Тетя Маша
В моей жизни была бабушка. Не родная бабушка, а женщина, которая любила моего деда и меня искренне, а я любила ее. А в те времена я не умела любить неискренне. Да и сейчас не научилась. Но тогда бесспорно.
Сложная семейная история. Дед по папе, красавец и дебошир, вдовец, женился на соседке Маше. А я родилась в тот год, в который умерла моя бабушка Таня. Не знала её вовсе...
Здесь дед Лёша первый, возлежит. Гитарист, гармонист, пьяница и женолюб. Мастер на все руки.
Верхний ряд мои родственники. Справа налево: не знаю кто.., бабушка моя, Татьяна Яковлевна, младшая тетушка, Люся, папа Олег на коленях у брата Виктора, тётя Тамара. Разница между живым старшим братом и младшей сестренкой - 20 лет. Самый старший Константин на войне пропал без вести...
Но я не об этом. Я о бабе Маше. Подобрала никому ненужного вдовца-пьяницу. Дети своей жизнью живут, разбежались. И нас всех подобрала Маша. В городе Любань, который был сущей деревней, в маленькой комнатке железнодорожного барака, с печкой голландкой и с газовой плиткой в общем коридоре, работающей от сменного баллона. Умывальник еще висел, под ним ведро для слитой воды, помоев, и пописать тоже, потому что туалет на улице, холодно.
Самые вкусную еду, самую вкусную воду брусничную я вкусила только у бабы Маши. Самых душевных рассказов, самых страшных, непонятных, про войну, самых трогательных про родню и любовь...
С истериками, слезами горючими я выбивала себе право остаться в деревне с тетей Машей и дедом. Родители недоумевали. Ирка, сестра старшая, смеялась - дурочка деревенская. Там же тоскаааааа... А мне хлеб! Мне радость и тепло. Вкус еды ароматной, вкусной и аппетитной, Ведь дома не ела ничего до рвоты, до спазма, мама паниковала. А мне тепло, потому что морозным утром тетя Маша овчинную шубу, побитую молью, накидывала сверху одеяла, а то ж печка остыла, а дрова не дёшевы. И простынь мне стелила махровую, чудо-чудное, подарок Машиной родни заморской. А утром, после чая горячего с булкой и колбасой, в городе ненавистной, а здесь ароматной до одури, я бежала на колонку за водой. Разглядывала долго фигуры ледяные, волночудища, которые ключевая вода и мороз за утро зимнее сваяли... Вода из колонки течет тягучая, хрустящая каждым кристаллом ледяным. Полведра. Больше не унесу.
Тетя Маша любит деда. Все ему прощает, пьянку беспробудную, дебоширство. Потому что дед красив, дед импозантен, пьяный стихами ругается, песнями хулиганит, виноватыми букетами рассыпает. А бабка старая, лет 56... Я ее учу шестилетняя: низя так, тетя Маша, построже с ним надо!
В маленькой комнатке казармы часто собирались гости. Маша всех принимала, называла "дедова родня". А сама к этой родне причастна была не менее. На самом деле более всех была причастна. И нет фотографии у меня тети Маши. Не знаю, почему... А это мы слава направо: мой дед Алексей Константинович Герцик с Жучкой, Ира, сестра моя, мама, я, папа. С Сочи, Лоо, вернулись, загорелые, как черти, а в Любани холодное лето.
В мои 18 тетя Маша попросила свезти ее к родственникам на Украину, к невестке, жене брата родного покойного. И к племянникам соответственно. И мы поехали в город Бахмач. И пробыли там 4 дня. Могли бы быть сколько вздумается, как нас принимали... Но меня восемнадцатилетнюю капризницу украинская мова непонятная вгоняла в тоску. И по-прежнему ничего не жрущую особу, еда, потрясающая количеством, разнообразием, жирностью и исключительностью вгоняла в обморок. А все это неприятие вынесло из славного города Бахмач на крыльях юношеского максимализма и подросткового эгоизма в сторону родины. Но Маша и за то мне была безмерно благодарна. Смиренно купила билеты и потащилась в опустевший дом. Дед уже год, как ушел восвояси.
Дедовы чудачества в кожу вросли, как его любимые стихи например:
*Осень настала,
холодно стало...
птички говно перестали клевать.
Выйдешь бывало...
Рязявишь хлебало...
Ну и погода, едрит твою мать!*
Тетя Маша ругалась, а я хохотала каждый раз до слёз!
Маша умерла, когда я ходила беременная. Папа и мама похоронили ее в нашей семейной ограде. Рядом с дедом и бабушкой. А теперь и папа там лежит. Он ее принял в жизни, дружил с ней, и через него я ее полюбила. А кто-то кривился, поговаривал...
Сложная семейная история. Дед по папе, красавец и дебошир, вдовец, женился на соседке Маше. А я родилась в тот год, в который умерла моя бабушка Таня. Не знала её вовсе...
Здесь дед Лёша первый, возлежит. Гитарист, гармонист, пьяница и женолюб. Мастер на все руки.
Верхний ряд мои родственники. Справа налево: не знаю кто.., бабушка моя, Татьяна Яковлевна, младшая тетушка, Люся, папа Олег на коленях у брата Виктора, тётя Тамара. Разница между живым старшим братом и младшей сестренкой - 20 лет. Самый старший Константин на войне пропал без вести...
Но я не об этом. Я о бабе Маше. Подобрала никому ненужного вдовца-пьяницу. Дети своей жизнью живут, разбежались. И нас всех подобрала Маша. В городе Любань, который был сущей деревней, в маленькой комнатке железнодорожного барака, с печкой голландкой и с газовой плиткой в общем коридоре, работающей от сменного баллона. Умывальник еще висел, под ним ведро для слитой воды, помоев, и пописать тоже, потому что туалет на улице, холодно.
Самые вкусную еду, самую вкусную воду брусничную я вкусила только у бабы Маши. Самых душевных рассказов, самых страшных, непонятных, про войну, самых трогательных про родню и любовь...
С истериками, слезами горючими я выбивала себе право остаться в деревне с тетей Машей и дедом. Родители недоумевали. Ирка, сестра старшая, смеялась - дурочка деревенская. Там же тоскаааааа... А мне хлеб! Мне радость и тепло. Вкус еды ароматной, вкусной и аппетитной, Ведь дома не ела ничего до рвоты, до спазма, мама паниковала. А мне тепло, потому что морозным утром тетя Маша овчинную шубу, побитую молью, накидывала сверху одеяла, а то ж печка остыла, а дрова не дёшевы. И простынь мне стелила махровую, чудо-чудное, подарок Машиной родни заморской. А утром, после чая горячего с булкой и колбасой, в городе ненавистной, а здесь ароматной до одури, я бежала на колонку за водой. Разглядывала долго фигуры ледяные, волночудища, которые ключевая вода и мороз за утро зимнее сваяли... Вода из колонки течет тягучая, хрустящая каждым кристаллом ледяным. Полведра. Больше не унесу.
Тетя Маша любит деда. Все ему прощает, пьянку беспробудную, дебоширство. Потому что дед красив, дед импозантен, пьяный стихами ругается, песнями хулиганит, виноватыми букетами рассыпает. А бабка старая, лет 56... Я ее учу шестилетняя: низя так, тетя Маша, построже с ним надо!
В маленькой комнатке казармы часто собирались гости. Маша всех принимала, называла "дедова родня". А сама к этой родне причастна была не менее. На самом деле более всех была причастна. И нет фотографии у меня тети Маши. Не знаю, почему... А это мы слава направо: мой дед Алексей Константинович Герцик с Жучкой, Ира, сестра моя, мама, я, папа. С Сочи, Лоо, вернулись, загорелые, как черти, а в Любани холодное лето.
В мои 18 тетя Маша попросила свезти ее к родственникам на Украину, к невестке, жене брата родного покойного. И к племянникам соответственно. И мы поехали в город Бахмач. И пробыли там 4 дня. Могли бы быть сколько вздумается, как нас принимали... Но меня восемнадцатилетнюю капризницу украинская мова непонятная вгоняла в тоску. И по-прежнему ничего не жрущую особу, еда, потрясающая количеством, разнообразием, жирностью и исключительностью вгоняла в обморок. А все это неприятие вынесло из славного города Бахмач на крыльях юношеского максимализма и подросткового эгоизма в сторону родины. Но Маша и за то мне была безмерно благодарна. Смиренно купила билеты и потащилась в опустевший дом. Дед уже год, как ушел восвояси.
Дедовы чудачества в кожу вросли, как его любимые стихи например:
*Осень настала,
холодно стало...
птички говно перестали клевать.
Выйдешь бывало...
Рязявишь хлебало...
Ну и погода, едрит твою мать!*
Тетя Маша ругалась, а я хохотала каждый раз до слёз!
Маша умерла, когда я ходила беременная. Папа и мама похоронили ее в нашей семейной ограде. Рядом с дедом и бабушкой. А теперь и папа там лежит. Он ее принял в жизни, дружил с ней, и через него я ее полюбила. А кто-то кривился, поговаривал...