Нагибин
Всю свою жизнь Нагибин вел дневник. Читается совершенно, как жж, только это, конечно, настоящая литература. Все-таки было что-то в этом совписе, со всеми его хныканьями, капризами, бесконечными соплями - не великое, но - великолепное. Что-то от той забытой уже профессии писателя, когда все было по-настоящему - и войны, и книги, и бабы.
Интересная вещь: освоение полуразрушенных нежилых домов. Дом без людей холодней и дичей природы. Мы въехали сегодня в двухэтажный дом. В комнатах висят оборванные провода, поломаная мебель, фикус, иссохший до того, что, когда его тронули, он рассыпался, на полу книги - по медицине, инженерии, справочник Хютте и т.п. Масса стабильных учебников, тетрадок, исписанных аршиным детским почерком, членские книжки: профсоюза, МОПРа, об-ва "Друг детей"... И всюду говно, даже на столе, печи, подоконнике, в колпаке висящей лампы. Я вначале не понимал этой страсти людей гадить на покинутых местах - домах, садах, дворах. Потом попробовал сам и нашел в этом удивительное удовольствие. В разрушенном доме приятно накласть не в одном углу, а всюду, насколько хватит, положить свой человеческий след. То ли приятно делать запретную в обычных условиях вещь, то ли в этом выражается презрение человека, его вражда ко всякому хаосу, неустройству. Людей тянет испражнятся на развалины". (13 февраля 1942 г. Волховский фронт.)
"Халтура заменила для меня водку. Она почти столь же успешно, хотя и с большим вредом, позволяет отделаться от себя. <...> Ужас халтуры - которого нет в пьянстве, дающем забытье и после того, как перестал пить, - особенно ощутим в те часы, когда лежишь в постели и не можешь заснуть. Это не фраза - страшно по-настоящему, пусто, щемяще страшно.
Но есть и другой взгляд на вещи. Стоит подумать, что бездарно, холодно, дрянно исписанные листки могут превратиться в чудесный кусок кожи на каучуке, так красиво облегающий ногу, или в кусок отличнейшей шерсти, в котором невольно начинаешь себя уважать, или в какую-нибудь другую вещь из мягкой, теплой, матовой, блестящей, хрусткой, нежной или грубой материи, тогда перестают быть противными измаранные чернилами листки, хочется марать много, много". (25 ноября 1949 г. Москва)
Или вот еще прекрасное:
Как измельчало представление о силе и универсальности человеческого гения! Леонардо да Винчи, предлагая свои услуги герцогу Миланскому Лодовико Мора, писал: "Знаком с механикой, архитектурой, баллистикой, химией, астрономией, математикой, артиллерией, искусством вести оборону и осаду крепостей, пиротехникой, строительством мостов, тоннелей, каналов, а так же могу рисовать и ваять наравне с кем угодно".
"К тому же, - добавляет историк, - Леонардо божественно пел, играл на лютне, сочинял стихи и музыку, гнул подковы, ломал в пальцах серебряные монеты, а также изобрел и построил первый летательный аппарат".
- Кажется, это человек способный, - рассеянно сказал герцог Миланский и распорядился принять Леонардо на службу.
За последние месяцы детское радиовещание передало три очерка Я.С.: о производстве фарфора, о строении биосферы и составе почвы.
- Знаешь, Яша, - сказала мама, озабоченно покусывая губы, - такая универсальность может показаться подозрительной. Человеку не дано объять столько вещей...
И что бы вы думали? Показалось! И перед Я.С. захлопнулась очередная кормушка". (3 ноября 1951 г. Москва)
Интересная вещь: освоение полуразрушенных нежилых домов. Дом без людей холодней и дичей природы. Мы въехали сегодня в двухэтажный дом. В комнатах висят оборванные провода, поломаная мебель, фикус, иссохший до того, что, когда его тронули, он рассыпался, на полу книги - по медицине, инженерии, справочник Хютте и т.п. Масса стабильных учебников, тетрадок, исписанных аршиным детским почерком, членские книжки: профсоюза, МОПРа, об-ва "Друг детей"... И всюду говно, даже на столе, печи, подоконнике, в колпаке висящей лампы. Я вначале не понимал этой страсти людей гадить на покинутых местах - домах, садах, дворах. Потом попробовал сам и нашел в этом удивительное удовольствие. В разрушенном доме приятно накласть не в одном углу, а всюду, насколько хватит, положить свой человеческий след. То ли приятно делать запретную в обычных условиях вещь, то ли в этом выражается презрение человека, его вражда ко всякому хаосу, неустройству. Людей тянет испражнятся на развалины". (13 февраля 1942 г. Волховский фронт.)
"Халтура заменила для меня водку. Она почти столь же успешно, хотя и с большим вредом, позволяет отделаться от себя. <...> Ужас халтуры - которого нет в пьянстве, дающем забытье и после того, как перестал пить, - особенно ощутим в те часы, когда лежишь в постели и не можешь заснуть. Это не фраза - страшно по-настоящему, пусто, щемяще страшно.
Но есть и другой взгляд на вещи. Стоит подумать, что бездарно, холодно, дрянно исписанные листки могут превратиться в чудесный кусок кожи на каучуке, так красиво облегающий ногу, или в кусок отличнейшей шерсти, в котором невольно начинаешь себя уважать, или в какую-нибудь другую вещь из мягкой, теплой, матовой, блестящей, хрусткой, нежной или грубой материи, тогда перестают быть противными измаранные чернилами листки, хочется марать много, много". (25 ноября 1949 г. Москва)
Или вот еще прекрасное:
Как измельчало представление о силе и универсальности человеческого гения! Леонардо да Винчи, предлагая свои услуги герцогу Миланскому Лодовико Мора, писал: "Знаком с механикой, архитектурой, баллистикой, химией, астрономией, математикой, артиллерией, искусством вести оборону и осаду крепостей, пиротехникой, строительством мостов, тоннелей, каналов, а так же могу рисовать и ваять наравне с кем угодно".
"К тому же, - добавляет историк, - Леонардо божественно пел, играл на лютне, сочинял стихи и музыку, гнул подковы, ломал в пальцах серебряные монеты, а также изобрел и построил первый летательный аппарат".
- Кажется, это человек способный, - рассеянно сказал герцог Миланский и распорядился принять Леонардо на службу.
За последние месяцы детское радиовещание передало три очерка Я.С.: о производстве фарфора, о строении биосферы и составе почвы.
- Знаешь, Яша, - сказала мама, озабоченно покусывая губы, - такая универсальность может показаться подозрительной. Человеку не дано объять столько вещей...
И что бы вы думали? Показалось! И перед Я.С. захлопнулась очередная кормушка". (3 ноября 1951 г. Москва)