Является ли Борис Стомахин политзеком? Касается всех, кто умеет свободно мыслить
Оригинал взят у kotsubinsky в Является ли Борис Стомахин политзеком? Касается всех, кто умеет свободно мыслить
Статья опубликована в сокращении в "Новой газете в СПб" - http://novayagazeta.spb.ru/articles/11191/
На прошлой неделе судом Пермского края было принято решение перевести Бориса Стомахина, отбывающего многолетний срок по обвинению в «разжигании ненависти», в «закрытую тюрьму».
«Событие очень мрачное, - поясняет Стомахин в записи, сделанной его адвокатами и опубликованной в Сети координатором общественного комитета Защиты Бориса Стомахина Виктором Корбом (http://victor-korb.livejournal.com/1499894.html?utm_source=fbsharing&utm_medium=social), - потому что не то чтобы я сильно дорожил своей жизнью, но все-таки хотелось бы род смерти выбрать по собственному усмотрению. Я не уверен, что я выживу там, не уверен, что меня не замордуют»; «Все «крытки» - это пыточные тюрьмы, как известно, где людей бьют, пытают и мучают. Тем более с такой статьей, как у меня, я подведомственен ФСБ. Именно ФСБ здесь в Перми, в пермском лагере номер 10, настаивало на том, чтобы меня прессовать, держать постоянно в закрытой камере, в полной изоляции, в жестких условиях…»
«Тюремное содержание, - уточняет Виктор Корб, - в отличие от лагерного, является более строгим и жестким, поскольку даже формально имеет большее количество ограничений: и по условиям содержания, и по свиданиям с близкими и с адвокатом, и по передачам. Если бы речь шла о тюрьме европейского типа, то Борис, как бы это цинично не звучало, мог бы предпочесть тюрьму лагерю, поскольку ему спокойнее находиться в одиночке, чем с т.н. «контингентом» (об этом он сам очень честно и эмоционально рассказал в произведении «Буреполомский дневник», написанном во время отбывания наказания по первому приговору, с 2006 по 2011 годы). Но российская тюрьма - это совсем другая ситуация, апофеоз системы узаконенного произвола. Порядки в ней мало изменились с советского времени. Высказывания о «крыточной тюрьме» как о месте пыточного содержания с высоким риском для здоровья и жизни, можно найти и у Кирилла и Александра Подрабинеков - http://www.index.org.ru/ostrova/podrbesp.html ,и у Буковского, и у Виктора Давыдова, и у многих других советских политзеков. Неслучайно поэтому все старые диссиденты и правозащитники (в частности Глеб Эделев - http://echo.msk.ru/blog/ekbdpn/1450542-echo/ и Павел Люзаков) всерьез оценивают перевод в т.н. «крытку» как очень высокую угрозу здоровью и даже жизни Стомахина».
О том, что дело радикального публициста, поэта и журналиста Бориса Стомахина касается всех, кому дорог институт свободы слова, на первый взгляд, может показаться не очевидным. Напомню, что он находится в заключении с 22 ноября 2006 года. (http://legal-omsk.ru/publ/14-1-0-246) То есть почти 10 лет - с перерывом в полтора года. И чем Стомахин отличается от десятков других политических заключенных? Вопрос, вроде бы, риторический, ибо сидит Стомахин в тюрьме исключительно за слова, так как никаких преступных действий - за исключением произнесения вслух того, что он думает, - он не совершал. Напомню, что его признали виновным по статьям 280 УК РФ (призывы к экстремизму), ст. 282 УК РФ (возбуждение ненависти либо вражды), а также по части 1 статье 205.2 УК РФ (оправдание терроризма) и части 2 статьи 205.2 (публичное оправдание терроризма с использованием СМИ). Каждую из этих статей, в общем, можно назвать «политической», поскольку она ограничивает базовое право человека - на свободу слова. Де-факто в отношении Бориса Стомахина, как и других политических заключенных России, государственный аппарат применил репрессии за «инакомыслие». По крайней мере, в этом убеждены члены общественного комитета Защиты Бориса Стомахина, который был создан еще в 2013 году и в состав которого вошли известные правозащитники и диссиденты советской эпохи Владимир Буковский и Наталья Горбаневская (скончалась в ноябре 2013 года). Однако все попытки Комитета убедить - посредством распространения информации в Сети и проведения акций в поддержку узника - правозащитную общественность в том, что дело Стомахина - чисто политическое, до сих пор успехом не увенчались.
Но почему на очевидную скандальность и остроту ситуации, внимание общественности к делу Стомахина - минимально? За исключением редкой информации в прессе (например, интервью на Радио свобода) и частных блогах, о нём как о политическом заключенном почти не говорят те, чей голос хорошо слышен - ни статусные правозащитники, ни маститые столичные публицисты. Правда, сами правозащитники с такой оценкой их активности не соглашаются.
«Мы неоднократно высказывались (https://memohrc.org/news/zayavlenie-pravozashchitnogo-centra-memorial-po-delu-borisa-stomahina) с осуждением преследования Бориса Стомахина, - поясняет Сергей Давидис, член Совета Правозащитной организации «Мемориал», составляющий ежегодные списки российских «узников совести». - Общественной опасности его высказывания не представляют, и уж, конечно же, абсолютно неадекватно тому, что он делал, то наказание, которому он подвергается. Мы привлекали внимание к незаконности и необоснованности его преследования по политическому мотиву. И даже помогали оплачивать защиту. Но, к сожалению, он не попадает под международные критерии политзаключённого, которыми мы руководствуемся. Стомахин не может считаться политическим заключенным, так как речь идет о призывах к насилию по национальному, религиозному и иным признакам».
Здесь стоит пояснить, что Международная организация по защите прав человека Amnesty International (АI) в самом деле дает такое определение понятию «узник совести» (https://amnesty.org.ru), которое позволяет при желании оставить Бориса Стомахина «за боротом»: «Человек, чья свобода ограничена тюремным заключением или каким-либо иным образом из-за его политических, религиозных или иных добросовестных убеждений, этнического происхождения, пола, цвета кожи, языка, национального или социального происхождения, материального положения, происхождения, сексуальной ориентации или по другим признакам, и который не прибегал к насилию и не призывал к насилию и ненависти».
Таким образом, руководствуясь именно критериями Amnesty International, «Мемориал» не считает Бориса Стомахина «узником совести». И в то же время признает «незаконность и необоснованность его преследования по политическому мотиву. В этой позиции, как нетрудно заметить, есть внутреннее противоречие. Ведь одно из двух: либо Стомахин политический, а значит, узник совести, либо - уголовник. Но в версии «Мемориала» получается «что-то среднее». Как можно предположить, это говорит о зыбкости подходов данной организации к проблеме инакомыслия.
Вероятно, именно по этой причине в январе 2017 года правозащитный проект «Открытая Россия» всё же решил включить Стомахина в список политзаключенных, которым должна быть оказана материальная помощь. Однако и в этом решении о Стомахине сказано как об «особом случае»: «Самым революционным в деле поддержки политзеков стало то, что экспертный совет стал абсолютно независимым демократическим институтом, на волю которого не можем повлиять ни мы, ни Ходорковский. Например, в результате уже второго раунда подряд помощь получает даже [курсив мой, - авт.] Борис Стомахин. Так проголосовали уважаемые эксперты, аргументируя это тем, что он остро нуждается в медицинской помощи», - поясняет координатор поректа Мария Баронова. Как можно заметить, из ее слов следует, что помощь Стомахину оказывается не столько как «узнику совести», сколько как больному человеку. В то же время известно, что в России - десятки тысяч заключенных, нуждающихся в медицинской помощи. Почему же «Открытая Россия» все-таки «заметила» именно Стомахина? Вероятно, потому, что все же считает его политичеким и включает в общий список политзеков. Хотя и со странной оговоркой «даже».
Возникает вопрос: что же такого сделал (а точнее, сказал) Стомахин, что его нельзя считать политическим заключенным? Если обратиться к тексту судебного протокола, то там обнаруживаются пассажи, которые казались бы курьезными, если бы не касались судьбы человека, попавшего под их неуклюжие жернова: «…реализуя свой преступный умысел, Б. В. Стомахин, в неустановленное следствием время, находясь у себя дома по адресу [такому-то], осознавая общественную опасность своих действий, действуя публично, воспользовавшись при этом своим персональным компьютером, используя свободный доступ в «Интернет», в своем блоге разместил для просмотра такую-то статью, тем самым представил ее на обозрение неограниченному кругу лиц…»
[ЦИТАТЫ ДАНЫ ПО СЛЕДУЮЩИМ ИСТОЧНИКАМ:
Первое дело (2006):
http://web.archive.org/web/20070211025136/http://www.zaborisa.narod.ru/061120prigovor.html
Второе дело (2014):
стр.стр. 1-20:
https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNZVJYaGkyUzMwaUU/edit?usp=drive_web
стр.стр. 21-40: https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNb1JqaE1ic3FIVkk/edit?usp=drive_web
стр.стр. 41-60:
https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNcnFEMk9oM2N2NzA/edit?usp=drive_web
стр.стр. 61-81:
https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNbF80NnBSV0J3QUE/edit?usp=drive_web
Третье дело (2015):
http://legal-omsk.ru/load/3-1-0-41]
Краткий перечень того, что Стомахину было в итоге инкриминировано и за что 22 апреля 2014 года он был приговорен к колонии строгого режима, выглядит так: «одобрение террористической деятельности», «призывы к насилию, диверсиям и вооруженному сопротивлению власти» и т.п.
Необходимо отметить, что в своих текстах Стомахин не призывал к убийству конкретных людей. В итоге обвинительной стороне, стремившейся интерпретировать его публицистические фигуры как призывы к конкретному насилию, приходилось делать ремарки, вроде: «в тексте [Стомахина] содержатся побуждения к насилию в форме риторического вопроса» или «косвенные призывы к насилию».
Из протокола заседания совершенно ясно, что Стомахина осудили за слова, которые никак не были связаны ни с преступными делами (помимо «пользования персональным компьютером» и программой «Microsoft Word»), ни с угрозами в адрес конкретных лиц. Именно по этой причине де-факто правозащитники признали политический характер обвинения Стомахина, хотя и не признали его безоговорочно де-юре.
Впрочем, история со Стомахиным, демонстрирующая двойственность позиции статусных правозащитников, не единична и характерна не только для России. Это можно было заметить по вышеприведенному определению Amnesty International понятия «узник совести». Если следовать букве этого определения, то все вооруженные борцы против насилия (внутреннего и внешнего) теряют право на статус политзеков. Чувствуя, вероятно, зыбкость такого подхода, Amnesty International стремится зачастую «дать понять», что даже в лице тех или иных людей, оказавшихся в тюрьмах по причине совершенных «призывов к насилию», речь идет именно о политических заключенных.
Например, Абдулла Оджалан - один из основателей и лидеров Рабочей Партии Курдистана (РПК) - был приговорен турецким судом к смертной казни. В свою очередь, РПК была признана террористической в США, а также ФРГ и других странах ЕС. Однако, несмотря на то, что официально Оджалана считают террористом, а не «узником совести», Amnesty International следит за судьбой этого заключенного и специально выступает против бесчеловечного отношения к нему, явно выделяя его из общей массы террористов, сидящих в тюрьмах по всему миру.
Размытость дискурса о том, кого следует считать «узником совести», хорошо видна на примере цифр. По данным правозащитной организации Союз солидарности с политзаключенными (ССП), на 18 июля 2017 года в России насчитывается 401 человек, преследуемый или лишенный свободы по политическим мотивам. В свою очередь, «Мемориал» на аналогичный период составил список (https://memohrc.org/news/kolichestvo-politzaklyuchennyh-v-rossii-uvelichilos-bolee-chem-vdvoe) всего из 102 фамилий политзаключенных, правда, с уточнением о том, что этот список - неполный. Но все равно разница в цифрах, согласитесь, впечатляет.
«На мой взгляд, история с фактическим замалчиванием десятилетнего пребывания Бориса Стомахина в тюрьме - комментирует произошедшее историк Даниил Коцюбинский, участвовавший в создании общественного комитета Защиты Бориса Стомахина, - позорное пятно как на статусных правозащитных организациях - и российских, и международных, - так и на большинстве СМИ, которые называют себя либеральными. Когда организации, призванные стоять на страже прав человека, вдруг заявляют о том, что они не готовы признать узниками совести тех, кто, не совершая насильственных действий, «призывал к насилию» (притом не в адрес конкретных людей, а «вообще») и по этой причине оказался в тюрьме, - эти правозащитные структуры поступают, по моему глубокому убеждению, бессовестно. Получается, что политический активист, призывающий, допустим, к вооруженной борьбе против вооруженной оккупации, или же к вооруженному восстанию против авторитарного режима, - не узник совести, а простой уголовник. Но это, на мой взгляд, очевидный нонсенс. Даже в царской России революционеры считались «политическими», и лишь после установления тоталитарной власти большевиков политзеков стали бросать в камеры к блатным. Равным образом мне непонятно, почему до сих пор российские правозащитники не составили «черной книги российского законодательства», где были бы перечислены все де-факто антиправовые и антиконституционные статьи УК РФ, по которым людей можно отправлять на зону не за дела, а только лишь за слова».
«Я считаю, что за слова сажать вообще нельзя, - комментирует ситуацию руководитель филиала правозащитной организации «Мемориал» в СПБ Ирина Флиге. - И никогда было нельзя. Но что касается термина политзаключенный, с этим понятием просто беда. Оно не имеет и не может иметь, на мой взгляд, очень твердых критериев. И потому тут многие годы ведутся бурные споры - о том, можно определить это понятие или нельзя. Или оно определяется в каждый момент времени отдельно. Четких критериев, по которым правозащитная организация решает, кого защищать, а кого нет, на мой взгляд, не существует. Тем более, что в РФ, как и в СССР, понятие «политзаключенный» - вне законов. У нас есть только Уголовный кодекс, в нем все статьи - уголовные. Нет отдельного раздела «политические статьи». Это некий политико-правовой казус…»
В общем, как в известном анекдоте, приписываемым Фаине Раневской, прокомменировавшей как-то «запрет» на использование известного обсценного слова: «Как странно - [часть тела] есть, а слова такого - нет». Так же и с «политическими» статьями российского УК: статьи есть, а назвать их «политическими» - закон не позволяет! Удивительно, правда, что перед этой дилеммой замирают в недоумении не чиновники, призванные стоять на страже «буквы закона» (независимо от степени его соответствия Декларации прав человека), а профессиональные правозащитники, призванные бороться с антиправовым произволом в любых его формах…
«Года 3 назад у нас была публичная дискуссия представителей разных общественных правозащитных групп на эту тему, - рассказывает Сергей Давидис, - в ходе которой высказывались разные позиции. Есть позиция, что наказание за слова возможно, если эти слова представляют реальную общественную опасность и призывают к убийству, например. И в мире практика такова, что наказание за слова случаются. С другой стороны, есть либертарианская позиция, что за слова никак наказывать нельзя. Есть компромисная позиция, на которой в ходе наших дебатов сошлись все - нельзя наказывать лишением свободы, по крайней мере, за одно лишь высказывание. В этой связи статья 282 УК РФ сформулирована ужасно - но это мое личное мнение. Это вопрос юридической техники: как описать уголовно наказуемые высказывания, которые реально содержат общественную опасность...»
Здесь стоит, наверное, напомнить, что ст. 19 Всеобщей декларации прав человека гласит четко и безоговорочно: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их». Как показывает опыт США, где Первая Поправка к Конституции безоговорочно закрепляет либеральный взгляд на проблему свободы слова, и где т.н. язык вражды (hate speech) не считается уголовным преступлением, общество вполне может успешно развиваться, не сажая людей в тюрьму за слова. Просто потому, что в условиях свободы в обществе устанавливается своего рода идейное саморегулирование, и «плохие» идеи просто не выдерживают конкуренцию с «хорошими». Несмотря на действующую возможность свободно выражать свое мнение, в США человек может быть приговорен к тюремному сроку за угрозы в адрес конкретной личности. В этом случае независимый суд вправе признать, что подобного рода угрозы содержат признаки ущемления прав конкретного человека - а каждый человек имеет право на личную безопасность. Но «ограничение» свободы слова не подразумевает запрет на выражение позиции в отношении действующего политического режима.
На первый взгляд, данный пассаж Декларации прав человека повторяется в ст. 29 Конституции РФ, которая также гарантирует каждому человеку свободу мысли и слова. Однако, вслед за тем та же ст. 29 содержит оговорки, которые можно толковать очень расширительно и которые де-факто сводят на нет только что декларированное право: «Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть или вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства».
«Нельзя отменить свободу человека говорить то, что он считает нужным, даже если кому-то его высказывания кажутся неверными - заявляет петербургский правозащитник, экс-депутат ЗакСа Леонид Романков. - Помните знаменитую фразу, которую некоторые считают апокрифом: «Я ненавижу все, что вы говорите, но я готов отдать жизнь за то, чтобы вы имели право это высказать»? Поэтому я считаю, что нельзя сажать людей в тюрьму, за то, что они просто высказывают мнения, а не совершают действия, не убивают, не жгут машины…»
Но почему же правозащитные организации - в том числе и в случае с Борисом Стомахиным, - не рассуждают именно так? Не требуют отмены антиправовых законов и статей УК РФ? Не выступают за коррекцию 29-й статьи Конституции?
«Дело в том, что правозащитники - люди из нашего племени, из советского образа жизни, когда, кто думает не так, как я, тот неправ - поясняет известный петербургский правозащитник, долгие годы являвшийся заместителем председателя правозащитной организации «Гражданский контроль» Юрий Вдовин. - У нас правозащитники в той же степени нетолерантны к инакомыслию, как и все остальное общество. А что касается Стомахина, то независимо от того, согласен я или нет с ним, ясно, что он подвергнут репрессиям несправедливо и его надо защищать. И, наверное, это упущение правозащитников, что они этого не делают…»
«Разумеется, есть случаи, когда призывы к насилию должны быть уголовно наказуемы, - продолжает Даниил Коцюбинский. - Это те случаи, когда нарушены права на личную безопасность конкретного человека или когда слова непосредственно соединены с преступными действиями. Ключевое слово - непосредственно. И степень этой непосредственности должен устанавливать независимый суд. По этой причине говорить о том, что Стомахин реально «призывал к насилию», - нелепо. Когда один человек кричит другому в порыве отчаяния: «Убить тебя мало!» - он, как правило, стремится не «призвать к убийству», а просто пытается докричаться до оппонента, заставить его обратить внимание на нечто безобразное в его поведении. Любой независимый суд, разбирая суть сказанного Стомахиным (по большей части, к слову, в стихах) в адрес России и русских людей, увидел бы в этих яростных проклятиях не «призыв к насилию», а просто крик отчаяния, призыв покаяться перед Чечней, которую на протяжении последней четверти века российская армия дважды подвергала «усмирению»...»
И в заключение - просто два исторических факта. В эпоху Николая I в России тоже случались «русофобы». Один - Владимир Печёрин, «в честь» которого ещё один «русофоб» - Лермонтов - назвал своего героя. В самом известном своем стихотворении Печерин воскликнул: «Как сладостно Отчизну ненавидеть и жадно ждать её уничтоженья!» В конце концов, этот «ненавистник Родины» спокойно выехал за границу и там до конца дней верил в великое будущее «освобожденной России»… Второй «русофоб» - Пётр Чаадаев. За «разжигание ненависти» к России и русскому народу Николай I официально признал его сумасшедшими и посадил под домашний врачебный арест. Но всё-таки не прогнал сквозь строй и не упёк на зону в «крытую тюрьму» с уголовниками…
Серафима Таран
Статья опубликована в сокращении в "Новой газете в СПб" - http://novayagazeta.spb.ru/articles/11191/
На прошлой неделе судом Пермского края было принято решение перевести Бориса Стомахина, отбывающего многолетний срок по обвинению в «разжигании ненависти», в «закрытую тюрьму».
«Событие очень мрачное, - поясняет Стомахин в записи, сделанной его адвокатами и опубликованной в Сети координатором общественного комитета Защиты Бориса Стомахина Виктором Корбом (http://victor-korb.livejournal.com/1499894.html?utm_source=fbsharing&utm_medium=social), - потому что не то чтобы я сильно дорожил своей жизнью, но все-таки хотелось бы род смерти выбрать по собственному усмотрению. Я не уверен, что я выживу там, не уверен, что меня не замордуют»; «Все «крытки» - это пыточные тюрьмы, как известно, где людей бьют, пытают и мучают. Тем более с такой статьей, как у меня, я подведомственен ФСБ. Именно ФСБ здесь в Перми, в пермском лагере номер 10, настаивало на том, чтобы меня прессовать, держать постоянно в закрытой камере, в полной изоляции, в жестких условиях…»
«Тюремное содержание, - уточняет Виктор Корб, - в отличие от лагерного, является более строгим и жестким, поскольку даже формально имеет большее количество ограничений: и по условиям содержания, и по свиданиям с близкими и с адвокатом, и по передачам. Если бы речь шла о тюрьме европейского типа, то Борис, как бы это цинично не звучало, мог бы предпочесть тюрьму лагерю, поскольку ему спокойнее находиться в одиночке, чем с т.н. «контингентом» (об этом он сам очень честно и эмоционально рассказал в произведении «Буреполомский дневник», написанном во время отбывания наказания по первому приговору, с 2006 по 2011 годы). Но российская тюрьма - это совсем другая ситуация, апофеоз системы узаконенного произвола. Порядки в ней мало изменились с советского времени. Высказывания о «крыточной тюрьме» как о месте пыточного содержания с высоким риском для здоровья и жизни, можно найти и у Кирилла и Александра Подрабинеков - http://www.index.org.ru/ostrova/podrbesp.html ,и у Буковского, и у Виктора Давыдова, и у многих других советских политзеков. Неслучайно поэтому все старые диссиденты и правозащитники (в частности Глеб Эделев - http://echo.msk.ru/blog/ekbdpn/1450542-echo/ и Павел Люзаков) всерьез оценивают перевод в т.н. «крытку» как очень высокую угрозу здоровью и даже жизни Стомахина».
О том, что дело радикального публициста, поэта и журналиста Бориса Стомахина касается всех, кому дорог институт свободы слова, на первый взгляд, может показаться не очевидным. Напомню, что он находится в заключении с 22 ноября 2006 года. (http://legal-omsk.ru/publ/14-1-0-246) То есть почти 10 лет - с перерывом в полтора года. И чем Стомахин отличается от десятков других политических заключенных? Вопрос, вроде бы, риторический, ибо сидит Стомахин в тюрьме исключительно за слова, так как никаких преступных действий - за исключением произнесения вслух того, что он думает, - он не совершал. Напомню, что его признали виновным по статьям 280 УК РФ (призывы к экстремизму), ст. 282 УК РФ (возбуждение ненависти либо вражды), а также по части 1 статье 205.2 УК РФ (оправдание терроризма) и части 2 статьи 205.2 (публичное оправдание терроризма с использованием СМИ). Каждую из этих статей, в общем, можно назвать «политической», поскольку она ограничивает базовое право человека - на свободу слова. Де-факто в отношении Бориса Стомахина, как и других политических заключенных России, государственный аппарат применил репрессии за «инакомыслие». По крайней мере, в этом убеждены члены общественного комитета Защиты Бориса Стомахина, который был создан еще в 2013 году и в состав которого вошли известные правозащитники и диссиденты советской эпохи Владимир Буковский и Наталья Горбаневская (скончалась в ноябре 2013 года). Однако все попытки Комитета убедить - посредством распространения информации в Сети и проведения акций в поддержку узника - правозащитную общественность в том, что дело Стомахина - чисто политическое, до сих пор успехом не увенчались.
Но почему на очевидную скандальность и остроту ситуации, внимание общественности к делу Стомахина - минимально? За исключением редкой информации в прессе (например, интервью на Радио свобода) и частных блогах, о нём как о политическом заключенном почти не говорят те, чей голос хорошо слышен - ни статусные правозащитники, ни маститые столичные публицисты. Правда, сами правозащитники с такой оценкой их активности не соглашаются.
«Мы неоднократно высказывались (https://memohrc.org/news/zayavlenie-pravozashchitnogo-centra-memorial-po-delu-borisa-stomahina) с осуждением преследования Бориса Стомахина, - поясняет Сергей Давидис, член Совета Правозащитной организации «Мемориал», составляющий ежегодные списки российских «узников совести». - Общественной опасности его высказывания не представляют, и уж, конечно же, абсолютно неадекватно тому, что он делал, то наказание, которому он подвергается. Мы привлекали внимание к незаконности и необоснованности его преследования по политическому мотиву. И даже помогали оплачивать защиту. Но, к сожалению, он не попадает под международные критерии политзаключённого, которыми мы руководствуемся. Стомахин не может считаться политическим заключенным, так как речь идет о призывах к насилию по национальному, религиозному и иным признакам».
Здесь стоит пояснить, что Международная организация по защите прав человека Amnesty International (АI) в самом деле дает такое определение понятию «узник совести» (https://amnesty.org.ru), которое позволяет при желании оставить Бориса Стомахина «за боротом»: «Человек, чья свобода ограничена тюремным заключением или каким-либо иным образом из-за его политических, религиозных или иных добросовестных убеждений, этнического происхождения, пола, цвета кожи, языка, национального или социального происхождения, материального положения, происхождения, сексуальной ориентации или по другим признакам, и который не прибегал к насилию и не призывал к насилию и ненависти».
Таким образом, руководствуясь именно критериями Amnesty International, «Мемориал» не считает Бориса Стомахина «узником совести». И в то же время признает «незаконность и необоснованность его преследования по политическому мотиву. В этой позиции, как нетрудно заметить, есть внутреннее противоречие. Ведь одно из двух: либо Стомахин политический, а значит, узник совести, либо - уголовник. Но в версии «Мемориала» получается «что-то среднее». Как можно предположить, это говорит о зыбкости подходов данной организации к проблеме инакомыслия.
Вероятно, именно по этой причине в январе 2017 года правозащитный проект «Открытая Россия» всё же решил включить Стомахина в список политзаключенных, которым должна быть оказана материальная помощь. Однако и в этом решении о Стомахине сказано как об «особом случае»: «Самым революционным в деле поддержки политзеков стало то, что экспертный совет стал абсолютно независимым демократическим институтом, на волю которого не можем повлиять ни мы, ни Ходорковский. Например, в результате уже второго раунда подряд помощь получает даже [курсив мой, - авт.] Борис Стомахин. Так проголосовали уважаемые эксперты, аргументируя это тем, что он остро нуждается в медицинской помощи», - поясняет координатор поректа Мария Баронова. Как можно заметить, из ее слов следует, что помощь Стомахину оказывается не столько как «узнику совести», сколько как больному человеку. В то же время известно, что в России - десятки тысяч заключенных, нуждающихся в медицинской помощи. Почему же «Открытая Россия» все-таки «заметила» именно Стомахина? Вероятно, потому, что все же считает его политичеким и включает в общий список политзеков. Хотя и со странной оговоркой «даже».
Возникает вопрос: что же такого сделал (а точнее, сказал) Стомахин, что его нельзя считать политическим заключенным? Если обратиться к тексту судебного протокола, то там обнаруживаются пассажи, которые казались бы курьезными, если бы не касались судьбы человека, попавшего под их неуклюжие жернова: «…реализуя свой преступный умысел, Б. В. Стомахин, в неустановленное следствием время, находясь у себя дома по адресу [такому-то], осознавая общественную опасность своих действий, действуя публично, воспользовавшись при этом своим персональным компьютером, используя свободный доступ в «Интернет», в своем блоге разместил для просмотра такую-то статью, тем самым представил ее на обозрение неограниченному кругу лиц…»
[ЦИТАТЫ ДАНЫ ПО СЛЕДУЮЩИМ ИСТОЧНИКАМ:
Первое дело (2006):
http://web.archive.org/web/20070211025136/http://www.zaborisa.narod.ru/061120prigovor.html
Второе дело (2014):
стр.стр. 1-20:
https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNZVJYaGkyUzMwaUU/edit?usp=drive_web
стр.стр. 21-40: https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNb1JqaE1ic3FIVkk/edit?usp=drive_web
стр.стр. 41-60:
https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNcnFEMk9oM2N2NzA/edit?usp=drive_web
стр.стр. 61-81:
https://docs.google.com/file/d/0B0O7dNHVU1oNbF80NnBSV0J3QUE/edit?usp=drive_web
Третье дело (2015):
http://legal-omsk.ru/load/3-1-0-41]
Краткий перечень того, что Стомахину было в итоге инкриминировано и за что 22 апреля 2014 года он был приговорен к колонии строгого режима, выглядит так: «одобрение террористической деятельности», «призывы к насилию, диверсиям и вооруженному сопротивлению власти» и т.п.
Необходимо отметить, что в своих текстах Стомахин не призывал к убийству конкретных людей. В итоге обвинительной стороне, стремившейся интерпретировать его публицистические фигуры как призывы к конкретному насилию, приходилось делать ремарки, вроде: «в тексте [Стомахина] содержатся побуждения к насилию в форме риторического вопроса» или «косвенные призывы к насилию».
Из протокола заседания совершенно ясно, что Стомахина осудили за слова, которые никак не были связаны ни с преступными делами (помимо «пользования персональным компьютером» и программой «Microsoft Word»), ни с угрозами в адрес конкретных лиц. Именно по этой причине де-факто правозащитники признали политический характер обвинения Стомахина, хотя и не признали его безоговорочно де-юре.
Впрочем, история со Стомахиным, демонстрирующая двойственность позиции статусных правозащитников, не единична и характерна не только для России. Это можно было заметить по вышеприведенному определению Amnesty International понятия «узник совести». Если следовать букве этого определения, то все вооруженные борцы против насилия (внутреннего и внешнего) теряют право на статус политзеков. Чувствуя, вероятно, зыбкость такого подхода, Amnesty International стремится зачастую «дать понять», что даже в лице тех или иных людей, оказавшихся в тюрьмах по причине совершенных «призывов к насилию», речь идет именно о политических заключенных.
Например, Абдулла Оджалан - один из основателей и лидеров Рабочей Партии Курдистана (РПК) - был приговорен турецким судом к смертной казни. В свою очередь, РПК была признана террористической в США, а также ФРГ и других странах ЕС. Однако, несмотря на то, что официально Оджалана считают террористом, а не «узником совести», Amnesty International следит за судьбой этого заключенного и специально выступает против бесчеловечного отношения к нему, явно выделяя его из общей массы террористов, сидящих в тюрьмах по всему миру.
Размытость дискурса о том, кого следует считать «узником совести», хорошо видна на примере цифр. По данным правозащитной организации Союз солидарности с политзаключенными (ССП), на 18 июля 2017 года в России насчитывается 401 человек, преследуемый или лишенный свободы по политическим мотивам. В свою очередь, «Мемориал» на аналогичный период составил список (https://memohrc.org/news/kolichestvo-politzaklyuchennyh-v-rossii-uvelichilos-bolee-chem-vdvoe) всего из 102 фамилий политзаключенных, правда, с уточнением о том, что этот список - неполный. Но все равно разница в цифрах, согласитесь, впечатляет.
«На мой взгляд, история с фактическим замалчиванием десятилетнего пребывания Бориса Стомахина в тюрьме - комментирует произошедшее историк Даниил Коцюбинский, участвовавший в создании общественного комитета Защиты Бориса Стомахина, - позорное пятно как на статусных правозащитных организациях - и российских, и международных, - так и на большинстве СМИ, которые называют себя либеральными. Когда организации, призванные стоять на страже прав человека, вдруг заявляют о том, что они не готовы признать узниками совести тех, кто, не совершая насильственных действий, «призывал к насилию» (притом не в адрес конкретных людей, а «вообще») и по этой причине оказался в тюрьме, - эти правозащитные структуры поступают, по моему глубокому убеждению, бессовестно. Получается, что политический активист, призывающий, допустим, к вооруженной борьбе против вооруженной оккупации, или же к вооруженному восстанию против авторитарного режима, - не узник совести, а простой уголовник. Но это, на мой взгляд, очевидный нонсенс. Даже в царской России революционеры считались «политическими», и лишь после установления тоталитарной власти большевиков политзеков стали бросать в камеры к блатным. Равным образом мне непонятно, почему до сих пор российские правозащитники не составили «черной книги российского законодательства», где были бы перечислены все де-факто антиправовые и антиконституционные статьи УК РФ, по которым людей можно отправлять на зону не за дела, а только лишь за слова».
«Я считаю, что за слова сажать вообще нельзя, - комментирует ситуацию руководитель филиала правозащитной организации «Мемориал» в СПБ Ирина Флиге. - И никогда было нельзя. Но что касается термина политзаключенный, с этим понятием просто беда. Оно не имеет и не может иметь, на мой взгляд, очень твердых критериев. И потому тут многие годы ведутся бурные споры - о том, можно определить это понятие или нельзя. Или оно определяется в каждый момент времени отдельно. Четких критериев, по которым правозащитная организация решает, кого защищать, а кого нет, на мой взгляд, не существует. Тем более, что в РФ, как и в СССР, понятие «политзаключенный» - вне законов. У нас есть только Уголовный кодекс, в нем все статьи - уголовные. Нет отдельного раздела «политические статьи». Это некий политико-правовой казус…»
В общем, как в известном анекдоте, приписываемым Фаине Раневской, прокомменировавшей как-то «запрет» на использование известного обсценного слова: «Как странно - [часть тела] есть, а слова такого - нет». Так же и с «политическими» статьями российского УК: статьи есть, а назвать их «политическими» - закон не позволяет! Удивительно, правда, что перед этой дилеммой замирают в недоумении не чиновники, призванные стоять на страже «буквы закона» (независимо от степени его соответствия Декларации прав человека), а профессиональные правозащитники, призванные бороться с антиправовым произволом в любых его формах…
«Года 3 назад у нас была публичная дискуссия представителей разных общественных правозащитных групп на эту тему, - рассказывает Сергей Давидис, - в ходе которой высказывались разные позиции. Есть позиция, что наказание за слова возможно, если эти слова представляют реальную общественную опасность и призывают к убийству, например. И в мире практика такова, что наказание за слова случаются. С другой стороны, есть либертарианская позиция, что за слова никак наказывать нельзя. Есть компромисная позиция, на которой в ходе наших дебатов сошлись все - нельзя наказывать лишением свободы, по крайней мере, за одно лишь высказывание. В этой связи статья 282 УК РФ сформулирована ужасно - но это мое личное мнение. Это вопрос юридической техники: как описать уголовно наказуемые высказывания, которые реально содержат общественную опасность...»
Здесь стоит, наверное, напомнить, что ст. 19 Всеобщей декларации прав человека гласит четко и безоговорочно: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их». Как показывает опыт США, где Первая Поправка к Конституции безоговорочно закрепляет либеральный взгляд на проблему свободы слова, и где т.н. язык вражды (hate speech) не считается уголовным преступлением, общество вполне может успешно развиваться, не сажая людей в тюрьму за слова. Просто потому, что в условиях свободы в обществе устанавливается своего рода идейное саморегулирование, и «плохие» идеи просто не выдерживают конкуренцию с «хорошими». Несмотря на действующую возможность свободно выражать свое мнение, в США человек может быть приговорен к тюремному сроку за угрозы в адрес конкретной личности. В этом случае независимый суд вправе признать, что подобного рода угрозы содержат признаки ущемления прав конкретного человека - а каждый человек имеет право на личную безопасность. Но «ограничение» свободы слова не подразумевает запрет на выражение позиции в отношении действующего политического режима.
На первый взгляд, данный пассаж Декларации прав человека повторяется в ст. 29 Конституции РФ, которая также гарантирует каждому человеку свободу мысли и слова. Однако, вслед за тем та же ст. 29 содержит оговорки, которые можно толковать очень расширительно и которые де-факто сводят на нет только что декларированное право: «Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть или вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства».
«Нельзя отменить свободу человека говорить то, что он считает нужным, даже если кому-то его высказывания кажутся неверными - заявляет петербургский правозащитник, экс-депутат ЗакСа Леонид Романков. - Помните знаменитую фразу, которую некоторые считают апокрифом: «Я ненавижу все, что вы говорите, но я готов отдать жизнь за то, чтобы вы имели право это высказать»? Поэтому я считаю, что нельзя сажать людей в тюрьму, за то, что они просто высказывают мнения, а не совершают действия, не убивают, не жгут машины…»
Но почему же правозащитные организации - в том числе и в случае с Борисом Стомахиным, - не рассуждают именно так? Не требуют отмены антиправовых законов и статей УК РФ? Не выступают за коррекцию 29-й статьи Конституции?
«Дело в том, что правозащитники - люди из нашего племени, из советского образа жизни, когда, кто думает не так, как я, тот неправ - поясняет известный петербургский правозащитник, долгие годы являвшийся заместителем председателя правозащитной организации «Гражданский контроль» Юрий Вдовин. - У нас правозащитники в той же степени нетолерантны к инакомыслию, как и все остальное общество. А что касается Стомахина, то независимо от того, согласен я или нет с ним, ясно, что он подвергнут репрессиям несправедливо и его надо защищать. И, наверное, это упущение правозащитников, что они этого не делают…»
«Разумеется, есть случаи, когда призывы к насилию должны быть уголовно наказуемы, - продолжает Даниил Коцюбинский. - Это те случаи, когда нарушены права на личную безопасность конкретного человека или когда слова непосредственно соединены с преступными действиями. Ключевое слово - непосредственно. И степень этой непосредственности должен устанавливать независимый суд. По этой причине говорить о том, что Стомахин реально «призывал к насилию», - нелепо. Когда один человек кричит другому в порыве отчаяния: «Убить тебя мало!» - он, как правило, стремится не «призвать к убийству», а просто пытается докричаться до оппонента, заставить его обратить внимание на нечто безобразное в его поведении. Любой независимый суд, разбирая суть сказанного Стомахиным (по большей части, к слову, в стихах) в адрес России и русских людей, увидел бы в этих яростных проклятиях не «призыв к насилию», а просто крик отчаяния, призыв покаяться перед Чечней, которую на протяжении последней четверти века российская армия дважды подвергала «усмирению»...»
И в заключение - просто два исторических факта. В эпоху Николая I в России тоже случались «русофобы». Один - Владимир Печёрин, «в честь» которого ещё один «русофоб» - Лермонтов - назвал своего героя. В самом известном своем стихотворении Печерин воскликнул: «Как сладостно Отчизну ненавидеть и жадно ждать её уничтоженья!» В конце концов, этот «ненавистник Родины» спокойно выехал за границу и там до конца дней верил в великое будущее «освобожденной России»… Второй «русофоб» - Пётр Чаадаев. За «разжигание ненависти» к России и русскому народу Николай I официально признал его сумасшедшими и посадил под домашний врачебный арест. Но всё-таки не прогнал сквозь строй и не упёк на зону в «крытую тюрьму» с уголовниками…
Серафима Таран