Время безвременья
…кипящий город и густой от горделивых кличей вспышек
клокочет из-под век бурлит из-под кастрюльных крышек
бегут потоки слёз ручьями народного происхожденья
в долину тощую под твердь и лаву диких гор
сень апокалипсического поползновенья…
Тристан Тцара
Бельгийца Яна Фабра называют театральным режиссёром, но о нём невозможно рассказать в одной фразе. Всем непосвящённым о нём нужно знать примерно следующее. Ещё в 70-х он стал рисовать картины собственной кровью.
Он украсил потолки Королевского дворца в Брюсселе надкрыльями тайских жуков.
Он поставил 24-часовой перформанс «Гора Олимп», в котором нашлось место и древнегреческим мифам, и цветам в промежности. В Лувре он выставил сотни надгробных плит
и необычную версию знаменитой «Пьеты» Микеланджело с собственной персоной в роли Христа
Он же облачился в доспехи и прошёлся по залам Эрмитажа
Познакомившись с его работами, зрители, несомненно, делятся на два лагеря: те, кто видит в его творчестве ужас и те, кто восхищается им и самим автором. В мире всегда были противоречивые толкования произведений искусства. Знаменитые усы Сальвадора Дали, например, - отнюдь не параноидальная причуда, а лишь отголосок средневековой моды времён Веласкеса, перед которым Дали преклонялся, что очень странно.
Ведь творчество Веласкеса - упорядоченная гармония.
Дали же по своей сути был… Он абсолютно иной! Его собственная гармония основана на дисгармонии. Жесточайшей, яркой, оригинальной. Дали впервые почувствовал вселенскую дисгармонию. Его ум - больной ли, гениальный ли, но он первый попытался осмыслить этот наш новообретённый хаос. В мире воцарилась дисгармония. Нарушен мировой порядок вещей. Предыдущее поколение с некоторых пор убеждено, что это действительно так. Но они ошибаются. Мир испортился, но не десятки лет назад, а гораздо раньше. Дали ощущал смутные отголоски общей катастрофы. Конец века… Он не дожил до него, но он знал, насколько глубоко он затронет всех нас. Как непоправимо может всё измениться, если мы не одумаемся, не опомнимся, хотя бы на рубеже тысячелетий, когда до главного оставалось уже не так много времени…
Ян Фабр родился в Бельгии в 1958 году. Он - внук знаменитого французского энтомолога Жана-Анри Фабра, автора книги «Жизнь насекомых», которого Виктор Гюго называл «Гомером насекомых». Это важно иметь в виду при виде панцирей, скелетов, рогов и чучел собак, которых он часто использует, - чтобы понять, что все эти шокирующие неподготовленного зрителя предметы - не самоцель, но естественный способ осмысления реальности человеком, который с детства был окружён коллекциями заспиртованных существ в колбах. Собаки и кошки, которые появляются в его инсталляциях - это бездомные животные, погибшие на дорогах. Фабр пытается дать им новую жизнь в искусстве и, таким образом, победить смерть. Что касается самого скандального экспоната - подвешенной на крюках собаке - то сам автор называл эту работу своим автопортретом. «Художник - это бродячая собака», - говорил он.
Папа Яна продолжил семейную традицию и работал в антверпенском ботаническом саду. О маме художник всегда вспоминает, как о француженке и строгой католичке. Несмотря на то, что Ян Фабр мало чего перенял от своих родителей в профессиональной деятельности, тема животных и религии отображена в большинстве его работ. Ян с детства хотел стать почтальоном, в этом он видел свободу. Затем, когда ему в 12 лет подарили набор юного учёного, он расширил свою мечту до химика-почтальона. Именно через эту деятельность он отрыл в себе страсть к экспериментам. Вопреки тому, что сам Ян Фабр говорит, что его родители признали его как художника только, когда ему было 40 лет, успех к нему пришёл уже в самом начале его карьеры. В 16 лет он выиграл крупную бельгийскую премию за полотно с видом Антверпена, а через 10 лет он уже поставил пьесу «Cила театральных глупостей» специально для Венецианской биеннале.
Спустя два года, в 1986 Фабр основал группу Troubleyn - девичья фамилия матери, в переводе с фламандского означает «оставаясь верным» - в Антверпене. Сегодня, в возрасте 62 лет, Ян считает, что обе его мечты реализовались: в основе его творчества лежит эксперимент, а показывая свои работы по всему миру, он является почтальоном, доставляющим своё искусство. Выставки бельгийца Яна Фабра - того, которого называют в художественных кругах провокатором и экстремистом, всегда очень сильные, очень социальные и, одновременно, очень красивые. Одной из тем выставок является абсурд и ужасы колонизации Бельгией Конго в 19 веке - «Дань Бельгийскому Конго».
Эти работы являются мощной критикой безумия, возникающего в результате потери людьми жизненных ориентиров. По словам художника, консервативное бельгийское общество его ненавидит, а представители крайних правых сил наверняка внесли его номером один в свой чёрный список: «Простого обывателя зачастую раздражает мысль о том, что Королевский дворец почётно оформлен художником, который открыто призывает не голосовать за правых…» В 2002 году оформляя дворец, он создал произведение «Небо наслаждения» (Heaven of Delight) для королевы Бельгии.
29 ассистентов Фабра трудились над ним на протяжении 4х месяцев. Королева дала ему полную свободу действий, и он сделал для потолка нечто вроде нового покрова, новой кожи, она была сделана из полутора миллиона жуков, а их хитиновый покров таков, что в зависимости от падающего на него света он меняет цвет. Сначала он кажется зелёным, но, когда вы начинаете двигаться по залу, становится голубым, потом золотым. Получилось что-то вроде переливающейся световой картины, на которую его вдохновили работы Босха.
фото кликабельно
И сквозь это чудесное разноцветное небо просвечивали изображения ног животных, человеческих черепов, отрезанных грудей. Сквозь прекрасную природу просвечивали ужасные знаки человеческой деятельности - как напоминание о колонизаторском прошлом Бельгии и о том, что богатство королевской семьи омыто кровью тысяч жителей Конго. Фабр рассказывает о закрепощении миллионов конголезцев, о зверствах, которые совершались по отношению к ним и о жадности колонизаторов, разворовывавших природные богатства страны. Он изображает логотипы брендов и товаров компаний, причастных к организации варварских преступлений ради прибыли. Так что это было и эстетическое явление, и в то же время политическое высказывание.
Он очень гордился этой работой и совсем не считал её плодом какого-то сотрудничества с властью. Но кое-кто посчитал, что он предатель и целых шесть месяцев преследовали его - поджидали на улице, несколько раз пытались избить. Отправляли ему письма с угрозами в духе: «Мы тебя найдём». Почти год ему приходилось спать в трёх разных местах. И как это всё закончилось? Получилось забавно. Он обожает мороженое. После проекта в Королевском дворце один мороженщик в его районе отказался ему что-либо продавать и даже плюнул в лицо. А восемь месяцев спустя Фабр установил в небольшой деревушке Ньивпорт на бельгийском побережье свою скульптуру - «В поисках утопии», изображающую мужчину, сидящего верхом на огромной морской черепахе. На создание такого необычного памятника его вдохновил роман «Утопия» Томаса Мора.
И вот однажды идёт он по Антверпену, а кто-то кричит: «Эй, Ян Фабр!». Он подумал: «Ну вот, опять началось». А они подходят и говорят: «Вы сделали такую крутую скульптуру на нашем побережье, мы любим на ней сидеть. Спасибо!». И через пару дней его случайно увидел тот самый мороженщик и бесплатно угостил мороженым. «Это хороший урок: искусство может одолеть любую силу. Моя задница была спасена. Так я победил националистов» - сказал Ян Фабр.
«Человек, держащий крест» для Антверпенского Кафедрального собора
Эта скульптура - первое произведение искусства, которое собор купил со времён Рубенса: «Мне просто повезло. В Антверпене проходила моя выставка, на которой была восковая модель этой работы. Её увидел священник, и ему понравилось. Затем позвали епископа - ему понравилось. Позвали кардинала - понравилось и ему. Так они и решили её купить. Я им говорил: «Послушайте, господа. Я не хожу в церковь и вообще не исповедую католицизм». И священник сказал: «Господин Фабр, эта церковь - для всех. Она открыта для верующих, атеистов, мусульман, иудеев. Нам очень нужны люди, которые открыты к диалогу, к примирению. Не важно, художник это или священник». Сама по себе религия - явление духовное. Все неприятные действия от её имени совершают люди. На протяжении всей истории лучшие художники работали с церковью. И эта традиция возрождается».
В 1628 году «антверпенская троица» - Рубенс, Йорданс и Ван Дейк - получила от монахов-августинцев заказ на украшение трёх алтарей в их церкви при монастыре на улице Камменстраат. Поводом стал съезд глав августинского ордена в антверпенской обители в июне того же года. Теперь бельгийскому художнику Яну Фабру выпала та же честь по случаю года Антверпенского барокко - 2018. Бывший храм теперь стал штаб-квартирой и музыкальным центром AMUZ. Современный художник переводит (точнее, «пересказывает») алтари Йорданса, Ван Дейка и Рубенса на современный язык и воспроизводит их в современном контексте, но без стремления проводить сравнение с оригиналами один в один.
В Государственном Эрмитаже в 2016 году открылась выставка Яна Фабра под названием «Рыцарь отчаяния - воин красоты». Эту выставку Эрмитаж вместе с Яном готовил два года. Художник приехал в Петербург, ходил по залам Эрмитажа накануне открытия, где ещё не все этикетки были развешаны и не все ограждения расставлены, терпеливо отвечал на одни и те же вопросы журналистов и повторял своё любимое самоопределение - «Я карлик из страны гигантов».
Ян Фабр выглядел безупречно - в лаковых чёрных паркетных туфлях, в тёмно-сером костюме и длинном сером пальто с серым же меховым воротником, серебряные густые волосы и графическая чёрная оправа очков. Совершенно не обязательные для современного арт-деятеля вкус и стиль делают его ещё более современным - он вне всяких штампов о художнике, как романтических, так и нонконформистских. В нём нет ни специальной «богемности», ни показного антиконсьюмеризма, ни скучной буржуазности. Он понимает, что одежда для современного человека - такая же характеристика, как выбор музыки, как выбор любимого художника, как вообще любой интеллектуальный выбор. Фабр вообще идеально чувствует время и место, форму и содержание. Затем он облачился в рыцарские доспехи, прошёлся по залам Эрмитажа и целовал рамы знаменитых картин.
У него спросили: «Что вы за рыцарь - Дон Кихот, Ричард Львиное Сердце?» Он ответил: «Я, скорее, сэр Ланцелот, один из рыцарей Круглого стола. Они боролись за правое дело, защищали бедных, слабых, уязвимых. А я защищаю уязвимость искусства».
Никогда ещё современное искусство не вступало в настоящий диалог с искусством старым, а не просто заслоняло его. В зале Снейдерса висели фирменные фабровские черепа из жуков-скарабеев, в зубах которых - чучела птиц и животных и словно потёкшие, в стиле художественной кисти Дали. Специально для Эрмитажа сделанная группа - скелет из скарабеев и чучело лебедя в его объятиях - парит в воздухе на фоне такого же лебедя со знаменитой картины «Птичий концерт».
И понимаешь, что не просто следишь за остроумной игрой Фабра со старыми мастерами, но и самого этого Снейдерса видишь вдруг совершенно свежим взглядом - взглядом человека, выросшего рядом с этими картинами, часами копировавшего их, впитавшего с этих картин каждое перышко каждой птицы и каждую чешуйку каждой рыбы.
Инсталляция с чучелами кошек и собак, которую Фабр сделал когда-то для Женевского музея и для которой он собирал погибших животных по обочинам шоссе.
На полу, под висящими среди мишуры чучелами животных, лежали развёрнутые пачки сливочного масла. Фабр имел в виду алхимическое значение масла как медиатора, а собака тут, как во фламандский живописи XVII века, - символ верности и преданности. У нас же это выглядит как остросоциальное высказывание на тему человеческой ответственности и громких историй с отравлениями бездомных собак.
«Обезглавленные вестники смерти»
Одна из наиболее известных техник Фабра - это мозаики, которые он выкладывает из переливающихся панцирей жуков-златок.
Жуков Фабр совершенно искренне считает чуть ли не самыми совершенными живыми существами и восхищается природной логикой, сумевшей так просто и эффектно защитить этих весьма хрупких существ от опасностей. И предвидя реакцию зоозащитников на некоторые из его работ, сразу заметил: ни одно животное не было убито с целью быть выставленным как предмет искусства. Фабр рассказал, что трупы кошек и собак он собирал по шоссе, так как люди, стремясь избавиться от своих питомцев, выбрасывают их именно туда. Там они и погибают. Насекомых также никто не умерщвлял. Панцири и крылья жуков он брал в ресторанах азиатских стран - например, Сингапура и Малайзии, где их едят.
Ими он выкладывал потолки и люстры, и бесчисленное количество более компактных инсталляций и скульптур. Для художника скарабеи - символ связи между нашим и потусторонним миром, аллегория жизни и смерти.
Ванитас - феномен, который был очень популярен в XVII веке, это такое отрицательное, негативное восприятие развлечений, намёк на то, что радости жизни - это пустое и надо думать о каких-то более важных вещах. В зале Эрмитажа висит знаменитое полотно Якоба Йорданса «Бобовый король» с изображением пира,
а рядом - работа Фабра «После пира короля», которая не является прямым комментарием, но в каком-то смысле показывает то, что происходит после праздника. Мы видим здесь пустоту, кости и мух, слетевшихся на падаль, и посреди этого одинокую собаку, которая осталась верна неизвестно чему. «После пира короля»
Выставка наделала много шума в широких кругах русскоговорящего пространства. Но увидеть его - значит увидеть главное в современном искусстве. А увидеть его в России - значит увидеть Россию в контексте главного современного искусства. И то, как выглядит фигура золотого человека с линейкой в руках - «Человек, который измеряет облака» - во дворе Эрмитажа,
это совсем не то, как она выглядела в крепости Бельведер во Флоренции
Или в Неаполе
Потому что, как говорит Фабр: «Каждый раз разрушаешь, а потом строишь заново». Этот образ отлично раскрывает Фабра как сентиментального человека и художника. Мы привыкли к тому, что современные авторы часто обращены к политической и социальной сферам жизни общества, а Фабр остаётся романтиком: кому-то образ человека, измеряющего облака линейкой, может показаться глупостью, но для него этот герой - символ служения своей идее и мечте. У Фабра вызывает неподдельный восторг призрак средневекового художника-учёного. При этом, учитывая, что со времён да Винчи наука шагнула вперёд и реально способствовать научному прогрессу современные авторы не могут, Фабру остаётся одно - идеализировать и романтизировать образ человека, познающего мир.
«Человек, пишущий на воде»
Одна из первых выставок Фабра, которую он показал в 1978 году, называлась «Моё тело, моя кровь, мой пейзаж» и состояла из картин, написанных кровью. Идея использовать собственное тело для работы уже не была нова, однако, возможно, именно Фабр первым сумел перенести опыт из плоскости художественного эксперимента в область осознанного высказывания, не просто намекая на собственную исключительность, но и подчёркивая жертвенную природу искусства. Помимо ранних работ кровью, в Эрмитаж привезли современную инсталляцию «Я позволяю себе истекать» - гиперреалистичный силиконовый автопортрет-манекен, который стоит, уткнувшись носом в репродукцию картины Рогира ван дер Вейдена «Портрет турнирного судьи».
Это метафора вторжения современного художника в историю искусств. С одной стороны, результат печальный: кровотечение из носа - иллюстрация поражения современного художника перед мастерами прошлого. С другой - инсталляция размещена между двумя полихромными порталами с изображением сцен из жизни Христа, и это придаёт всей композиции новый смысл, намекая на то, что Фабр мыслит себя Спасителем от мира искусства. Это довольно смелое заявление, но в нём нет ничего принципиально нового: начиная со Средневековья, у художников было принято переносить на себя муки, чтобы испытать состояния священной истории, отказываясь от богатства и развлечений, чтобы быть ближе к состоянию персонажей, которых они изображали на своих картинах.
Ещё одна необычная техника в коллекции Фабра - рисунки, которые он делает с помощью простых шариковых ручек Bic. Он начал их использовать ещё в молодости, когда денег у него не было. А эти ручки можно было достать где угодно. Ему нравилось с ними работать. Сами чернила - это химическая субстанция, их синий цвет - не совсем синий, со временем он может стать красноватым, пурпурным, зелёным. Всё из-за химической реакции.
Этот цвет практически невозможно перепечатать, потому что он «живой». Техника такая: он делает зарисовку, фотографирует её на плёнку, а затем наносит на снимок семь слоёв ручки BIC. Получается такая игра: изображение то появляется, то исчезает. Кстати, Марсель Бик, изобретатель ручек, коллекционировал его работы, начал покупать их ещё в 80-х. Самая известная работа в этой технике - гигантское панно «Синий час» из коллекции Королевского художественного музея Бельгии.
«Синий час» - это момент, когда ночные насекомые засыпают, а утренние существа ещё не просыпаются. В этот момент энергия темноты и света сливаются. Этот цвет уже не чёрный, но ещё и не белый, а имеет синий оттенок, рождённый метаморфозой жизни, переходящей из одного состояния в другое. Это истинное значение «синего часа», произведения искусства, созданного из энергии тех крайних границ жизни, где каждый раз рождается новая жизнь. Эрмитаж решился на смелый эксперимент: работы Фабра он разместил прямо среди классиков фламандской живописи.
Для Эрмитажа художник нарисовал специальную серию реплик на работы Рубенса, которые во время выставки висели в одном зале с оригиналами. Ценность их особенно высока, поскольку Рубенс в судьбе Фабра играет особую роль. Собственно, именно после посещения в детстве дома Рубенса в Антверпене у Фабра, по его признанию, и возник интерес к искусству.
«Появление и исчезновение Антверпена I»
На самом деле разглядеть что-либо в этих работах трудно. Зрители воспринимали их просто как синие квадраты, спрашивали: «Что это с рисунками, они что, такие старые, что на них ничего не видно?» Фабр же сознательно не захотел использовать дополнительный свет, видимо, обыгрывая название серии «Появление и исчезновение». Хотя, если постараться, с какой-то точки можно разглядеть фигуру, узнать знакомую позу.
«Появление и исчезновение Христа»
Синий цвет мастер обожает.
Были работы и из костей
К жанру автопортрета Фабр прибегает при любом удобном случае. Здесь нужно вспомнить, что он ещё и прославленный режиссёр, что во многом объясняет его страсть примерять на себя неожиданные, подчас комичные образы. Это важная тема для Фабра - метаморфозы, изменения: человек корчит гримасу перед зеркалом, меняет образ, стареет. Он считает, что любой портрет - это метаморфоза. В зале было представлено множество автопортретов Фабра, примеряющего на себя различные образы. Для него это постоянная игра, важная стратегия его творческого кредо.
В 2017 году для фильма одного французского режиссёра он повторил свой перформанс 1978 года, основанный на знаменитом снимке Филиппа Халсмана с Сальвадором Дали и парящими кошками.
Фабр танцевал, а вокруг пролетали кошки. Всё это очень не понравилось крайним правым и защитникам животных. Они устроили уличные протесты. Однажды на него напали шесть парней и принялись избивать. В итоге он попал в больницу. Вне политики существовать нельзя, она повсюду. Его работы свободны от любой идеологии, а свобода от идеологии - тоже политическое утверждение. Ещё в конце 70-х он создал собственную партию - «Партию Яна Фабра». Но состояла она из животных. Первым в списке членов была черепаха, вторым - собака. В общем, все его домашние животные стали политиками. И эту партию официально зарегистрировали. Демократия - порой забавная штука.
Его перформансы и театральные проекты вовсю используют наготу и сексуальные образы - чего стоит «Оргия толерантности» - «проект против коммерциализации сексуальности», поясняет Ян Фабр.
«В Бельгии, Франции, Нидерландах каждую ночь по телевизору крутят секс по телефону. Ты звонишь и выбираешь одну из опций: «гетеро», «гей», «лесби» и так далее. Такие службы сосут деньги из самых бедных и одиноких людей. Секс - это тоже красота. А порноиндустрия и даже реклама превращают секс в товар. Меня это раздражает». Когда его спросили: «Сами вы много раз говорили, что провокатором себя не считаете. Но ваши работы вот уже лет 30 исправно всех провоцируют. В чём же дело?»
«Цель моих работ - пробудить человеческий разум. Если человек ничего не понимает, то он думает, что перед ним провокация. Но суть-то не в этом. Каждая работа - это исследование. Например, что такое слёзы? Я сделал много рисунков слезами. И выяснилось, что слёзы бывают разные. Когда ты чистишь лук, они совсем не солёные. Когда расстаёшься с девушкой или умирает близкий человек, слёзы слегка солоноваты. А когда слёзы наворачиваются от встречи с прекрасным, они очень солёные. Это меня и интересует: что твоё тело пытается тебе сказать. Наше тело - это поле битвы. Сперматозоиды, белые и красные кровяные тельца, вирусы, бактерии - все они ведут внутри нас войну. И это делает нас очень красивыми».
Творчество Яна Фабра по ощущениям напоминают мне работы Дали, которые долго держали меня, не отпуская, в Испании в Фигерасе. Недаром Фабр создаёт свои перформансы на основе его творений. Одна из самых известных картин Сальвадора Дали - «Постоянство памяти» имеет много названий «Мягкие часы», «Твёрдость памяти» или «Стойкость памяти» или «Течение времени» или «Время».
Время, время - что это такое? Песок, ускользающий сквозь пальцы, прошлогодний снег, дождик четверга, рак на горе, посылающий громким трёхэтажным свистом всех подряд в даль светлую. Это та самая дырка от бублика. Тот самый след на берегу, смытый волной. Лицо без морщин и подтяжек, не изуродованное вторым подбородком. Темя без плеши. Совесть без пятен. Победа без поражений. Память без снов о прошлом, без портящих кровь полночных терзаний о том, как должно было быть, но не получилось.
Все студенты времён развитого социализма, конечно же, почитывали конспекты с чахлыми выкладками из классиков марксизма, могут кое-что в двух словах вспомнить и про господина Гегеля, и про господина Канта. Были такие на свете Аристотель с Платоном и чему-то там учили под ясным солнцем Древней Эллады, пачками превращая варваров неумытых в эллинов просвещённых. Знали, естественно понаслышке, и о теории относительности, но никогда не имели желания докопаться до её сути. А о времени как о категории судили только по наручным часам - желательно дорогим, престижным, естественно, фирмы «Ролекс». Вот секундная стрелка чинно описала полный круг, и время, значит, того, пошло, отсчитывая вехи рабочего дня - долгого, напряжённого, сумасшедшего, суперудачного или нет в смысле капиталовложений и прибыли.
И однажды весь мир с утра пораньше опупел! Встал с ног на голову. Все говорили о масштабном мошенничестве, о финансовой пирамиде, о незаконных сделках с собственностью и ещё о ста пятидесяти пяти грехах уголовного характера. И посыпалось, посыпалось, посыпалось - колёсики, винтики, менеджеры, агенты, секретари-референты, специалисты по маркетингу, юристы и программисты, инженеры и техники - все, кто работал в компаниях, получал жалованье, чувствовал крепкую почву под ногами. Все, кто смело смотрел в будущее, брал кредиты на покупку квартиры, на строительство загородного дома, на образование детей в европейских университетах, на всё то, что было целью и смыслом существования. Винтики и колёсики сразу стали никому не нужным барахлом. Хрустальные осколки карьер хрустели под ногами конкурентов, как простое битое стекло. И давили всех, давили эти бедные осколки без жалости - всех, кто завидовал, у кого не ладилось, кто пыжился, да не мог обскакать.
Кто-то становился богатым и уже никогда больше никому не служил, а уезжал в Ниццу или на Карибы, покупал виллы на Ибице, яхты, самолёты, путешествовал, переезжая из одного всемирно известного отеля в другой. Те, кто не сумел, что ж, они спокойно спят до определённого момента, потому что их совесть чиста и не запачкана подлогом, служат в компании, мечтают о прибавке жалованья, о карьерном продвижении, аккуратно являются на работу, выкладываются по полной и считают, что им, собственно, повезло, потому что у них вроде бы есть всё, что причисляет их к серенькому среднему классу - без особых запросов, но, слава богу, и без долгов по кредитам. И совесть - злой червяк - могла быть спокойной. Ну, хоть отчасти…
Но время, время - день тот великий, проклятый, пятница 17 августа, было безвозвратно потеряно! Время смыло ту пятницу - семнадцатое вместе с великим шансом, вместе со всеми надеждами. И Время продолжает свой бег… Вот уже другой глобальный кризис - Пандемия переступила порог!
«Дыбом волосы… и словно совершилось непоправимое:
Ужас разбух до предела, а с ним отчаяние и беспросветность.
И всё это навалилось на предстоящую жизнь души.
Бог исчез неизвестно куда. Осталась лишь чёрная точка,
Туда и канула моя судьба и съёжилась до той поры,
Когда времена в абсолют сольются».
Антонен Арто
Использованы материалы с сайтов: howtobeornot.wordpress.com, the-village.ru, zza.delo.ua, interviewrussia.ru, ru/culture, фото из сети
Начало: История России в бронзе
Памятникам нужен постамент мифа
Любой историей задетый уголок
клокочет из-под век бурлит из-под кастрюльных крышек
бегут потоки слёз ручьями народного происхожденья
в долину тощую под твердь и лаву диких гор
сень апокалипсического поползновенья…
Тристан Тцара
Бельгийца Яна Фабра называют театральным режиссёром, но о нём невозможно рассказать в одной фразе. Всем непосвящённым о нём нужно знать примерно следующее. Ещё в 70-х он стал рисовать картины собственной кровью.
Он украсил потолки Королевского дворца в Брюсселе надкрыльями тайских жуков.
Он поставил 24-часовой перформанс «Гора Олимп», в котором нашлось место и древнегреческим мифам, и цветам в промежности. В Лувре он выставил сотни надгробных плит
и необычную версию знаменитой «Пьеты» Микеланджело с собственной персоной в роли Христа
Он же облачился в доспехи и прошёлся по залам Эрмитажа
Познакомившись с его работами, зрители, несомненно, делятся на два лагеря: те, кто видит в его творчестве ужас и те, кто восхищается им и самим автором. В мире всегда были противоречивые толкования произведений искусства. Знаменитые усы Сальвадора Дали, например, - отнюдь не параноидальная причуда, а лишь отголосок средневековой моды времён Веласкеса, перед которым Дали преклонялся, что очень странно.
Ведь творчество Веласкеса - упорядоченная гармония.
Дали же по своей сути был… Он абсолютно иной! Его собственная гармония основана на дисгармонии. Жесточайшей, яркой, оригинальной. Дали впервые почувствовал вселенскую дисгармонию. Его ум - больной ли, гениальный ли, но он первый попытался осмыслить этот наш новообретённый хаос. В мире воцарилась дисгармония. Нарушен мировой порядок вещей. Предыдущее поколение с некоторых пор убеждено, что это действительно так. Но они ошибаются. Мир испортился, но не десятки лет назад, а гораздо раньше. Дали ощущал смутные отголоски общей катастрофы. Конец века… Он не дожил до него, но он знал, насколько глубоко он затронет всех нас. Как непоправимо может всё измениться, если мы не одумаемся, не опомнимся, хотя бы на рубеже тысячелетий, когда до главного оставалось уже не так много времени…
Ян Фабр родился в Бельгии в 1958 году. Он - внук знаменитого французского энтомолога Жана-Анри Фабра, автора книги «Жизнь насекомых», которого Виктор Гюго называл «Гомером насекомых». Это важно иметь в виду при виде панцирей, скелетов, рогов и чучел собак, которых он часто использует, - чтобы понять, что все эти шокирующие неподготовленного зрителя предметы - не самоцель, но естественный способ осмысления реальности человеком, который с детства был окружён коллекциями заспиртованных существ в колбах. Собаки и кошки, которые появляются в его инсталляциях - это бездомные животные, погибшие на дорогах. Фабр пытается дать им новую жизнь в искусстве и, таким образом, победить смерть. Что касается самого скандального экспоната - подвешенной на крюках собаке - то сам автор называл эту работу своим автопортретом. «Художник - это бродячая собака», - говорил он.
Папа Яна продолжил семейную традицию и работал в антверпенском ботаническом саду. О маме художник всегда вспоминает, как о француженке и строгой католичке. Несмотря на то, что Ян Фабр мало чего перенял от своих родителей в профессиональной деятельности, тема животных и религии отображена в большинстве его работ. Ян с детства хотел стать почтальоном, в этом он видел свободу. Затем, когда ему в 12 лет подарили набор юного учёного, он расширил свою мечту до химика-почтальона. Именно через эту деятельность он отрыл в себе страсть к экспериментам. Вопреки тому, что сам Ян Фабр говорит, что его родители признали его как художника только, когда ему было 40 лет, успех к нему пришёл уже в самом начале его карьеры. В 16 лет он выиграл крупную бельгийскую премию за полотно с видом Антверпена, а через 10 лет он уже поставил пьесу «Cила театральных глупостей» специально для Венецианской биеннале.
Спустя два года, в 1986 Фабр основал группу Troubleyn - девичья фамилия матери, в переводе с фламандского означает «оставаясь верным» - в Антверпене. Сегодня, в возрасте 62 лет, Ян считает, что обе его мечты реализовались: в основе его творчества лежит эксперимент, а показывая свои работы по всему миру, он является почтальоном, доставляющим своё искусство. Выставки бельгийца Яна Фабра - того, которого называют в художественных кругах провокатором и экстремистом, всегда очень сильные, очень социальные и, одновременно, очень красивые. Одной из тем выставок является абсурд и ужасы колонизации Бельгией Конго в 19 веке - «Дань Бельгийскому Конго».
Эти работы являются мощной критикой безумия, возникающего в результате потери людьми жизненных ориентиров. По словам художника, консервативное бельгийское общество его ненавидит, а представители крайних правых сил наверняка внесли его номером один в свой чёрный список: «Простого обывателя зачастую раздражает мысль о том, что Королевский дворец почётно оформлен художником, который открыто призывает не голосовать за правых…» В 2002 году оформляя дворец, он создал произведение «Небо наслаждения» (Heaven of Delight) для королевы Бельгии.
29 ассистентов Фабра трудились над ним на протяжении 4х месяцев. Королева дала ему полную свободу действий, и он сделал для потолка нечто вроде нового покрова, новой кожи, она была сделана из полутора миллиона жуков, а их хитиновый покров таков, что в зависимости от падающего на него света он меняет цвет. Сначала он кажется зелёным, но, когда вы начинаете двигаться по залу, становится голубым, потом золотым. Получилось что-то вроде переливающейся световой картины, на которую его вдохновили работы Босха.
фото кликабельно
И сквозь это чудесное разноцветное небо просвечивали изображения ног животных, человеческих черепов, отрезанных грудей. Сквозь прекрасную природу просвечивали ужасные знаки человеческой деятельности - как напоминание о колонизаторском прошлом Бельгии и о том, что богатство королевской семьи омыто кровью тысяч жителей Конго. Фабр рассказывает о закрепощении миллионов конголезцев, о зверствах, которые совершались по отношению к ним и о жадности колонизаторов, разворовывавших природные богатства страны. Он изображает логотипы брендов и товаров компаний, причастных к организации варварских преступлений ради прибыли. Так что это было и эстетическое явление, и в то же время политическое высказывание.
Он очень гордился этой работой и совсем не считал её плодом какого-то сотрудничества с властью. Но кое-кто посчитал, что он предатель и целых шесть месяцев преследовали его - поджидали на улице, несколько раз пытались избить. Отправляли ему письма с угрозами в духе: «Мы тебя найдём». Почти год ему приходилось спать в трёх разных местах. И как это всё закончилось? Получилось забавно. Он обожает мороженое. После проекта в Королевском дворце один мороженщик в его районе отказался ему что-либо продавать и даже плюнул в лицо. А восемь месяцев спустя Фабр установил в небольшой деревушке Ньивпорт на бельгийском побережье свою скульптуру - «В поисках утопии», изображающую мужчину, сидящего верхом на огромной морской черепахе. На создание такого необычного памятника его вдохновил роман «Утопия» Томаса Мора.
И вот однажды идёт он по Антверпену, а кто-то кричит: «Эй, Ян Фабр!». Он подумал: «Ну вот, опять началось». А они подходят и говорят: «Вы сделали такую крутую скульптуру на нашем побережье, мы любим на ней сидеть. Спасибо!». И через пару дней его случайно увидел тот самый мороженщик и бесплатно угостил мороженым. «Это хороший урок: искусство может одолеть любую силу. Моя задница была спасена. Так я победил националистов» - сказал Ян Фабр.
«Человек, держащий крест» для Антверпенского Кафедрального собора
Эта скульптура - первое произведение искусства, которое собор купил со времён Рубенса: «Мне просто повезло. В Антверпене проходила моя выставка, на которой была восковая модель этой работы. Её увидел священник, и ему понравилось. Затем позвали епископа - ему понравилось. Позвали кардинала - понравилось и ему. Так они и решили её купить. Я им говорил: «Послушайте, господа. Я не хожу в церковь и вообще не исповедую католицизм». И священник сказал: «Господин Фабр, эта церковь - для всех. Она открыта для верующих, атеистов, мусульман, иудеев. Нам очень нужны люди, которые открыты к диалогу, к примирению. Не важно, художник это или священник». Сама по себе религия - явление духовное. Все неприятные действия от её имени совершают люди. На протяжении всей истории лучшие художники работали с церковью. И эта традиция возрождается».
В 1628 году «антверпенская троица» - Рубенс, Йорданс и Ван Дейк - получила от монахов-августинцев заказ на украшение трёх алтарей в их церкви при монастыре на улице Камменстраат. Поводом стал съезд глав августинского ордена в антверпенской обители в июне того же года. Теперь бельгийскому художнику Яну Фабру выпала та же честь по случаю года Антверпенского барокко - 2018. Бывший храм теперь стал штаб-квартирой и музыкальным центром AMUZ. Современный художник переводит (точнее, «пересказывает») алтари Йорданса, Ван Дейка и Рубенса на современный язык и воспроизводит их в современном контексте, но без стремления проводить сравнение с оригиналами один в один.
В Государственном Эрмитаже в 2016 году открылась выставка Яна Фабра под названием «Рыцарь отчаяния - воин красоты». Эту выставку Эрмитаж вместе с Яном готовил два года. Художник приехал в Петербург, ходил по залам Эрмитажа накануне открытия, где ещё не все этикетки были развешаны и не все ограждения расставлены, терпеливо отвечал на одни и те же вопросы журналистов и повторял своё любимое самоопределение - «Я карлик из страны гигантов».
Ян Фабр выглядел безупречно - в лаковых чёрных паркетных туфлях, в тёмно-сером костюме и длинном сером пальто с серым же меховым воротником, серебряные густые волосы и графическая чёрная оправа очков. Совершенно не обязательные для современного арт-деятеля вкус и стиль делают его ещё более современным - он вне всяких штампов о художнике, как романтических, так и нонконформистских. В нём нет ни специальной «богемности», ни показного антиконсьюмеризма, ни скучной буржуазности. Он понимает, что одежда для современного человека - такая же характеристика, как выбор музыки, как выбор любимого художника, как вообще любой интеллектуальный выбор. Фабр вообще идеально чувствует время и место, форму и содержание. Затем он облачился в рыцарские доспехи, прошёлся по залам Эрмитажа и целовал рамы знаменитых картин.
У него спросили: «Что вы за рыцарь - Дон Кихот, Ричард Львиное Сердце?» Он ответил: «Я, скорее, сэр Ланцелот, один из рыцарей Круглого стола. Они боролись за правое дело, защищали бедных, слабых, уязвимых. А я защищаю уязвимость искусства».
Никогда ещё современное искусство не вступало в настоящий диалог с искусством старым, а не просто заслоняло его. В зале Снейдерса висели фирменные фабровские черепа из жуков-скарабеев, в зубах которых - чучела птиц и животных и словно потёкшие, в стиле художественной кисти Дали. Специально для Эрмитажа сделанная группа - скелет из скарабеев и чучело лебедя в его объятиях - парит в воздухе на фоне такого же лебедя со знаменитой картины «Птичий концерт».
И понимаешь, что не просто следишь за остроумной игрой Фабра со старыми мастерами, но и самого этого Снейдерса видишь вдруг совершенно свежим взглядом - взглядом человека, выросшего рядом с этими картинами, часами копировавшего их, впитавшего с этих картин каждое перышко каждой птицы и каждую чешуйку каждой рыбы.
Инсталляция с чучелами кошек и собак, которую Фабр сделал когда-то для Женевского музея и для которой он собирал погибших животных по обочинам шоссе.
На полу, под висящими среди мишуры чучелами животных, лежали развёрнутые пачки сливочного масла. Фабр имел в виду алхимическое значение масла как медиатора, а собака тут, как во фламандский живописи XVII века, - символ верности и преданности. У нас же это выглядит как остросоциальное высказывание на тему человеческой ответственности и громких историй с отравлениями бездомных собак.
«Обезглавленные вестники смерти»
Одна из наиболее известных техник Фабра - это мозаики, которые он выкладывает из переливающихся панцирей жуков-златок.
Жуков Фабр совершенно искренне считает чуть ли не самыми совершенными живыми существами и восхищается природной логикой, сумевшей так просто и эффектно защитить этих весьма хрупких существ от опасностей. И предвидя реакцию зоозащитников на некоторые из его работ, сразу заметил: ни одно животное не было убито с целью быть выставленным как предмет искусства. Фабр рассказал, что трупы кошек и собак он собирал по шоссе, так как люди, стремясь избавиться от своих питомцев, выбрасывают их именно туда. Там они и погибают. Насекомых также никто не умерщвлял. Панцири и крылья жуков он брал в ресторанах азиатских стран - например, Сингапура и Малайзии, где их едят.
Ими он выкладывал потолки и люстры, и бесчисленное количество более компактных инсталляций и скульптур. Для художника скарабеи - символ связи между нашим и потусторонним миром, аллегория жизни и смерти.
Ванитас - феномен, который был очень популярен в XVII веке, это такое отрицательное, негативное восприятие развлечений, намёк на то, что радости жизни - это пустое и надо думать о каких-то более важных вещах. В зале Эрмитажа висит знаменитое полотно Якоба Йорданса «Бобовый король» с изображением пира,
а рядом - работа Фабра «После пира короля», которая не является прямым комментарием, но в каком-то смысле показывает то, что происходит после праздника. Мы видим здесь пустоту, кости и мух, слетевшихся на падаль, и посреди этого одинокую собаку, которая осталась верна неизвестно чему. «После пира короля»
Выставка наделала много шума в широких кругах русскоговорящего пространства. Но увидеть его - значит увидеть главное в современном искусстве. А увидеть его в России - значит увидеть Россию в контексте главного современного искусства. И то, как выглядит фигура золотого человека с линейкой в руках - «Человек, который измеряет облака» - во дворе Эрмитажа,
это совсем не то, как она выглядела в крепости Бельведер во Флоренции
Или в Неаполе
Потому что, как говорит Фабр: «Каждый раз разрушаешь, а потом строишь заново». Этот образ отлично раскрывает Фабра как сентиментального человека и художника. Мы привыкли к тому, что современные авторы часто обращены к политической и социальной сферам жизни общества, а Фабр остаётся романтиком: кому-то образ человека, измеряющего облака линейкой, может показаться глупостью, но для него этот герой - символ служения своей идее и мечте. У Фабра вызывает неподдельный восторг призрак средневекового художника-учёного. При этом, учитывая, что со времён да Винчи наука шагнула вперёд и реально способствовать научному прогрессу современные авторы не могут, Фабру остаётся одно - идеализировать и романтизировать образ человека, познающего мир.
«Человек, пишущий на воде»
Одна из первых выставок Фабра, которую он показал в 1978 году, называлась «Моё тело, моя кровь, мой пейзаж» и состояла из картин, написанных кровью. Идея использовать собственное тело для работы уже не была нова, однако, возможно, именно Фабр первым сумел перенести опыт из плоскости художественного эксперимента в область осознанного высказывания, не просто намекая на собственную исключительность, но и подчёркивая жертвенную природу искусства. Помимо ранних работ кровью, в Эрмитаж привезли современную инсталляцию «Я позволяю себе истекать» - гиперреалистичный силиконовый автопортрет-манекен, который стоит, уткнувшись носом в репродукцию картины Рогира ван дер Вейдена «Портрет турнирного судьи».
Это метафора вторжения современного художника в историю искусств. С одной стороны, результат печальный: кровотечение из носа - иллюстрация поражения современного художника перед мастерами прошлого. С другой - инсталляция размещена между двумя полихромными порталами с изображением сцен из жизни Христа, и это придаёт всей композиции новый смысл, намекая на то, что Фабр мыслит себя Спасителем от мира искусства. Это довольно смелое заявление, но в нём нет ничего принципиально нового: начиная со Средневековья, у художников было принято переносить на себя муки, чтобы испытать состояния священной истории, отказываясь от богатства и развлечений, чтобы быть ближе к состоянию персонажей, которых они изображали на своих картинах.
Ещё одна необычная техника в коллекции Фабра - рисунки, которые он делает с помощью простых шариковых ручек Bic. Он начал их использовать ещё в молодости, когда денег у него не было. А эти ручки можно было достать где угодно. Ему нравилось с ними работать. Сами чернила - это химическая субстанция, их синий цвет - не совсем синий, со временем он может стать красноватым, пурпурным, зелёным. Всё из-за химической реакции.
Этот цвет практически невозможно перепечатать, потому что он «живой». Техника такая: он делает зарисовку, фотографирует её на плёнку, а затем наносит на снимок семь слоёв ручки BIC. Получается такая игра: изображение то появляется, то исчезает. Кстати, Марсель Бик, изобретатель ручек, коллекционировал его работы, начал покупать их ещё в 80-х. Самая известная работа в этой технике - гигантское панно «Синий час» из коллекции Королевского художественного музея Бельгии.
«Синий час» - это момент, когда ночные насекомые засыпают, а утренние существа ещё не просыпаются. В этот момент энергия темноты и света сливаются. Этот цвет уже не чёрный, но ещё и не белый, а имеет синий оттенок, рождённый метаморфозой жизни, переходящей из одного состояния в другое. Это истинное значение «синего часа», произведения искусства, созданного из энергии тех крайних границ жизни, где каждый раз рождается новая жизнь. Эрмитаж решился на смелый эксперимент: работы Фабра он разместил прямо среди классиков фламандской живописи.
Для Эрмитажа художник нарисовал специальную серию реплик на работы Рубенса, которые во время выставки висели в одном зале с оригиналами. Ценность их особенно высока, поскольку Рубенс в судьбе Фабра играет особую роль. Собственно, именно после посещения в детстве дома Рубенса в Антверпене у Фабра, по его признанию, и возник интерес к искусству.
«Появление и исчезновение Антверпена I»
На самом деле разглядеть что-либо в этих работах трудно. Зрители воспринимали их просто как синие квадраты, спрашивали: «Что это с рисунками, они что, такие старые, что на них ничего не видно?» Фабр же сознательно не захотел использовать дополнительный свет, видимо, обыгрывая название серии «Появление и исчезновение». Хотя, если постараться, с какой-то точки можно разглядеть фигуру, узнать знакомую позу.
«Появление и исчезновение Христа»
Синий цвет мастер обожает.
Были работы и из костей
К жанру автопортрета Фабр прибегает при любом удобном случае. Здесь нужно вспомнить, что он ещё и прославленный режиссёр, что во многом объясняет его страсть примерять на себя неожиданные, подчас комичные образы. Это важная тема для Фабра - метаморфозы, изменения: человек корчит гримасу перед зеркалом, меняет образ, стареет. Он считает, что любой портрет - это метаморфоза. В зале было представлено множество автопортретов Фабра, примеряющего на себя различные образы. Для него это постоянная игра, важная стратегия его творческого кредо.
В 2017 году для фильма одного французского режиссёра он повторил свой перформанс 1978 года, основанный на знаменитом снимке Филиппа Халсмана с Сальвадором Дали и парящими кошками.
Фабр танцевал, а вокруг пролетали кошки. Всё это очень не понравилось крайним правым и защитникам животных. Они устроили уличные протесты. Однажды на него напали шесть парней и принялись избивать. В итоге он попал в больницу. Вне политики существовать нельзя, она повсюду. Его работы свободны от любой идеологии, а свобода от идеологии - тоже политическое утверждение. Ещё в конце 70-х он создал собственную партию - «Партию Яна Фабра». Но состояла она из животных. Первым в списке членов была черепаха, вторым - собака. В общем, все его домашние животные стали политиками. И эту партию официально зарегистрировали. Демократия - порой забавная штука.
Его перформансы и театральные проекты вовсю используют наготу и сексуальные образы - чего стоит «Оргия толерантности» - «проект против коммерциализации сексуальности», поясняет Ян Фабр.
«В Бельгии, Франции, Нидерландах каждую ночь по телевизору крутят секс по телефону. Ты звонишь и выбираешь одну из опций: «гетеро», «гей», «лесби» и так далее. Такие службы сосут деньги из самых бедных и одиноких людей. Секс - это тоже красота. А порноиндустрия и даже реклама превращают секс в товар. Меня это раздражает». Когда его спросили: «Сами вы много раз говорили, что провокатором себя не считаете. Но ваши работы вот уже лет 30 исправно всех провоцируют. В чём же дело?»
«Цель моих работ - пробудить человеческий разум. Если человек ничего не понимает, то он думает, что перед ним провокация. Но суть-то не в этом. Каждая работа - это исследование. Например, что такое слёзы? Я сделал много рисунков слезами. И выяснилось, что слёзы бывают разные. Когда ты чистишь лук, они совсем не солёные. Когда расстаёшься с девушкой или умирает близкий человек, слёзы слегка солоноваты. А когда слёзы наворачиваются от встречи с прекрасным, они очень солёные. Это меня и интересует: что твоё тело пытается тебе сказать. Наше тело - это поле битвы. Сперматозоиды, белые и красные кровяные тельца, вирусы, бактерии - все они ведут внутри нас войну. И это делает нас очень красивыми».
Творчество Яна Фабра по ощущениям напоминают мне работы Дали, которые долго держали меня, не отпуская, в Испании в Фигерасе. Недаром Фабр создаёт свои перформансы на основе его творений. Одна из самых известных картин Сальвадора Дали - «Постоянство памяти» имеет много названий «Мягкие часы», «Твёрдость памяти» или «Стойкость памяти» или «Течение времени» или «Время».
Время, время - что это такое? Песок, ускользающий сквозь пальцы, прошлогодний снег, дождик четверга, рак на горе, посылающий громким трёхэтажным свистом всех подряд в даль светлую. Это та самая дырка от бублика. Тот самый след на берегу, смытый волной. Лицо без морщин и подтяжек, не изуродованное вторым подбородком. Темя без плеши. Совесть без пятен. Победа без поражений. Память без снов о прошлом, без портящих кровь полночных терзаний о том, как должно было быть, но не получилось.
Все студенты времён развитого социализма, конечно же, почитывали конспекты с чахлыми выкладками из классиков марксизма, могут кое-что в двух словах вспомнить и про господина Гегеля, и про господина Канта. Были такие на свете Аристотель с Платоном и чему-то там учили под ясным солнцем Древней Эллады, пачками превращая варваров неумытых в эллинов просвещённых. Знали, естественно понаслышке, и о теории относительности, но никогда не имели желания докопаться до её сути. А о времени как о категории судили только по наручным часам - желательно дорогим, престижным, естественно, фирмы «Ролекс». Вот секундная стрелка чинно описала полный круг, и время, значит, того, пошло, отсчитывая вехи рабочего дня - долгого, напряжённого, сумасшедшего, суперудачного или нет в смысле капиталовложений и прибыли.
И однажды весь мир с утра пораньше опупел! Встал с ног на голову. Все говорили о масштабном мошенничестве, о финансовой пирамиде, о незаконных сделках с собственностью и ещё о ста пятидесяти пяти грехах уголовного характера. И посыпалось, посыпалось, посыпалось - колёсики, винтики, менеджеры, агенты, секретари-референты, специалисты по маркетингу, юристы и программисты, инженеры и техники - все, кто работал в компаниях, получал жалованье, чувствовал крепкую почву под ногами. Все, кто смело смотрел в будущее, брал кредиты на покупку квартиры, на строительство загородного дома, на образование детей в европейских университетах, на всё то, что было целью и смыслом существования. Винтики и колёсики сразу стали никому не нужным барахлом. Хрустальные осколки карьер хрустели под ногами конкурентов, как простое битое стекло. И давили всех, давили эти бедные осколки без жалости - всех, кто завидовал, у кого не ладилось, кто пыжился, да не мог обскакать.
Кто-то становился богатым и уже никогда больше никому не служил, а уезжал в Ниццу или на Карибы, покупал виллы на Ибице, яхты, самолёты, путешествовал, переезжая из одного всемирно известного отеля в другой. Те, кто не сумел, что ж, они спокойно спят до определённого момента, потому что их совесть чиста и не запачкана подлогом, служат в компании, мечтают о прибавке жалованья, о карьерном продвижении, аккуратно являются на работу, выкладываются по полной и считают, что им, собственно, повезло, потому что у них вроде бы есть всё, что причисляет их к серенькому среднему классу - без особых запросов, но, слава богу, и без долгов по кредитам. И совесть - злой червяк - могла быть спокойной. Ну, хоть отчасти…
Но время, время - день тот великий, проклятый, пятница 17 августа, было безвозвратно потеряно! Время смыло ту пятницу - семнадцатое вместе с великим шансом, вместе со всеми надеждами. И Время продолжает свой бег… Вот уже другой глобальный кризис - Пандемия переступила порог!
«Дыбом волосы… и словно совершилось непоправимое:
Ужас разбух до предела, а с ним отчаяние и беспросветность.
И всё это навалилось на предстоящую жизнь души.
Бог исчез неизвестно куда. Осталась лишь чёрная точка,
Туда и канула моя судьба и съёжилась до той поры,
Когда времена в абсолют сольются».
Антонен Арто
Использованы материалы с сайтов: howtobeornot.wordpress.com, the-village.ru, zza.delo.ua, interviewrussia.ru, ru/culture, фото из сети
Начало: История России в бронзе
Памятникам нужен постамент мифа
Любой историей задетый уголок