18 февраля
Всю ночь читала - как в юности; проснулась под солнце в окна; гуляли весь световой день. Куда ты хочешь, море или город? - Я, конечно же, хочу к морю. - Ладно, по городу я и сама побегаю, у нас столько нового нарыли, а в парке и у моря я без тебя почти не бываю.
- А этот белый миндаль уже отцветает.
- Семнадцатое февраля - или какое там сегодня, восемнадцатое? - самое время миндалю отцвести.
- И грачи на нём. Это те, что перелётные, вернулись.
- Слушай, а лебеди-то, лебеди - улетели?
- Сидят ещё, что им. Они теперь разве что гнёзда делать улетят.
- Ну да, домой с зимовки. Слушай, мы же - те самые тёплые страны, куда птицы улетают на зимовку! Всё никак не привыкну, каждый раз как в первый.
- Закат смотри какой сегодня!
- Ухты щазз я его сниму...
- Снимай через цветы!
- Как?
- Давай покажу, - снимает перчатки резким жестом, отбирает у меня телефон, нацеливается на закат через цветок розового миндаля; камера фокусируется на даль, я с изнанки заднего плана лезу пальцами в тачскрин, подправляю экспозицию и тыцкаю, направляя фокусировку в нужное место.
- И всюду люди, - говорит недовольно; мне тоже не нравится, особенно тот, в красной куртке; но размыв заднего плана спасает картинку.
- Вот, держи, - возвращает мне телефон, вполне удовлетворённый снимком. - Наши зимние февральские вечера.
- Так и напишу.
- Так и напиши.
Каждый раз, когда я проговариваю то, что есть сейчас - я не то чтобы себе не верю, я просто о том, насколько всё было иначе, вспоминаю как о чём-то маленьком и плоском. А иногда так получается, что - голос, запах, фото - погружает меня в прошлое объёмное и большое, и тут уж не отвертеться: очень многое изменилось. Очень.
- А этот белый миндаль уже отцветает.
- Семнадцатое февраля - или какое там сегодня, восемнадцатое? - самое время миндалю отцвести.
- И грачи на нём. Это те, что перелётные, вернулись.
- Слушай, а лебеди-то, лебеди - улетели?
- Сидят ещё, что им. Они теперь разве что гнёзда делать улетят.
- Ну да, домой с зимовки. Слушай, мы же - те самые тёплые страны, куда птицы улетают на зимовку! Всё никак не привыкну, каждый раз как в первый.
- Закат смотри какой сегодня!
- Ухты щазз я его сниму...
- Снимай через цветы!
- Как?
- Давай покажу, - снимает перчатки резким жестом, отбирает у меня телефон, нацеливается на закат через цветок розового миндаля; камера фокусируется на даль, я с изнанки заднего плана лезу пальцами в тачскрин, подправляю экспозицию и тыцкаю, направляя фокусировку в нужное место.
- И всюду люди, - говорит недовольно; мне тоже не нравится, особенно тот, в красной куртке; но размыв заднего плана спасает картинку.
- Вот, держи, - возвращает мне телефон, вполне удовлетворённый снимком. - Наши зимние февральские вечера.
- Так и напишу.
- Так и напиши.
Каждый раз, когда я проговариваю то, что есть сейчас - я не то чтобы себе не верю, я просто о том, насколько всё было иначе, вспоминаю как о чём-то маленьком и плоском. А иногда так получается, что - голос, запах, фото - погружает меня в прошлое объёмное и большое, и тут уж не отвертеться: очень многое изменилось. Очень.