Художник с отвагой Давида
На склоне лет, уж к смерти приближаясь,
Я поздно понял твой соблазн, о свет, -
Ты счастием манишь, какого нет,
И отдыхом, что умер, не рождаясь.
Стыдясь и ужасаясь того, чем прежде жил,
И с неба слыша зовы, - увы, я вновь прельщаюсь
Грехом, что был мне мил, в ком смерть душе,
А плоти - лишь оковы. Вам говорит суровый
Мой опыт: в небо внидет только тот,
Кто, чуть родившись, тотчас вновь умрёт.
Микеланджело
Окончание.
Начало: Обмирщение святого
В январе 1504 года специальная комиссия решала, где установить шедевр. В состав её входили Сандро Боттичелли, Давид Гирландайо, Филиппо Липпи, Леонардо да Винчи. Во время заседания комиссии Микеланджело, как обычно, сильно повздорил с Леонардо. Сошлись на том, что скульптура должна стоять около Дворца Республики. Сорок человек четыре дня волокли подвешенного гиганта на специальной станине, они преодолевали расстояние, которое можно пройти за 10 минут. Установка Давида стала общеитальянским событием. Италия в то время страдала от разобщённости. Маленькие города-государства делались добычей бесконечных завоевателей. Идея отстоять свободу, свой путь в истории, так потрясающе переданная в Давиде, произвела впечатление на всю страну.
И Микеланджело получил новый заказ. Правитель Флоренции Содерини захотел, чтобы новый зал Большого совета расписали два гения: одну стену - Микеланджело, а другую - Леонардо. Художникам поручили осветить что-нибудь из ярких эпизодов прошлого Флоренции, и оба согласились. Правда, они не должны были работать прямо напротив друг друга в зале - они готовили картоны, чтобы потом перевести их в роспись. Леонардо избрал в качестве сюжета битву под Ангиари 1440 года. Рисуя битву, он создал настоящий гимн боевым коням - в пылу жестокого сражения они несли на себе облачённых в древнеримские доспехи всадников, которые разили друг друга мечами, бились, кусались, сцеплялись подобно фуриям. Люди и кони на равных правах были брошены в кипение кровавой схватки; многочисленные группы великолепно входили в общую композицию.
Микеланджело ясно понял: превзойти Леонардо ни в манерах, ни в красоте и изяществе ему никогда не удастся. Но он, Микеланджело, - лучший рисовальщик во всей Италии. Однако если он просто скажет об этом, ему никто не поверит. Необходимо это доказать. Его работа предстанет перед зрителем рядом с работой Леонардо как доказательство того, что он способен превзойти Леонардову живопись, победить его в каждой своей фигуре. Он пошёл в библиотеку Санто Спирито и попросил у дежурного там монаха-августинца какую-нибудь историю Флоренции. Тот дал ему хронику Филиппе Виллани. Микеланджело прочитал в ней о сражениях гвельфов и гибеллинов, о войнах с Пизой и другими городами-государствами. Во фреске можно обойтись и без битвы, но в ней необходимо показать какой-то триумф, торжество, льстящее чести земляков. На каких страницах отыщешь такой эпизод, который к тому же был бы хорош для карандаша и кисти и явился бы драматическим контрастом Леонардовой баталии? Эпизод, дающий возможность одержать верх над Леонардо?
Микеланджело читал уже несколько дней и не находил ничего подходящего, пока не наткнулся на рассказ, от которого у него заколотилось сердце. Речь шла о местечке Кашине, близ Пизы, где в жаркий летний день флорентинское войско разбило лагерь на берегу Арно. Чувствуя себя в безопасности, многие солдаты полезли в реку купаться, другие сидели поблизости и обсыхали, третьи, сложив тяжёлые доспехи, нежились на траве. Вдруг на берег выбежали часовые. «Мы погибли! - кричали они. - На нас напали пизанцы!» Солдаты повыскакивали из реки, те, кто сидел на берегу, поспешно надевали одежду и доспехи, хватали в руки оружие… как раз вовремя, чтобы отразить три атаки пизанцев и разбить неприятеля наголову. Это был повод написать большую группу мужчин, молодых и старых, под ярким солнцем, со следами воды на теле, - мужчин в минуту опасности, в напряжённом действии, в тревоге, которая читалась не только на их лицах, но и в каждом мускуле; воины будут в самых разнообразных позах - то наклонившиеся, чтобы поднять с земли оружие, то уже готовые грудью встретить врага и защитить свою жизнь. Словом, тут крылась возможность создать нечто захватывающее. И Микеланджело выбрал битву при Кашине 1364 года. Этих людей надо написать так, чтобы каждый из них был подобен Давиду: общий портрет человечества, изгнанного из своего, дарованного ему на мгновение Райского Сада.
Все изображённые люди должны были производить то же впечатление единой массы - сбившиеся на тесном пространстве обнажённые воины, перепутанные, переплетённые руки, торсы, головы, словно часть чего-то единого, органического целого. В минуту опасности, пока противник не подступил к ним вплотную, ратники одним порывом выскакивают из воды, хватая одежду, латы, оружие, и встают против врага. Обнажённые юноши схватили свои копья и мечи, не обращая внимания на одежду. Бывалые, закалённые солдаты, у них мускулистые, крепкие ноги и плечи - они готовы броситься на приближающегося неприятеля с голыми руками. Они ещё на грани между оцепенением и готовностью к действию; воин, рука которого с судорожной силой высовывается из наброшенной на плечи рубахи; старый солдат с ивовым венком на голове натягивает рейтузы на свои мокрые ноги так остервенело, что, как Микеланджело объяснял, «его проступившие под кожей мускулы и сухожилия видны все до единого, и рот его перекошен ненавистью, и всё тело мучительно напряглось вплоть до пальцев ног».
Картоны были написаны. Это были два шедевра, судьба которых оказалась грустной, оба картона утрачены.
Изваяв статую Давида для Флоренции и написав картон для зала Большого совета, Микеланджело до конца своей жизни оказался во власти римских Пап. Его призвал Папа Юлий II - это яркая, заметная фигура. Он двадцать лет, будучи кардиналом, ждал папской тиары, пережил трёх предшественников и в 64 года, наконец, с трудом занял этот престол. Будучи крепким и боевым стариком, он лелеял честолюбивые замыслы. Прежде всего - объединить Италию, но только под властью Папы. В процессе этого объединения он готов был сражаться с врагами Италии, Юлий II был склонен к мании величия. Призвав Микеланджело в 1506 или 1507 году, он первым делом захотел соорудить себе гробницу на манер египетских фараонов, и чтобы по масштабу она была не мельче. По его приказу Микеланджело запланировал более 40 фигур. Они должны были олицетворять Землю, Небо, Космос и Искусство, которые стали пленниками смерти. Проект очень понравился Папе.
Работа давала простор фантазии Микеланджело, его великолепному резцу. Художник с радостью отправился в горную Тоскану, в Каррару, руководить добычей мрамора и самому рубить в каменоломне. Он провёл там восемь месяцев в суровых условиях, в этих краях холодные зимы. Очень счастливый, он отправлял партиями в Рим великолепный мрамор. Когда вернулся, увидел, что большая часть площади Святого Петра завалена горами мрамора, картина радовала глаз. И вдруг Микеланджело столкнулся с трудностями при оплате последней партии камня. До этого Юлий II всегда говорил: «Заходи прямо ко мне, подписывать бумаги буду я». Теперь же Микеланджело не мог попасть к нему день, другой, третий. А потом охранники сказали ему, что именно его не велено принимать. Для Микеланджело, гордого, знающего себе цену, это был такой удар, что он вернулся домой и немедленно, ничего толком не собрав, уехал из Рима. Он не мог вынести такого оскорбления.
Папа тут же отправил за ним посланников, но Микеланджело не возвращался. Это был настоящий бунт. Юлий II стал писать во Флоренцию, чтобы ему вернули Микеланджело. Власти города стали опасаться ссоры с Папой. Наконец Юлий II прибыл по своим делам в Болонью и затребовал, чтобы туда приехал Микеланджело. Доброжелатели объяснили художнику, что не откликаться нельзя - его жизнь в опасности. Встреча состоялась в 1507 году. Папа сварливо сказал: «Что это такое? Я за тобой сюда прибыл!» Но простил Микеланджело и срочно заказал ему статую. А почему же раньше, в Риме, его перестали принимать? Причиной тому интриги - интриги главного соперника и завистника, хотя и талантливого архитектора Донато Браманте. Он опасался, что, пока изготавливается гробница, все деньги пойдут Микеланджело. Кроме того, Браманте умело злоупотреблял средствами, отпущенными для строительства. Микеланджело же никогда этого не делал. Браманте сделал всё, чтобы отговорить Папу от строительства гробницы. Он сказал, что нужно сначала перестроить собор, а потом заниматься всем остальным, и намекнул, что это дурная примета - строить себе гробницу при жизни. Юлий II собирался жить долго, он испугался и решил всё отсрочить, причём в такой оскорбительной форме.
Итак, в Болонье состоялось примирение, и тут же поступил заказ - отлить фигуру Юлия II в бронзе. Свободолюбивая Болонья всегда была в конфликте с папством. Юлий II решил в наущение жителям города поставить свою бронзовую фигуру на фасаде главного собора.
Микеланджело очень быстро её изготовил. Это большая фигура, высотой четыре метра в сидячем положении. В левой руке Папа держит ключи - символ своей власти. Юлий II, разглядывая статую, спросил Микеланджело: «А что это я делаю правой рукой?» - «Благословляете и немножко грозите». Конечно, Болонье эта скульптура не понравилась. О её художественных достоинствах мы судить не можем: через четыре года она была сброшена с крыши собора во время очередного мятежа и разбилась. Враг Юлия II герцог Феррарский закупил сохранившиеся фрагменты и приказал отлить из них пушку. И в насмешку над Папой назвал эту пушку «Юлия».
В 1513 году Юлий II умер. Как выяснилось потом, Микеланджело после его смерти продолжал работать над его гробницей и частично этот заказ выполнил. Величайшая скульптура Моисея, Рахили и Лии делались именно для этой гробницы. Эти потрясающие скульптуры свидетельствуют о том, что Микеланджело испытывал симпатию к Юлию II, который, наряду с невероятной гордостью, имел благородные идеи и художественный вкус.
Следующие Папы были хуже. В 1523 году престол занял Климент VII - родственник Медичи, великого благодетеля Микеланджело. Незаконный сын брата Лоренцо Великолепного. Как и другие властители, он захотел иметь при себе Микеланджело и дал большой заказ - изваять усыпальницу дома Медичи. Микеланджело сам сделал пристройку к церкви во Флоренции и создал проект, опять колоссальный, который в основном выполнен. Фигура Лоренцо в римском костюме, в доспехах, фигура его брата, Джулиано, коварно убитого заговорщиками, величайшие символические фигуры Ночь, День, Утро, Вечер.
В зените славы Микеланджело трудился безостановочно, без отдыха. Микеланджело не раз следил за Леонардо, когда тот шагал через площадь со своей обычной свитой слуг и приспешников. Он шёл, аристократически откинув свою скульптурную голову. Широкий, величавый лоб окутан дымкой волнистых рыжеватых волос, спадающих до плеч, великолепный подбородок, словно изваянный из дивного каррарского мрамора, который он презирал, безупречно вылепленный широкий нос, округлые полные красные губы, освещающие всё лицо, холодные голубые глаза, в которых читались поразительная проницательность и ум, нежный, будто у сельской девушки, цвет кожи. Он всегда убеждался, что фигура этого человека не менее совершенна, чем его лицо: он был высок, изящен, широкоплеч, с узкими бедрами атлета, проворство и ловкость в нём сочетались с силой. Одевался он с царственным блеском, презирая в то же время условности: небрежно накинутый на плечи розовый плащ до колен, рубашка и рейтузы, обтягивающие тело до удивления плотно. Глядя на Леонардо, Микеланджело чувствовал себя уродливым, неуклюжим; он теперь видел, насколько дурна, плохо сшита и заношена его одежда. Тщательно убранные золотистые волосы, аромат духов, кружева вокруг шеи и запястий, драгоценные украшения, несказанная изысканность этого человека заставляли его ощутить себя оборванцем, чумазым простолюдином. Но это была просто совершенно особенная натура, работа поглощала его.
Была ли в его жизни любовь? Есть предположение, основание для которого дают его стихи, что в 1508 году, покидая Болонью, он скорбно прощался с некой златовласой красавицей: «Как счастлив искусно сплетённый из ярких цветов венок на её златокудрой головке! Цветы теснятся вкруг чела, споря о том, кто первый коснётся его поцелуем. Платье, обхватившее стан и ниспадающее до земли свободными складками, счастливо от раннего утра и до поздней ночи. Золотая ткань неустанно ласкает ей щёки и шейку. Но безмерное блаженство выпало ленте с золотою каймой, что опоясывает грудь, нежно её сжимая. Пояс словно говорит: «Я вечно хочу обнимать тебя!..» Ах, будь это мои руки!» А потом была любовь, очевидно платоническая, в возрасте 60 лет. Некая Витториа Колонна, очень знатная дама, маркиза, вдова, рано потерявшая мужа.
Она жила при монастыре, не будучи монахиней. Женщина, которая поклонялась гуманистам, восхищалась стихами и терпимо относилась к Реформации. Витториа была известна прелестной внешностью и праведной жизнью. Судьба свела их, и Микеланджело отправлял ей стихи, посылал рисунки, сравнивал её с Богоматерью. По его словам, больше всего в жизни он скорбел о том, что, прощаясь с ней, умершей, поцеловал её руку, а не лоб. Это было чувство очень высокое, а в его замкнутой душе нашлось место нежности.
Была в его натуре и доброта. Он очень заботился о родных, содержал их всех, раздавал деньги, подарки и всегда понимал, что он - главная опора семьи. Вот строчки из письма к обожаемому племяннику по имени Леонардо: «Хочу, чтобы 46 эскудо ты раздал беднякам. Постарайся выведать о ком-нибудь, кто нуждается особо, и дай ему тайно эти деньги, дабы не знали, от кого они». Он был искренним христианином. У Микеланджело было выдающееся деяние - роспись Сикстинской капеллы в Риме. Этот шедевр поднял его имя в Италии и во всей Европе на невиданную высоту.
В своём первоначальном виде здание Cappella Sistina напоминало скорее крепость, чем капеллу. Папа Сикст намеревался использовать его в случае войны для обороны Ватикана, и кровля здания была увенчана зубчатой стенкой, из-за которой солдаты могли бы стрелять из пушек и швырять камни в нападающих. Когда соседняя башня Святого Ангела была превращена в крепость и переходами по высоким стенам соединена с папским дворцом, Папа Юлий приказал приподнять кровлю Систины и закрыть зубчатую стенку. Предназначенная для солдат площадка над сводом теперь стала не нужна, и Юлий обязал расписать плафон Микеланджело.
Боковые стены капеллы были разделены на три яруса и поднимались к коробовому своду: самый нижний ярус был затянут шпалерами, по второму, или среднему, ярусу шёл фриз, составленный из фресок. Над фресками вдоль стены тянулся выступающий кирпичный карниз. И в самом высоком, третьем ярусе были размещены окна; между окнами темнели портреты пап.
Потолок - это выкрашенное в светло-голубой цвет и усеянное золотыми звёздами огромное поле, от верха стены, сливаясь со сводом и переходя в него, поднимались широкие падуги, разделённые пилястрами, опирающимися на третий ярус стены, - это то пространство, которое Микеланджело должен был расписать - 600 квадратных метров. Творить самое лучшее, самое совершенное из возможного - это было в существе его натуры, в крови; ему постоянно хотелось превзойти границы своего умения и способностей, ибо он тогда лишь был удовлетворён своей работой, когда создавал нечто свежее, непохожее на то, что было раньше и что осязаемо расширяло само понятие искусства. Если дело касалось достоинств работы, он никогда не шёл ни на какие уступки - предельная добросовестность как человека и как художника была той скалой, на которой зиждилась его жизнь. Вариант росписи, предложенный папой, не отвечал видению Микеланджело и он убедил Юлия расписать плафон по своему усмотрению.
Мысли, фразы, образы из Библии потоком хлынули в его сознание. «Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною… И сказал Бог: да воздвигнется свод посреди воды… И создал Бог свод; и отделил воду, которая под сводом, от воды, которая над сводом… И назвал Бог свод небом».
Он понял, что лишь Книга Бытия, лишь новое сотворение вселенной достойно заполнить собою свод Систины. Что может быть благороднее в искусстве, чем показать, как Господь Бог создаёт солнце и луну, воду и сушу, вызывает к жизни мужчину и женщину? Он создаст целый мир на плафоне Систины словно бы это был новый, никогда и никем ещё не сотворённый мир.
«…И сказал Бог, да соберётся вода, которая под сводом, в одно место, и да явится суша… И назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями… И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя…».
«…И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землёю, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу своему, по образу божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».
Вся архитектура капеллы не очень-то отвечала его новому видению и тому живописному убранству, какое он задумал. Ему предстояло сделаться поистине волшебником, чтобы воплотить это Чудо! Ему пришлось лежать на спине и писать на потолке прямо над головой. И фигуры Сикстинского плафона чувствуют, размышляют, им ведомо сострадание.
Он вернулся в Сикстинскую капеллу двадцать пять лет спустя после того, как завершил роспись её потолка по желанию папы Климента VII, чтобы написать «Страшный Суд», как блистательное завершение капеллы, под стать великому плафону. Но папа вскоре умер, ему на смену пришёл папа Павел, который охотно дал своё согласие на все планы самого Микеланджело. Бурно проведя свою молодость, в конце концов Павел стал учёным, знатоком греческого и латинского, прекрасным оратором и писателем. Он был намерен избегать военных столкновений, к которым так рвался Юлий, он не желал устраивать при своём дворе оргий, какие устраивал папа Лев, надеялся не допустить тех ошибок в международных делах, какие были у Клемента, и не хотел вести те интриги, какие вёл тот. Как убедился Микеланджело, когда его пригласили в Ватикан, Павел был щедро наделён чувством юмора. Видя блестящие, лукавые глаза первосвященника, Микеланджело сказал: «Вы сегодня чудесно выглядите, ваше святейшество». «Не говори об этом слишком громко, - с усмешкой шепнул ему в ответ Павел. - Иначе ты огорчишь всю коллегию кардиналов. Ведь они избрали меня папой только потому, что считали, будто я при смерти. Но папство пришлось мне так по вкусу, что я решил пережить всех кардиналов».
Судный день, гласит христианская догма, должен совпасть с концом света. Верно ли это? Мог ли Господь сотворить мир только для того, чтобы его оставить? Ведь Господь Бог создал человека по своему собственному побуждению. Так разве у Бога недостанет могущества, чтобы хранить и поддерживать этот мир всегда и вечно, вопреки всем бесчестиям и злу? Разве Господь не стремился к этому, разве не такова его воля? Поскольку каждый человек перед смертью сам себя подвергает суду, каясь в грехах или умирая нераскаявшимся, разве нельзя предположить, что Страшный Суд - это преддверье золотого века, который Господь уготовил людям, только ожидая часа, чтобы послать народам Христа и начать судилище? Микеланджело считал, что Страшный Суд ему надо писать отнюдь не совершившимся, а едва только начатым, на пороге свершения. Тогда он мог бы показать суд человека над самим собой перед лицом смертных мук. Микеланджело верил, что каждый несёт ответственность за свои деяния на земле, что существует внутренний суд человека.
Это самая большая стена в Италии, отведённая под одну фреску. И он в шестьдесят лет нашёл в себе те стремительные, как ураган, силы, какие у него были в тридцать три года. И вот она эта масштабная фреска, которая занимает всю стену позади алтаря Сикстинской капеллы. Справа люди словно взлетают вверх, к небесам, слева низвергаются в преисподнюю.
На фоне голубого неба в центре - Дева Мария и судья Христос, жестом руки определяющий судьбы людей. Лицо Иисуса - не что иное, как портрет Томмазо Кавальери - любимого ученика мастера.
Рядом с Христом его мать Дева Мария с опущенным вниз лицом, чтобы не видеть своего сына в акте правосудия - теперь её заступничество не имеет никакой силы. Микеланджело изобразил здесь своего близкого друга и почитательницу его таланта Витторию Колонна.
В самом низу росписи, среди тел, воскресающих после смерти, можно различить фигуру, наполовину показавшуюся из-под земли в облике Джироламо Савонаролы. Итальянский религиозный проповедник, принадлежавший к ордену доминиканцев, по обвинению в раскольничестве был отлучён от церкви папой Александром VI, повешен и сожжён на костре в 1497 году как еретик. Изображая его в таком образе, Микеланджело как настоящий провидец предрёк беатификацию Савонаролы, которая состоялась спустя сотни лет - в 1997 году во Флоренции.
Апостол Пётр держит ключи от врат неба и ада - символ делегированных Богом святому Петру и его преемникам, папам римским, полномочий. У Микеланджело нагой, лишённый регалий апостол возвращает ключи Христу, как намёк понтификам, что их власть преходяща и на самом деле им не принадлежит. Пётр - вполне узнаваемый портрет римского Папы Павла III, известного тем, что он продавал церковные должности.
Образ Миноса Микеланджело позаимствовал из «Божественной комедии» Данте Алигьери. Он нарочно придал демону портретное сходство со своим первым хулителем, папским церемониймейстером Бьяджо да Чезена. Тот заявил Павлу III, что эта фреска с непристойно обнажёнными телами годится не для капеллы понтифика, а разве что для общественных бань. За столь нелестный отзыв, Микеланджело дорисовал ему уши осла, явно намекая на умственные способности Чезены.
Кстати, когда Чезена побежал жаловаться, Папа ответил ему: «Ничем не могу помочь. Если бы Микеланджело изобразил тебя в чистилище, я бы постарался тебя вытащить, но в аду… это не мой департамент». Так что у Павла III хоть и было чувство юмора, но в целом это мрачная фигура. Именно он собрал в 1545 году знаменитый Тридентский собор, который разработал план суровой войны против Реформации. За этим последовали индексы запрещённых книг, усиление работы инквизиции, многочисленные костры. И отдельным решением Собора было такое - одеть персонажей фрески «Страшный суд». Но Микеланджело ответил: «Передайте Папе, что это дело маленькое и уладить его легко. Пусть он мир приведёт в пристойный вид, а с картинами я сделаю это быстрее». И опять отказался что-либо переделывать. Святая Екатерина Александрийская. С неё началось «одевание» фигур на фреске.
В 1565 году ученику Микеланджело Даниеле да Вольтерра поручили прикрыть наготу девы и изменить позу стоящего за ней святого Власия. Вольтерра «отомстило» общественное мнение: с тех пор его прозвали Il Braghettone - «рисовальщик штанов». Своё искажённое страданиями лицо Микеланджело изобразил на содранной коже святого Варфоломея в качестве немого упрёка всем повинным в душевных и физических мучениях художника.
А сам Святой Варфоломей в качестве атрибутов держащий нож и человеческую кожу с портретом Микеланджело, неслучайно внешне похож на философа Пьетро Аретино. Пока художник работал над фреской, мыслитель докучал ему, пытаясь навязать собственную трактовку сюжета. Уже после того как «Страшный суд» был готов, Аретино присоединился к травле Микеланджело за «обнажёнку», несмотря на то что сам сочинял порнографические сонеты.
«Страшный суд» - это ещё не конец жизни Микеланджело. Он прожил ещё 20 лет, был свидетелем того, как его фрески хулили за непристойность и «одевали». Это тоже надо было пережить. И потом не раз творения Микеланджело становились жертвами человеческого лицемерия, ханжества и безумия. Его замечательная картина «Леда и лебедь» была сожжена по приказу французской королевы, жены Людовика XIII, за неприличность содержания.
Очень многие из его шедевров пропали, были разрушены. Микеланджело работал до последнего дня. Приглашённый главным архитектором собора Святого Петра, он продолжал в основном воплощать замысел уже покойного Браманте. Он сохранил идею центричности великолепного здания и усовершенствовал её в соответствии с возможностями своего уже зрелого блистательного гения. Приладив свечу на голову, по ночам рубил мрамор. И продолжал писать стихи, заявляя: «Пусть говорят, что я впал в детство. Писал стихи и писать буду!»
«Сколь смел бы ни был замысел творца,
Он в грубом камне заключён в избытке,
И мысль в нём отразится без ошибки,
Коль движет ум работою резца».
Микеланджело был одарён почти фантастически. Не получив, в сущности, никакого специального образования, он всему научился сам, включая анатомию и инженерное дело. Какое-то особое зрение позволяло ему видеть, что скрыто в глыбе мрамора. Однажды в горах Каррары он увидел скалу и сказал, что, если её обработать резцом, получится потрясающая скульптура, неотделимая от живой природы. Была в нём такая космичность. Он знал, что гениален, был добр к людям, допускал ошибки, но злодейств не совершал и при жизни был назван божественным. Счастливая судьба.
Придёт пора, душа покинет тело и древо старое когда-то да умрёт.
За летом - осень, годы пролетели, в итоге странник каждый свой приют найдёт.
Мир - это океан, как будто бесконечный, но смерть - та гавань, что в конце нас ждёт.
Наступит час, ведь жизнь не будет вечной, волна к причалу наш корабль прибьёт.
Тот, кто останется, тот свыкнется с потерей, дворцы разрушатся, исчезнут города.
Наш голос в хоре голосов потерян будет, наши следы исчезнут навсегда.
Турецкая песня.
Использованы материалы из лекций Наталии Басовской и книги Ирвинга Стоуна «Муки и радости». Фото из сети.
Про: Лоренцо Медичи
Леонардо да Винчи
Я поздно понял твой соблазн, о свет, -
Ты счастием манишь, какого нет,
И отдыхом, что умер, не рождаясь.
Стыдясь и ужасаясь того, чем прежде жил,
И с неба слыша зовы, - увы, я вновь прельщаюсь
Грехом, что был мне мил, в ком смерть душе,
А плоти - лишь оковы. Вам говорит суровый
Мой опыт: в небо внидет только тот,
Кто, чуть родившись, тотчас вновь умрёт.
Микеланджело
Окончание.
Начало: Обмирщение святого
В январе 1504 года специальная комиссия решала, где установить шедевр. В состав её входили Сандро Боттичелли, Давид Гирландайо, Филиппо Липпи, Леонардо да Винчи. Во время заседания комиссии Микеланджело, как обычно, сильно повздорил с Леонардо. Сошлись на том, что скульптура должна стоять около Дворца Республики. Сорок человек четыре дня волокли подвешенного гиганта на специальной станине, они преодолевали расстояние, которое можно пройти за 10 минут. Установка Давида стала общеитальянским событием. Италия в то время страдала от разобщённости. Маленькие города-государства делались добычей бесконечных завоевателей. Идея отстоять свободу, свой путь в истории, так потрясающе переданная в Давиде, произвела впечатление на всю страну.
И Микеланджело получил новый заказ. Правитель Флоренции Содерини захотел, чтобы новый зал Большого совета расписали два гения: одну стену - Микеланджело, а другую - Леонардо. Художникам поручили осветить что-нибудь из ярких эпизодов прошлого Флоренции, и оба согласились. Правда, они не должны были работать прямо напротив друг друга в зале - они готовили картоны, чтобы потом перевести их в роспись. Леонардо избрал в качестве сюжета битву под Ангиари 1440 года. Рисуя битву, он создал настоящий гимн боевым коням - в пылу жестокого сражения они несли на себе облачённых в древнеримские доспехи всадников, которые разили друг друга мечами, бились, кусались, сцеплялись подобно фуриям. Люди и кони на равных правах были брошены в кипение кровавой схватки; многочисленные группы великолепно входили в общую композицию.
Микеланджело ясно понял: превзойти Леонардо ни в манерах, ни в красоте и изяществе ему никогда не удастся. Но он, Микеланджело, - лучший рисовальщик во всей Италии. Однако если он просто скажет об этом, ему никто не поверит. Необходимо это доказать. Его работа предстанет перед зрителем рядом с работой Леонардо как доказательство того, что он способен превзойти Леонардову живопись, победить его в каждой своей фигуре. Он пошёл в библиотеку Санто Спирито и попросил у дежурного там монаха-августинца какую-нибудь историю Флоренции. Тот дал ему хронику Филиппе Виллани. Микеланджело прочитал в ней о сражениях гвельфов и гибеллинов, о войнах с Пизой и другими городами-государствами. Во фреске можно обойтись и без битвы, но в ней необходимо показать какой-то триумф, торжество, льстящее чести земляков. На каких страницах отыщешь такой эпизод, который к тому же был бы хорош для карандаша и кисти и явился бы драматическим контрастом Леонардовой баталии? Эпизод, дающий возможность одержать верх над Леонардо?
Микеланджело читал уже несколько дней и не находил ничего подходящего, пока не наткнулся на рассказ, от которого у него заколотилось сердце. Речь шла о местечке Кашине, близ Пизы, где в жаркий летний день флорентинское войско разбило лагерь на берегу Арно. Чувствуя себя в безопасности, многие солдаты полезли в реку купаться, другие сидели поблизости и обсыхали, третьи, сложив тяжёлые доспехи, нежились на траве. Вдруг на берег выбежали часовые. «Мы погибли! - кричали они. - На нас напали пизанцы!» Солдаты повыскакивали из реки, те, кто сидел на берегу, поспешно надевали одежду и доспехи, хватали в руки оружие… как раз вовремя, чтобы отразить три атаки пизанцев и разбить неприятеля наголову. Это был повод написать большую группу мужчин, молодых и старых, под ярким солнцем, со следами воды на теле, - мужчин в минуту опасности, в напряжённом действии, в тревоге, которая читалась не только на их лицах, но и в каждом мускуле; воины будут в самых разнообразных позах - то наклонившиеся, чтобы поднять с земли оружие, то уже готовые грудью встретить врага и защитить свою жизнь. Словом, тут крылась возможность создать нечто захватывающее. И Микеланджело выбрал битву при Кашине 1364 года. Этих людей надо написать так, чтобы каждый из них был подобен Давиду: общий портрет человечества, изгнанного из своего, дарованного ему на мгновение Райского Сада.
Все изображённые люди должны были производить то же впечатление единой массы - сбившиеся на тесном пространстве обнажённые воины, перепутанные, переплетённые руки, торсы, головы, словно часть чего-то единого, органического целого. В минуту опасности, пока противник не подступил к ним вплотную, ратники одним порывом выскакивают из воды, хватая одежду, латы, оружие, и встают против врага. Обнажённые юноши схватили свои копья и мечи, не обращая внимания на одежду. Бывалые, закалённые солдаты, у них мускулистые, крепкие ноги и плечи - они готовы броситься на приближающегося неприятеля с голыми руками. Они ещё на грани между оцепенением и готовностью к действию; воин, рука которого с судорожной силой высовывается из наброшенной на плечи рубахи; старый солдат с ивовым венком на голове натягивает рейтузы на свои мокрые ноги так остервенело, что, как Микеланджело объяснял, «его проступившие под кожей мускулы и сухожилия видны все до единого, и рот его перекошен ненавистью, и всё тело мучительно напряглось вплоть до пальцев ног».
Картоны были написаны. Это были два шедевра, судьба которых оказалась грустной, оба картона утрачены.
Изваяв статую Давида для Флоренции и написав картон для зала Большого совета, Микеланджело до конца своей жизни оказался во власти римских Пап. Его призвал Папа Юлий II - это яркая, заметная фигура. Он двадцать лет, будучи кардиналом, ждал папской тиары, пережил трёх предшественников и в 64 года, наконец, с трудом занял этот престол. Будучи крепким и боевым стариком, он лелеял честолюбивые замыслы. Прежде всего - объединить Италию, но только под властью Папы. В процессе этого объединения он готов был сражаться с врагами Италии, Юлий II был склонен к мании величия. Призвав Микеланджело в 1506 или 1507 году, он первым делом захотел соорудить себе гробницу на манер египетских фараонов, и чтобы по масштабу она была не мельче. По его приказу Микеланджело запланировал более 40 фигур. Они должны были олицетворять Землю, Небо, Космос и Искусство, которые стали пленниками смерти. Проект очень понравился Папе.
Работа давала простор фантазии Микеланджело, его великолепному резцу. Художник с радостью отправился в горную Тоскану, в Каррару, руководить добычей мрамора и самому рубить в каменоломне. Он провёл там восемь месяцев в суровых условиях, в этих краях холодные зимы. Очень счастливый, он отправлял партиями в Рим великолепный мрамор. Когда вернулся, увидел, что большая часть площади Святого Петра завалена горами мрамора, картина радовала глаз. И вдруг Микеланджело столкнулся с трудностями при оплате последней партии камня. До этого Юлий II всегда говорил: «Заходи прямо ко мне, подписывать бумаги буду я». Теперь же Микеланджело не мог попасть к нему день, другой, третий. А потом охранники сказали ему, что именно его не велено принимать. Для Микеланджело, гордого, знающего себе цену, это был такой удар, что он вернулся домой и немедленно, ничего толком не собрав, уехал из Рима. Он не мог вынести такого оскорбления.
Папа тут же отправил за ним посланников, но Микеланджело не возвращался. Это был настоящий бунт. Юлий II стал писать во Флоренцию, чтобы ему вернули Микеланджело. Власти города стали опасаться ссоры с Папой. Наконец Юлий II прибыл по своим делам в Болонью и затребовал, чтобы туда приехал Микеланджело. Доброжелатели объяснили художнику, что не откликаться нельзя - его жизнь в опасности. Встреча состоялась в 1507 году. Папа сварливо сказал: «Что это такое? Я за тобой сюда прибыл!» Но простил Микеланджело и срочно заказал ему статую. А почему же раньше, в Риме, его перестали принимать? Причиной тому интриги - интриги главного соперника и завистника, хотя и талантливого архитектора Донато Браманте. Он опасался, что, пока изготавливается гробница, все деньги пойдут Микеланджело. Кроме того, Браманте умело злоупотреблял средствами, отпущенными для строительства. Микеланджело же никогда этого не делал. Браманте сделал всё, чтобы отговорить Папу от строительства гробницы. Он сказал, что нужно сначала перестроить собор, а потом заниматься всем остальным, и намекнул, что это дурная примета - строить себе гробницу при жизни. Юлий II собирался жить долго, он испугался и решил всё отсрочить, причём в такой оскорбительной форме.
Итак, в Болонье состоялось примирение, и тут же поступил заказ - отлить фигуру Юлия II в бронзе. Свободолюбивая Болонья всегда была в конфликте с папством. Юлий II решил в наущение жителям города поставить свою бронзовую фигуру на фасаде главного собора.
Микеланджело очень быстро её изготовил. Это большая фигура, высотой четыре метра в сидячем положении. В левой руке Папа держит ключи - символ своей власти. Юлий II, разглядывая статую, спросил Микеланджело: «А что это я делаю правой рукой?» - «Благословляете и немножко грозите». Конечно, Болонье эта скульптура не понравилась. О её художественных достоинствах мы судить не можем: через четыре года она была сброшена с крыши собора во время очередного мятежа и разбилась. Враг Юлия II герцог Феррарский закупил сохранившиеся фрагменты и приказал отлить из них пушку. И в насмешку над Папой назвал эту пушку «Юлия».
В 1513 году Юлий II умер. Как выяснилось потом, Микеланджело после его смерти продолжал работать над его гробницей и частично этот заказ выполнил. Величайшая скульптура Моисея, Рахили и Лии делались именно для этой гробницы. Эти потрясающие скульптуры свидетельствуют о том, что Микеланджело испытывал симпатию к Юлию II, который, наряду с невероятной гордостью, имел благородные идеи и художественный вкус.
Следующие Папы были хуже. В 1523 году престол занял Климент VII - родственник Медичи, великого благодетеля Микеланджело. Незаконный сын брата Лоренцо Великолепного. Как и другие властители, он захотел иметь при себе Микеланджело и дал большой заказ - изваять усыпальницу дома Медичи. Микеланджело сам сделал пристройку к церкви во Флоренции и создал проект, опять колоссальный, который в основном выполнен. Фигура Лоренцо в римском костюме, в доспехах, фигура его брата, Джулиано, коварно убитого заговорщиками, величайшие символические фигуры Ночь, День, Утро, Вечер.
В зените славы Микеланджело трудился безостановочно, без отдыха. Микеланджело не раз следил за Леонардо, когда тот шагал через площадь со своей обычной свитой слуг и приспешников. Он шёл, аристократически откинув свою скульптурную голову. Широкий, величавый лоб окутан дымкой волнистых рыжеватых волос, спадающих до плеч, великолепный подбородок, словно изваянный из дивного каррарского мрамора, который он презирал, безупречно вылепленный широкий нос, округлые полные красные губы, освещающие всё лицо, холодные голубые глаза, в которых читались поразительная проницательность и ум, нежный, будто у сельской девушки, цвет кожи. Он всегда убеждался, что фигура этого человека не менее совершенна, чем его лицо: он был высок, изящен, широкоплеч, с узкими бедрами атлета, проворство и ловкость в нём сочетались с силой. Одевался он с царственным блеском, презирая в то же время условности: небрежно накинутый на плечи розовый плащ до колен, рубашка и рейтузы, обтягивающие тело до удивления плотно. Глядя на Леонардо, Микеланджело чувствовал себя уродливым, неуклюжим; он теперь видел, насколько дурна, плохо сшита и заношена его одежда. Тщательно убранные золотистые волосы, аромат духов, кружева вокруг шеи и запястий, драгоценные украшения, несказанная изысканность этого человека заставляли его ощутить себя оборванцем, чумазым простолюдином. Но это была просто совершенно особенная натура, работа поглощала его.
Была ли в его жизни любовь? Есть предположение, основание для которого дают его стихи, что в 1508 году, покидая Болонью, он скорбно прощался с некой златовласой красавицей: «Как счастлив искусно сплетённый из ярких цветов венок на её златокудрой головке! Цветы теснятся вкруг чела, споря о том, кто первый коснётся его поцелуем. Платье, обхватившее стан и ниспадающее до земли свободными складками, счастливо от раннего утра и до поздней ночи. Золотая ткань неустанно ласкает ей щёки и шейку. Но безмерное блаженство выпало ленте с золотою каймой, что опоясывает грудь, нежно её сжимая. Пояс словно говорит: «Я вечно хочу обнимать тебя!..» Ах, будь это мои руки!» А потом была любовь, очевидно платоническая, в возрасте 60 лет. Некая Витториа Колонна, очень знатная дама, маркиза, вдова, рано потерявшая мужа.
Она жила при монастыре, не будучи монахиней. Женщина, которая поклонялась гуманистам, восхищалась стихами и терпимо относилась к Реформации. Витториа была известна прелестной внешностью и праведной жизнью. Судьба свела их, и Микеланджело отправлял ей стихи, посылал рисунки, сравнивал её с Богоматерью. По его словам, больше всего в жизни он скорбел о том, что, прощаясь с ней, умершей, поцеловал её руку, а не лоб. Это было чувство очень высокое, а в его замкнутой душе нашлось место нежности.
Была в его натуре и доброта. Он очень заботился о родных, содержал их всех, раздавал деньги, подарки и всегда понимал, что он - главная опора семьи. Вот строчки из письма к обожаемому племяннику по имени Леонардо: «Хочу, чтобы 46 эскудо ты раздал беднякам. Постарайся выведать о ком-нибудь, кто нуждается особо, и дай ему тайно эти деньги, дабы не знали, от кого они». Он был искренним христианином. У Микеланджело было выдающееся деяние - роспись Сикстинской капеллы в Риме. Этот шедевр поднял его имя в Италии и во всей Европе на невиданную высоту.
В своём первоначальном виде здание Cappella Sistina напоминало скорее крепость, чем капеллу. Папа Сикст намеревался использовать его в случае войны для обороны Ватикана, и кровля здания была увенчана зубчатой стенкой, из-за которой солдаты могли бы стрелять из пушек и швырять камни в нападающих. Когда соседняя башня Святого Ангела была превращена в крепость и переходами по высоким стенам соединена с папским дворцом, Папа Юлий приказал приподнять кровлю Систины и закрыть зубчатую стенку. Предназначенная для солдат площадка над сводом теперь стала не нужна, и Юлий обязал расписать плафон Микеланджело.
Боковые стены капеллы были разделены на три яруса и поднимались к коробовому своду: самый нижний ярус был затянут шпалерами, по второму, или среднему, ярусу шёл фриз, составленный из фресок. Над фресками вдоль стены тянулся выступающий кирпичный карниз. И в самом высоком, третьем ярусе были размещены окна; между окнами темнели портреты пап.
Потолок - это выкрашенное в светло-голубой цвет и усеянное золотыми звёздами огромное поле, от верха стены, сливаясь со сводом и переходя в него, поднимались широкие падуги, разделённые пилястрами, опирающимися на третий ярус стены, - это то пространство, которое Микеланджело должен был расписать - 600 квадратных метров. Творить самое лучшее, самое совершенное из возможного - это было в существе его натуры, в крови; ему постоянно хотелось превзойти границы своего умения и способностей, ибо он тогда лишь был удовлетворён своей работой, когда создавал нечто свежее, непохожее на то, что было раньше и что осязаемо расширяло само понятие искусства. Если дело касалось достоинств работы, он никогда не шёл ни на какие уступки - предельная добросовестность как человека и как художника была той скалой, на которой зиждилась его жизнь. Вариант росписи, предложенный папой, не отвечал видению Микеланджело и он убедил Юлия расписать плафон по своему усмотрению.
Мысли, фразы, образы из Библии потоком хлынули в его сознание. «Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною… И сказал Бог: да воздвигнется свод посреди воды… И создал Бог свод; и отделил воду, которая под сводом, от воды, которая над сводом… И назвал Бог свод небом».
Он понял, что лишь Книга Бытия, лишь новое сотворение вселенной достойно заполнить собою свод Систины. Что может быть благороднее в искусстве, чем показать, как Господь Бог создаёт солнце и луну, воду и сушу, вызывает к жизни мужчину и женщину? Он создаст целый мир на плафоне Систины словно бы это был новый, никогда и никем ещё не сотворённый мир.
«…И сказал Бог, да соберётся вода, которая под сводом, в одно место, и да явится суша… И назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями… И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя…».
«…И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землёю, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу своему, по образу божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».
Вся архитектура капеллы не очень-то отвечала его новому видению и тому живописному убранству, какое он задумал. Ему предстояло сделаться поистине волшебником, чтобы воплотить это Чудо! Ему пришлось лежать на спине и писать на потолке прямо над головой. И фигуры Сикстинского плафона чувствуют, размышляют, им ведомо сострадание.
Он вернулся в Сикстинскую капеллу двадцать пять лет спустя после того, как завершил роспись её потолка по желанию папы Климента VII, чтобы написать «Страшный Суд», как блистательное завершение капеллы, под стать великому плафону. Но папа вскоре умер, ему на смену пришёл папа Павел, который охотно дал своё согласие на все планы самого Микеланджело. Бурно проведя свою молодость, в конце концов Павел стал учёным, знатоком греческого и латинского, прекрасным оратором и писателем. Он был намерен избегать военных столкновений, к которым так рвался Юлий, он не желал устраивать при своём дворе оргий, какие устраивал папа Лев, надеялся не допустить тех ошибок в международных делах, какие были у Клемента, и не хотел вести те интриги, какие вёл тот. Как убедился Микеланджело, когда его пригласили в Ватикан, Павел был щедро наделён чувством юмора. Видя блестящие, лукавые глаза первосвященника, Микеланджело сказал: «Вы сегодня чудесно выглядите, ваше святейшество». «Не говори об этом слишком громко, - с усмешкой шепнул ему в ответ Павел. - Иначе ты огорчишь всю коллегию кардиналов. Ведь они избрали меня папой только потому, что считали, будто я при смерти. Но папство пришлось мне так по вкусу, что я решил пережить всех кардиналов».
Судный день, гласит христианская догма, должен совпасть с концом света. Верно ли это? Мог ли Господь сотворить мир только для того, чтобы его оставить? Ведь Господь Бог создал человека по своему собственному побуждению. Так разве у Бога недостанет могущества, чтобы хранить и поддерживать этот мир всегда и вечно, вопреки всем бесчестиям и злу? Разве Господь не стремился к этому, разве не такова его воля? Поскольку каждый человек перед смертью сам себя подвергает суду, каясь в грехах или умирая нераскаявшимся, разве нельзя предположить, что Страшный Суд - это преддверье золотого века, который Господь уготовил людям, только ожидая часа, чтобы послать народам Христа и начать судилище? Микеланджело считал, что Страшный Суд ему надо писать отнюдь не совершившимся, а едва только начатым, на пороге свершения. Тогда он мог бы показать суд человека над самим собой перед лицом смертных мук. Микеланджело верил, что каждый несёт ответственность за свои деяния на земле, что существует внутренний суд человека.
Это самая большая стена в Италии, отведённая под одну фреску. И он в шестьдесят лет нашёл в себе те стремительные, как ураган, силы, какие у него были в тридцать три года. И вот она эта масштабная фреска, которая занимает всю стену позади алтаря Сикстинской капеллы. Справа люди словно взлетают вверх, к небесам, слева низвергаются в преисподнюю.
На фоне голубого неба в центре - Дева Мария и судья Христос, жестом руки определяющий судьбы людей. Лицо Иисуса - не что иное, как портрет Томмазо Кавальери - любимого ученика мастера.
Рядом с Христом его мать Дева Мария с опущенным вниз лицом, чтобы не видеть своего сына в акте правосудия - теперь её заступничество не имеет никакой силы. Микеланджело изобразил здесь своего близкого друга и почитательницу его таланта Витторию Колонна.
В самом низу росписи, среди тел, воскресающих после смерти, можно различить фигуру, наполовину показавшуюся из-под земли в облике Джироламо Савонаролы. Итальянский религиозный проповедник, принадлежавший к ордену доминиканцев, по обвинению в раскольничестве был отлучён от церкви папой Александром VI, повешен и сожжён на костре в 1497 году как еретик. Изображая его в таком образе, Микеланджело как настоящий провидец предрёк беатификацию Савонаролы, которая состоялась спустя сотни лет - в 1997 году во Флоренции.
Апостол Пётр держит ключи от врат неба и ада - символ делегированных Богом святому Петру и его преемникам, папам римским, полномочий. У Микеланджело нагой, лишённый регалий апостол возвращает ключи Христу, как намёк понтификам, что их власть преходяща и на самом деле им не принадлежит. Пётр - вполне узнаваемый портрет римского Папы Павла III, известного тем, что он продавал церковные должности.
Образ Миноса Микеланджело позаимствовал из «Божественной комедии» Данте Алигьери. Он нарочно придал демону портретное сходство со своим первым хулителем, папским церемониймейстером Бьяджо да Чезена. Тот заявил Павлу III, что эта фреска с непристойно обнажёнными телами годится не для капеллы понтифика, а разве что для общественных бань. За столь нелестный отзыв, Микеланджело дорисовал ему уши осла, явно намекая на умственные способности Чезены.
Кстати, когда Чезена побежал жаловаться, Папа ответил ему: «Ничем не могу помочь. Если бы Микеланджело изобразил тебя в чистилище, я бы постарался тебя вытащить, но в аду… это не мой департамент». Так что у Павла III хоть и было чувство юмора, но в целом это мрачная фигура. Именно он собрал в 1545 году знаменитый Тридентский собор, который разработал план суровой войны против Реформации. За этим последовали индексы запрещённых книг, усиление работы инквизиции, многочисленные костры. И отдельным решением Собора было такое - одеть персонажей фрески «Страшный суд». Но Микеланджело ответил: «Передайте Папе, что это дело маленькое и уладить его легко. Пусть он мир приведёт в пристойный вид, а с картинами я сделаю это быстрее». И опять отказался что-либо переделывать. Святая Екатерина Александрийская. С неё началось «одевание» фигур на фреске.
В 1565 году ученику Микеланджело Даниеле да Вольтерра поручили прикрыть наготу девы и изменить позу стоящего за ней святого Власия. Вольтерра «отомстило» общественное мнение: с тех пор его прозвали Il Braghettone - «рисовальщик штанов». Своё искажённое страданиями лицо Микеланджело изобразил на содранной коже святого Варфоломея в качестве немого упрёка всем повинным в душевных и физических мучениях художника.
А сам Святой Варфоломей в качестве атрибутов держащий нож и человеческую кожу с портретом Микеланджело, неслучайно внешне похож на философа Пьетро Аретино. Пока художник работал над фреской, мыслитель докучал ему, пытаясь навязать собственную трактовку сюжета. Уже после того как «Страшный суд» был готов, Аретино присоединился к травле Микеланджело за «обнажёнку», несмотря на то что сам сочинял порнографические сонеты.
«Страшный суд» - это ещё не конец жизни Микеланджело. Он прожил ещё 20 лет, был свидетелем того, как его фрески хулили за непристойность и «одевали». Это тоже надо было пережить. И потом не раз творения Микеланджело становились жертвами человеческого лицемерия, ханжества и безумия. Его замечательная картина «Леда и лебедь» была сожжена по приказу французской королевы, жены Людовика XIII, за неприличность содержания.
Очень многие из его шедевров пропали, были разрушены. Микеланджело работал до последнего дня. Приглашённый главным архитектором собора Святого Петра, он продолжал в основном воплощать замысел уже покойного Браманте. Он сохранил идею центричности великолепного здания и усовершенствовал её в соответствии с возможностями своего уже зрелого блистательного гения. Приладив свечу на голову, по ночам рубил мрамор. И продолжал писать стихи, заявляя: «Пусть говорят, что я впал в детство. Писал стихи и писать буду!»
«Сколь смел бы ни был замысел творца,
Он в грубом камне заключён в избытке,
И мысль в нём отразится без ошибки,
Коль движет ум работою резца».
Микеланджело был одарён почти фантастически. Не получив, в сущности, никакого специального образования, он всему научился сам, включая анатомию и инженерное дело. Какое-то особое зрение позволяло ему видеть, что скрыто в глыбе мрамора. Однажды в горах Каррары он увидел скалу и сказал, что, если её обработать резцом, получится потрясающая скульптура, неотделимая от живой природы. Была в нём такая космичность. Он знал, что гениален, был добр к людям, допускал ошибки, но злодейств не совершал и при жизни был назван божественным. Счастливая судьба.
Придёт пора, душа покинет тело и древо старое когда-то да умрёт.
За летом - осень, годы пролетели, в итоге странник каждый свой приют найдёт.
Мир - это океан, как будто бесконечный, но смерть - та гавань, что в конце нас ждёт.
Наступит час, ведь жизнь не будет вечной, волна к причалу наш корабль прибьёт.
Тот, кто останется, тот свыкнется с потерей, дворцы разрушатся, исчезнут города.
Наш голос в хоре голосов потерян будет, наши следы исчезнут навсегда.
Турецкая песня.
Использованы материалы из лекций Наталии Басовской и книги Ирвинга Стоуна «Муки и радости». Фото из сети.
Про: Лоренцо Медичи
Леонардо да Винчи