.
- А я ждала тебя так долго, что пошла пообщаться с Жарковым.
- Сукин сын, надеюсь, он к тебе не приставал.
- Еще как, признавался в любви и уговаривал поехать к нему и трахнуться.
- Надеюсь, ты не поддалась.
- Нет, сказала, что он хороший мальчик, но я люблю другого.
- Интересно, кого?
- Тебя, дурачина.
Я натурально испытываю глубокий приступ нежности, причем настолько сильный, что эрекция начинает зашкаливать.
- И куда мы едем? - спрашиваю я.
- У тебя квартира далеко?
- На «Белорусской», но там немереный бардак.
- Тогда лучше ко мне.
Мы вылезаем наружу и необыкновенно возбужденные топаем, взявшись за руки, в сторону Ленинского проспекта. Люда ловит тачку, и я узнаю, что мы следуем в Жулебино. Заднее сиденье такси совсем не то место, где стоит шалить, наплевав на условности, и потому мы сидим тихо. Но, наверное, водила чувствует, что у него за спиной бездна романтики, и потому ставит соответствующее случаю музыкальное сопровождение. Вначале я даже не обращаю внимание на тяжкие девичьи вздохи, которые льются из его динамиков. Но потом звук возрастает и на нас обрушивается мощный припев с пронзительным рефреном:
- Зачем тебе такой красивый? - задается риторическим вопросом строгая певица, после чего повторяет его несколько раз и переходит на нюансы:
- Для него ты красишь губы, - констатирует она скорбным голосом, - а он тебя совсем не любит.
Этого достаточно, чтобы спровоцировать нас на длительный смех. Но на самом деле это только начало. Далее следует впечатляющий перечень нотаций, начиная от «для чего ты ночью бродишь, под окном его гуляешь» и заканчивая «зачем ночами горько плачешь, зачем ты слезы свои льешь». Безусловно, это шедевр, и потому мы просим водилу прокрутить его еще раз на начало. И именно с этим душераздирающим аккомпанементом мы подъезжает к МКАД, где нас тормозит наряд местного ОВД. Конечно, наши законопослушные физиономии не тянут на Бони и Клайда, но менты надеются на лучшее и требуют документы. Мы выдаем им свои пресс-карты и понятное дело, что стражам порядка почти в унисон с песней такие красивые ни к чему.
И, наконец, мы на месте. Квартира Люды после свежего ремонта и с минимумом мебели. Но роскошная кровать, причем на подиуме имеется, также как и все постельные причиндалы. А больше нам ничего и не нужно.
И разделавшись с одеждой, мы бросаемся с головой в это счастливое и необыкновенно приятное дело. Каждый раз пробуя чуть иначе и чуть по-другому. Снова и снова, пока наши уставшие тела не падают в изнеможение рядом друг с другом. А потом я просто лежу, обнимая Люду одной рукой, и медленно погружаюсь в сон. И в голову мне приходят беззаботные мысли. В том числе и насчет того, что черт с ней, с журналистикой, потому что в этом мире действительно есть кое-что поинтересней. Например, любовь и все связанные с ней радости. И последнее я, наверное, говорю вслух. Потому что Люда поворачивается в мою сторону и спрашивает сонным голосом:
- Чего ты там бормочешь?
- Просто радуюсь жизни.