«В минуту цареубийства сказалось все бессилие охранителей
и нравственное бессилие общества, из которого выходят цареубийцы.
Бессилие - произведение не одного дня. Это продукт постепенного умаления и исчезновения государственных идей в общественном сознании, во внутренней нашей жизни. Ее заменила идея наживы и меркантилизма. Одушевленная сверху донизу одной наживой, наша администрация прикрывала свою бессодержательность или официозным либерализмом… или репрессивными мерами… Именно нажива определяла чиновничий либерализм, который здравый ум назвал просто ничегонеделанием…
Под камертоном тунеядной администрации могло образоваться только общество повального тунеядства…
Что же это свидетельствует? А то, что не практическая жизнь, не превратности зрелой, сознательной жизни размножили это охлаждение к жизни, которое берет бритву и режет себе горло; не сознательный, разумный протест, приобретенный опытом жизни, творит у нас политического преступника, а домашняя, семейная среда и школа тунеядного общества».
«Санкт-Петербургские ведомости» (март 1881 г.)
Бессилие - произведение не одного дня. Это продукт постепенного умаления и исчезновения государственных идей в общественном сознании, во внутренней нашей жизни. Ее заменила идея наживы и меркантилизма. Одушевленная сверху донизу одной наживой, наша администрация прикрывала свою бессодержательность или официозным либерализмом… или репрессивными мерами… Именно нажива определяла чиновничий либерализм, который здравый ум назвал просто ничегонеделанием…
Под камертоном тунеядной администрации могло образоваться только общество повального тунеядства…
Что же это свидетельствует? А то, что не практическая жизнь, не превратности зрелой, сознательной жизни размножили это охлаждение к жизни, которое берет бритву и режет себе горло; не сознательный, разумный протест, приобретенный опытом жизни, творит у нас политического преступника, а домашняя, семейная среда и школа тунеядного общества».
«Санкт-Петербургские ведомости» (март 1881 г.)