Continue 19
- Олег, телефон, - говорит Оля.
Я снимаю трубку параллельного аппарата и говорю «да».
- Привет, это Макс Черниговский.
- Привет.
- Ты как насчет обсудить наше приложение с Филенковым?
- Прямо сейчас?
- Ну да, он как раз свободен.
- Я тоже, так что ему повезло.
- Ха. Давай, я жду тебя на четвертом этаже.
Павел Филенков, коммерческий директор «Коммерсанта», незаметный и почти незаменимый. В том смысле, что в «Коммерсанте» может меняться кто угодно, журналисты, редакторы, гендиректоры и даже владельцы. Но только не Филенков, он величина постоянная. Наверное, потому что закончил факультет ВМК и имеет потрясающие способности к сложению и вычитанию. Человек он интеллигентный и вежливый, но старается компенсировать эти недостатки брутальным увлечением - коммерческий директор «Коммерсанта» известный и убежденный байкер. У него блестящий хромированными трубами Харлей, на котором он гордо рассекает московские улицы, поддавая газ и рассматривая уходящий вдаль асфальт. Конечно, пиво на ходу Филенков не пьет и кожаных подштанников не носит, также как и цепей и значков гитлерюгенда. Но это ли главное. Все равно, в душе он романтик, на мотоцикле и с калькулятором.
Коммерцией в «Коммерсанте» Филенков занимается не один. Есть еще его жена и директор рекламной службы Валерия Любимова. И, скорее всего, именно от нее будет зависеть, чего они там решат на семейном совете по поводу нашего приложения. Насчет Васильева у меня никаких иллюзий, потому что хотя он и гендиректор, финансовые вопросы интересуют его меньше всех прочих. Пару месяцев назад я как-то спросил, в курсе ли он, сколько получает на приложениях по недвижимости «Коммерсант», а сколько «Ведомости». Откуда ж ему было знать, болезному, посоветовал обратиться к Любимовой. О том же и местный фольклор. Типа Филенков буковки не читает. В смысле, что там с заметками ему по фигу, главное дебит и кредит. А Васильев наоборот, парится насчет контента, а цифирки если и считает, то в самую последнюю очередь.
Макс встречает меня возле входа в коммерческую дирекцию. Мы заваливаем в предбанник и ждем, когда у Филенкова освободится телефон и секретарша доложит о нашем прибытии. А поскольку этот процесс длится довольно долго, я успеваю ознакомиться с проектом договора, который сочинил Макс. В общем, все так, как оно и должно быть - наше замечательное ООО гарантирует, что в каждом номере будет не менее пяти полос рекламы, а «Коммерсант» отстегивает ему 25 процентов от того, что на этой рекламе выручит.
- Проходите, - говорит секретарша.
Мы проходим, здороваемся с Филенковым и рассаживаемся по креслам. Само собой, что на чай и кофе здесь рассчитывать не приходится, так же, как и на спиртные напитки из персонального бара коммерческого директора. Потому что мы не у какого-нибудь там ньюсмейкера, а натурально у одного из своих боссов.
- Я вас слушаю, - говорит Филенков.
Макс напоминает, что мы давно и не покладая рук трудимся над проектом нового приложения. И что настал тот самый момент, когда необходимо оформить наш энтузиазм каким-нибудь юридическим документом. Например, договором, проект которого он как раз подготовил.
- А у Васильева вы были? - спрашивает Филенков.
- Да, - отвечает Макс, - мы все обсудили, и в принципе его все устраивает.
- Хорошо, давайте.
Макс передает Филенкову свою заготовку и тот углубляется в чтение. А я тем временем приступаю к визуальному осмотру бара, который занимает центральное пространство мебельного гарнитура и больше похож на деталь интерьера, нежели на функционирующий источник. Тем не менее, выбор недурен. Имеется все необходимое для полноценной медитации над финансовыми документами - скотч, такой и сякой, включая двенадцатилетний и односолодовый, коньяк, вермут и еще что-то прячется в глубине, возможно джин, а может даже спирт или бутыль с какой-нибудь барматухой.
- Насчет ваших рекламодателей, - прерывает мои исследования Филенков, - насколько я понял, они готовы выкупать по пять полос в каждом приложении.
- Готовы, - подтверждаю я, - но все договоры будут подписывать после того, как увидят пилотный номер.
- А пилот выйдет без рекламы?
- С рекламой, но в тестовом режиме она будет бесплатной.
- Сейчас рекламодатели не станут брать на себя никаких обязательств, - поддерживает Макс, - потому что пока непонятно, каким будет макет, каким содержание и вообще будет выходить это приложение или нет.
- А кто тогда даст гарантию, что это приложение станет окупаться?
- Мы, - с готовностью подтверждает Макс, - то есть, наше рекламное агентство. Мы ведь это обсуждали. Если в каком-либо из номеров будет меньше пяти полос рекламы, агентство выкупит весь недостающий объем.
- И эти обязательства будут обеспечены банковской гарантией?
- Конечно.
Филенков удовлетворенно кивает и возвращается к изучению документа. Но изучает недолго.
- По поводу расценок на рекламу, - снова спрашивает он, - вы их с Любимовой согласовывали?
- Еще нет.
- А откуда восемь тысяч за полосу?
- Это ориентировочная цифра, - объясняет Макс. - Мы исходили из того, что реклама в «Строительстве» будет на треть дешевле, чем в «Доме». И естественно, что это в среднем, с учетом всех рекламных модулей и возможных скидок.
- А рекламодатели столько потянут?
- Потянут, - обещаю я, - но неплохо бы дать дополнительный дисконт на первые шесть номеров. Скажем, 10 или 15 процентов.
- В любом случае все это надо решать с рекламной службой, - говорит Филенков и набирает на телефоне номер Любимовой.
- Лера, это Павел, ты можешь подойти ко мне, тут есть вопросы по приложению…. B to B по строительству…. Да, сейчас.
Коммерческий директор кладет трубку и снова склоняется над страницами текста. Я тоже не теряю времени зря. Мне почти удается идентифицировать последнюю бутылку бара, когда Филенков издает какой-то непонятный звук, вроде «хлым» или «блым» и поднимает на нас задумчивые глаза.
- Здесь написано, что ваше агентство получает 25 процентов от стоимости всей рекламы, размещенной в приложении, - удивляется он.
- Да, как мы и договаривались, - Макс обеспокоен.
- По-моему мы договаривались немного о другом. Вы получаете 25 процентов от того, что заплатят ваши рекламодатели.
Филенков делает ударение на слове «ваши», и до меня сразу же доходит, какое гнусное предательство здесь замышляют.
- То есть, с тех рекламодателей, которые придут в приложение сами, мы ничего не получим? - спрашиваю я.
Филенков не успевает ответить. Потому что в этот напряженный и даже драматичный момент открывается дверь, и на пороге кабинета появляется улыбающееся лицо Любимовой. Мы говорим друг другу привет, а Филенков пользуется случаем, чтобы отфутболить мой вопрос начальнику рекламной службы:
- Что мы можем им отдать? - спрашивает он, кивая в нашу сторону. - Я имею в виду от рекламы, которую их агентство притащит в это B to B.
- 15 процентов, если эта реклама не перетечет к ним из «Коммерсант-Дом».
- Они еще дают гарантию, что соберут в каждый номер не меньше пяти полос.
- Тогда можно и 25.
- Со всей поступившей рекламы? - спрашиваю я, надеясь, что на этот раз ответ будет правильным.
- С той, которую вы соберете.
- А с той, что придет без нас?
- Ничего.
Зашибись. Пока я перевариваю это разочарование, Макс пытается отыскать хоть какой-нибудь позитив:
- Если приложение наберет пять полос, - спрашивает он, - но мы обеспечим только две или три, то хотя бы с них мы получим свои 25?
Любимова смотрит на Филенкова, тот пожимает плечами.
- 15 процентов, - говорит она, - стандартная скидка, как для всех рекламных агентств.
У Макса уже какой-то побитый вид, но он все еще на что-то надеется. А может просто пытается понять, насколько сильно мы облажались со всем этим делом:
- А если наши клиенты дадут рекламу в первые три или четыре номера, а потом решат пролонгировать договор или заключить новый…
- Это уже на их усмотрение. Если они захотят работать с «Коммерсантом» напрямую, то естественно, что с нового договора вы ничего не получите.
Теперь уже совершенно понятно, что дело тухлое. И мы этот факт осознали. Но Любимова не уверена, что до конца:
- А ваши рекламодатели, они вообще кто? - спрашивает она.
- В каком смысле?
- В том смысле, что если это старые клиенты «Коммерсанта», то я не думаю, что мы вообще будем что-то отстегивать вашему агентству.
Любому терпению рано или поздно приходит конец. И, по крайней мере, моему пришел точно.
- А где это мы найдем новых? - спрашиваю я злобным голосом. - И зачем нам тогда окучивать старых?
- И какой смысл гарантировать пять полос? - добавляет Макс.
- Чтобы запустить ваше B to B, - не сомневается Любимова. Как будто это гребаное приложение мечта всей нашей жизни.
- И вы сможете на нем заработать, - гонит Филенков, - если у вас будет эксклюзивный рекламодатель на пять полос в каждый номер.
- Где это вы видели такого охреневшего рекламодателя? - сатанею я с этих раскладов, - МММ давно закрылось.
Понятное дело, что отвечать никто не собирается. Ну и пошло оно в зад. Совершенно очевидно, что эти ребята однозначно и бесповоротно решили пустить наш замечательный проект под откос, и потому рассчитывать здесь не на что. Очень хочется сказать какие-нибудь матерные слова, персонально Филенкову и персонально Любимовой. Но вместо этого я выдаю им радостную улыбку, и говорю, что вся эта фигня с приложением нас уже не интересует. И сразу чувствую вздох облегчения. Наверное, это как раз тот результат, которого эти раздолбаи добивались. В общем, не остается ничего другого, как сказать им «привет» и покинуть это пропахшее заговором место.
В «Слимсе» полумрак и хит-парад MTV на экране передо мной и в децибелах со всех сторон сразу. Макс не стал составлять мне компанию, и потому я сижу тут в полном одиночестве. Глотаю виски, курю сигареты и пытаюсь отделаться от паршивых ощущений. А ощущения еще те, как будто меня поимели в особо извращенной форме, без всякого повода и с каким-то подлым расчетом. Возможно, эти патологические жлобы и в самом деле решили, что мы будем рыть носом землю и брать на себя все риски только для того, чтобы сделать «Коммерсанту» приятное. Но ведь это же чушь. Пусть мы и олухи, но не да такой же степени. А может быть дело в другом, и Коляда был прав, когда говорил, что боссы не захотят с нами делиться. И что вся эта возня только для того, чтобы раскрутить нас на черновую работу, все пенки с которой должны снять другие. Очень может быть. Но, скорее всего, ни то и ни другое. Скорее всего, этим лживым, двуличным провокаторам было в лом напрягаться насчет новых проектов и они просто не знали, как отделаться от двух обалдевших энтузиастов. И потому решили запороть нашу потрясающую инициативу таким гнусным образом.
Но не все так плохо, есть и позитив. По крайней мере, я избавился от иллюзий насчет скорого и триумфального роста моих доходов. А вместе с иллюзиями и от каких-либо перспектив насчет извлечения этих доходов в подходящих моим амбициям размерах. Это уже не так здорово, но какого хрена, я все равно не собирался работать капиталистом. Я выпиваю еще и теперь уже совершенно определенно чувствую, как это коварное кидалово с приложением превращается в очистительный катарсис. Как будто мне, наконец, удалось проблеваться всей этой гребаной коммерцией, которая засоряла мои невинные мозги в последние недели. И отлично. Теперь я свободен, никаких заманух, никаких прожектов. Пошлю всех куда подальше и буду практиковать буддизм, пока эта хренотень с сансарами не доведет меня до окончательного банкротства. Точно, я наконец-то узрел свет, как тот парень, что совершал марш-бросок в Дамаск. И теперь уже никаких сомнений в том, что час моего освобождения близок. Но я все еще чувствую ответственность. По крайней мере, по поводу той самой «тенденции», которую должен сдать завтра. Ну и ладно, черт с вами, я ее напишу. И чтобы эта благая идея не испарилась так же быстро, как и то виски, которое я выпил, я добавляю еще один двойной и по быстрому отправляюсь к станку.