Спасибо, Игорь

[krasovkin]

Ах, какой прекрасный текст все-таки написал Порошин. Когда на месте Мариинского театра и «Жар-птицы» я обнаружил Корнелюка с «Бандитским Петербургом», я воспринял это как трагедию. Мне до сих пор не кажутся те мои чувства ложными, преувеличенными. Я и сейчас волнуюсь, когда вспоминаю об этом. В случае с любым другим фигуристом, такого чувства не возникло. Не понимаю, с чем можно сравнить это недоразумение. Тут можно только представить фантастическое - Майю Плисецкую на сцене кабаре Авдыша или в подтанцовках у Киркорова. Речь идет о мезальянсе космической нелепости: всемирный гений проповедует ценности жалкой, немытой, немой, безмерно провинциальной русской поп-культуры.

Это сейчас Плющенко уменьшился для нас до Магистра Четверного Прыжка. Но правда состоит в том, что и пластически и музыкально Плющенко был одарен никак не меньше Ламбьеля. «Как он схватывает движения! Это поразительно», - восхищался тот хореограф из Мариинского. В русском фигурном катании не было человека талантливее Плющенко. Но есть мнение, что в мировой истории не было фигуриста такого многомерного таланта.

Собственно, на Плющенко, а не на Пугачеву должна молиться русская поп-тусовка. Плющенко - это первый и последний случай, когда ценности русской попсы, ее язык, вернее, ее безъязычие, пусть и контрабандой, пусть под платьем фигуриста явились миру. Женя, разумеется, тут ни в чем не виноват. Гениальный юноша, занимающийся музыкой, может любить чипсы. Просто взрослые должны ему напомнить, что он не должен садиться с чипсами за рояль.

ПРОБЛЕМА ПЛЮЩЕНКО заключается в том, что когда Женя говорил «Мне нравится музыка из «Бандитского Петербурга», рядом с ним не нашлось взрослого, который вежливо попросил бы Женю засунуть эту музыку подальше на время занятий фигурным катанием. Плющенко для меня - это едва ли не единственный повод вспомнить с ностальгическим вздохом советскую власть. В советской власти, особенно поздней, конечно, было совсем мало вкуса, но в конструкции общества существовали некие подпорки, которые удерживали народ от одичания. Косое, кривое, но существовало представление о балансе высоких и низких жанров, о том, что народ нельзя кормить и поить только тем, что ему народу по душе, иначе он, народ совершенно испортит себе здоровье и вкус. Даже если я это все выдумываю про Советский Союз, я уверен, по крайней мере, в том времени нашелся бы функционер, который ткнул профессору Мишину за «невысокое идейное содержание программ»: «Николаич, ты че там за херню катаешь? Давай чтоб классику там, б...я, традиции наши, иностранцы ж смотрят».

(Нашел в фейсбуке у Сапрыкина)