В.П. Крапивин "Пироскаф «Дед Мазай» (Четвертая часть - Глава "25")
Ссылка на начало повести:
http://krapivin-ru.livejournal.com/927752.html#cutid1
Все по сценарию
В герцогстве жилось хорошо. Бестолково, но весело. Однако Сушкин понимал: когда-то это кончится. И будет ли лучше, чем сейчас? Он опасался, что не будет. И однажды... спросил дядю Поля: «А что дальше-то?»
- Ну а что дальше… Конкретный маршрут был проложен до Зеленой Лошади. Дальше наш Бэн обещал определиться на месте. Или сам, или с нашей помощью. Мол, поплывем от острова к острову, там немало занимательных мест. Можно будет даже сунуться в залив, если не станет штормить…
- А когда?
- Когда вздумаешь… Но вообще-то мне хотелось бы дождаться здесь одних знакомых… Они собирались заглянуть на Лошадь…
- К герцогу?
- Да не нужен им герцог! Им нужен я…
- Зачем? Секрет?
- Не секрет, но… скучные деловые отношения…
- Какие?
- Том, лето ведь не бесконечное, придет осень. И надо будет решать житейские вопросы. Тебе-то что? Засядешь в своих «Фонариках», а мне придется думать о зарплате, об аренде причала, о ремонте «Мазая». Похоже, что он рассыпается на ходу…
- Он совсем крепкий!
- Это на первый взгляд…
- А эти люди, они что? Дадут денег?
- Даром не дадут. Но обещают выгодный контракт…
«Какой контракт7» - собрался спросить Сушкин. Однако дядя Поль спросил раньше:
- Тебе разве здесь плохо? Вон и дружок появился…
- Не дружок, а друг… Дядя Поль! Давай возьмем Югу в плавание!
- Как скажешь… А Сусанна отпустит его?
- Отпустит! Он ей командует, как хочет!.. А можно взять и Сусанну, места много…
- Вот подарочек!
- Но ты ведь сам ее когда-то жалел!.. А она теперь стала совсем не такая! С нее облетела «иишная шелуха»…
Сусанна Самойловна и правда изменилась. Будто сделалась моложе. Ходила в широкой оранжевой юбке, в цыганской кофте и широкой, как у тропических путешественников, панаме. Разговаривала совсем не «по-воспитательному»:
- Юга! Опять как трубочист! Марш умываться и завтракать, или я устрою тебе головомойку, чудовище!
Юга хохотал.
Он тоже теперь выглядел иначе. Закинул подальше свой придворный наряд и одевался вроде как Сушкин, только водолазка была не белая, а салатного цвета. И вместо якорька - вышитый золотой муравей ростом с мизинец.
Он и волосы подстриг. Стали не до плеч, а чуть пониже ушей. Такой Юга нравился Сушкину еще больше.
- Это Сусанна тебя так… пре-об-ра-зо-вала?
- Вовсе нет, я сам! Отец больше не сомневается, что я настоящий сын, потому зачем все время напоминать своим видом, что наследник! Так легче дышится…
Он потанцевал на парковой дорожке новыми полукедами фирмы «Australia». Его не привыкшие к солнцу ноги теперь порозовели от свежего загара и слегка шелушились.
- А вот этого зверя я особенно люблю, - признался Юга и погладил пальцем золотого муравья на водолазке.
- Пойдем, я тебе что-то расскажу…
Они пошли через щекочущую траву, сели под единственным в парке бананом (оба хихикнули, вспомнив песню). Сушкин рассказал историю про золотой муравейник.
- Понимаешь, дядя Поль иногда любит присочинить, но здесь, по-моему, не врет…
- По-моему, не случайное совпадение… - умудренно сказал Юга.
- Их много таких, не случайных… - сказал Сушкин.
- А какие еще?
- Ну, например… в конце мая, перед тем, как выиграть пироскаф, увидел во сне, будто я и длинноволосый мальчик… вроде тебя, Юга… едем вдвоем на одном велосипеде. И его волосы мне щекочут лицо. А кругом туман, и месяц еле светит сквозь него… Я тогда этот сон сразу же забыл, а недавно вдруг вспомнил… Непонятно, почему… то есть понятно…
- Том, а какое здесь совпадение?
- Про туман. Иногда снится, что идешь, а впереди тебя женщина. Вернее, тень ее. И хочет позвать…
- А ты не можешь догнать, да?
- Значит, и у тебя так бывает?
- И месяц, еле видный над лесом… Я иногда думаю..
- Юга, что?
- Есть одна книжка, «Легенды Дикой пустоши». Не читал?
- Нет…
- Про старину. Там люди воевали, а потом заключили мир. И построили храм. Называется «Церковь Матери Всех Живущих»… Говорят, если кто-то не помнит свою… маму… он может побывать там и увидит ее.
Помолчали.
- Сказка, да? - сказал Сушкин.
- Не знаю… Наверно, это выдуманная страна…
- Бывает, что сперва кажется, будто выдуманная, а потом - раз… Вот как ваше герцогство…
Юга посмеялся:
- Да у нас-то какая сказка! Отец опять судится с местным горпромхозом…
- А все-таки… Юга, вдруг та, которая во сне - это о н а?
Юга промолчал. Если что-то скажешь, может разрушиться надежда…
Сушкин спросил:
- А твой велик, с моторчиком, он все еще у Маркушки?
- Все еще… Ты хотел покататься?
- Просто вспомнил Маркушку. Как он горевал, когда проиграли…
- Теперь уж не горюет… - Юга поцарапал новым башмаком траву и вдруг сказал, как тогда, в комнате с рисунками:
- Том, а зачем тебе уезжать?
Мысли сразу завертелись, как шестеренки в часах с лопнувшей пружиной. Что сказать, как объяснить?.. А правда - зачем?
И совсем не вовремя застрекотал в кармашке у пояса телефон.
- Сушкин, это ты?!
- Это… я. А ты кто?
Голос был ребячий, незнакомый. Может, кто-то из детдомовских ребят вспомнил о нем?
- Я Катя Елькина! Помнишь, мы с тобой вместе пели в Калачах?
Зеленый мир закувыркался и засверкал.
- Ка-тя-а! Ты где?!
Юга смотрел чуть ревниво, но понимающе. Он мигом все сообразил.
- Я здесь, в Герцограде, у бабушки. Я буду здесь жить всегда…
- Катя, беги во дворец!.. Юга, можно?.. Катя, беги!
- Том, я стесняюсь! Там же дворец!
- Ну и что!
- Лучше ты приходи ко мне! Улица Новых Сапожников, два. Дом с кирпичным крылечком…
Звук был громкий, Юга слышал весь разговор. Он сказал:
- Том, беги…
Вечером они дали концерт на открытой эстраде в парке Герцограда…
Все было, как в Калачах, только лучше - звонче, веселее, многолюднее. Юга и Сусанна сидели и аплодировали в первом ряду. Разбухший месяц чуть не свалился сквозь ветки, стараясь разглядеть певцов на эстраде…
Песня «Кораблик» была в программе последней. Сушкин замер, а потом, как первый раз, рванулся на сцену, к девочке. И песня опять рванулась из него…
Если ошибся в пути - то не плачь:
Есть пять минут, чтоб скрутить новый галс..
Слышишь - играет далекий трубач?
Голос Дороги еще не угас…
Надо смотреть на маячный огонь,
Пусть он не гаснет за гребнем волны
Надо вцепиться ладонью в ладонь,
Чтоб на Дороге найти остальных.
Да, трубач играл. Далеко, за краем пространства. А голос Дороги звучал внутри, вместе с песней. Казалось бы, что теперь? Друзья рядом, девочка вот она, однако, в песне было по-другому, и потому не исчезало беспокойство. Ну и пусть! Даже в беспокойстве была радость. Потому что, если пути не окончены, это ведь хорошо!..
Зрители топали и просили спеть еще раз. Но Катя и Сушкин отказались Это не такая песня, которую исполняют на бис. Не «Девушка с острова Пасхи» и не «Венсеремос». Зрителей утешил Донби - своими африканскими танцами. А Сушкин и Катя сбежали гулять по Герцограду. Они и днем немало гуляли, но теперь захотели еще. Юга немного проводил их, а потом сказал:
- Мне пора домой. У меня же теперь стр-рогая гувернантка. И р-режим.
Они сделали вид, что поверили деликатному Юге. И взялись за руки - как на сцене.
Синели сумерки, горели фонарики, выводили трели ночные кузнечики. Гладила ноги мягкая трава «махалка» с пахучей пыльцой. Перекликались в кустах ребята - играли в «рыжики-ежики». Здесь не было ни злодеев, ни жуликов, ни всяких вредных типов. Гуляй без боязни хоть всю ночь. Разве что дома поворчат: «Вот бродяги…»
Сушкин говорил про плавание, пересказывал истории капитана. Катя смеялась и охала. А иногда говорила про себя. Про то, что теперь всегда будет у бабушки, потому что мама все время ездит, работа у нее такая, а папа… ну, ты же знаешь, Том, какие нынче папы. Том знал - из рассказов детдомовских пацанов… - Том, я… можно, я потрогаю твое колечко? Днем я стеснялась, а теперь не боюсь…
- Потрогай, конечно… А что в нем такого?
- Не знаю. Просто оно твое…
В ответ он легонько подергал ее кудряшки. От них пахло «махалкой». Сушкин понял, что теперь окончательно не хочет уезжать. В памяти у него всплыло теплое слово: «Сестренка». Никогда в жизни Сушкин ни про кого так не думал (да и про кого бы он мог?). А сейчас это слово как бы отпечаталось внутри грудной клетки…
Это был целый час полного счастья. Потом счастье кончилось. Почти сразу.
Катя сказала:
- Наша песня сегодня получилась лучше чем в тот раз, да?
- Не знаю… Наверно… Может, потому, что нынче я все уже знал и не боялся…
- А в первый раз боялся?! - удивилась она.
- Нет, но это было… словно пружина сорвалась. Меня будто рвануло. Я до той минуты и песню не помнил и не знал, что прыгну к тебе…
-Том! Разве это было не по сценарию?
- По какому сценарию?
- Ну… по этому… про старое дерево…
- Какое дерево?
Можно было удивиться, но пугаться-то отчего? Но Сушкин испугался. Почуял что-то. Даже колечко по-зимнему захолодело в ухе. Он сказал снова:
- Какое дерево?
- Том, ты… разве не знаешь?
- Про что… Кать?
- Что тебя снимают в кино? - Сказала и, кажется, спохватилась. - Ой…
В траве торчала каменная скамейка. Сушкин сел, как подрубленный. Пористый камень был очень теплый. Сушкин взял Катю за руку.
- Ну-ка, сядь. Расскажи…
Вот что он узнал.
С самого начала рейс «Деда Мазая» был запланирован какой-то киностудией. Она должна была снимать фильм-сказку, а для главной роли подобрали мальчика. Его, Сушкина. И скрытыми камерами снимали его и других актеров каждый день, каждый час. Чтобы потом выбрать самые удачные куски и склеить из них связное кино. Катя сказала «в соответствии с сюжетом».
Сушкин спросил:
- А как это «скрытыми камерами»? Из засады, что ли?
- Маленькими, автоматическими. Ты ведь, наверно, замечал, что рядом все время жужжат шмели. Все думают, что настоящие, а это - аппаратура. Управляется издалека… Том, я не знала, что ты не знал. Мне казалось, что все про это говорят…
- Никогда не слыхал…
- Том, а может… ну и пусть? Не переживай. Чем тебе плохо-то? Или… обидно, да?
Он посидел, потрепал себе заросший затылок. Мотнул головой.
- Ладно, «венсеремос». Не привыкать. У нас в детдоме этих камер натыкано в каждую щель… Видимо, везде такая жизнь…
- Том… ты на меня не злишься?
- Да на тебя-то за что?
- Я ведь тоже в этом фильме. Только в крошечной роли…
- Ты же не обманывала меня…
- Я не знала…
Сушкин взял ее ладони, сложил, сунул себе между коленей. Они были горячие.
- Кать, ты ни при чем. Наоборот… хорошо, что ты нашлась…
Подошла косматая, как овчинная шапка, собачонка. Мокрым носом ткнулась в ногу Кате, потом Сушкину.
- Ой, это Мочалка. Бабушкина собака. Бабушка, наверно, прислала ее за мной…
- Давай, я тебя провожу…
Донби перебрался жить во дворец. Сказал, что там более подходящий климат для зародыша в яйце. Ему выделили длинную комнату позади дворцовой кухни. Донби поставил там на круглый стол широкий кувшин, положил на его горловину яйцо и согревал его двумя головами. Бывало, что и засыпал так, раскинув на полу ноги.
Сушкин иногда ночевал у Донби - чтобы поболтать с Доном и Бамбало перед сном. Те знали немало анекдотов и небылиц. Пришел он сюда и сейчас. Но не для пустой болтовни. Хотел выяснить побольше, прежде чем объясняться с вероломным капитаном Поддувало.
Он сказал с порога:
- Донби, ты знал, что снимается кино?
- А? - страус поднял от яйца об головы. Растопырил ресницы. Они были длинные, пушистые и… наивные такие.
- Я говорю: вы, Дон и Бамбало, знали что идет съемка фильма?
- Р-л-разумеется, знали…
- А ты разве не знал? - удивился Бамбало.
Да, они все-таки жили в каком-то своем мире. В мечтах о далекой Африке и о наследнике-страусенке.
Надо было дождаться утра. И тогда уж…
Сушкин лег в углу на мешковину с застрявшими в ней перышками. Сунул под голову мешок с крупой. Набросил на себя чей-то старый пиджак… Была и нормальная постель, но Сушкин решил спать вот так. Раз он такой всеми обманутый, брошенный и несчастный… В нем сидела едкая и щиплющая жалость. К себе, к пироскафу, к приключениям, которые оказались ненастоящими. Больше всего - к себе. Которому врали каждый день. Играли с ним, как с бездомным котенком…
Он готовил для капитана беспощадную речь про измену. Даже вспомнил такое книжное слово - «вероломство»… А Юге он не станет говорить обидных слов: не повернется язык. Но все же придется сказать: «Эх, ты. А говорил, что друг…»
Здесь намокли глаза, но в этот момент послышались шаги (знакомые такие шаги!), и ресницы вмиг высохли. Сушкин замер под пиджаком.
Капитан Поль остановился над Сушкиным.
- То-ом! Ты почему такой… беспризорный?
Тогда он пружинисто встал. Расставил ноги, прижал локти, глянул в лицо Поликарпу Поддувало, чтобы сказать в с ё! Вобрал воздух… сел на корточки, привалился плечом к стене и заплакал навзрыд.
(Ссылка на продолжение:)
http://krapivin-ru.livejournal.com/942270.html
http://krapivin-ru.livejournal.com/927752.html#cutid1
Все по сценарию
В герцогстве жилось хорошо. Бестолково, но весело. Однако Сушкин понимал: когда-то это кончится. И будет ли лучше, чем сейчас? Он опасался, что не будет. И однажды... спросил дядю Поля: «А что дальше-то?»
- Ну а что дальше… Конкретный маршрут был проложен до Зеленой Лошади. Дальше наш Бэн обещал определиться на месте. Или сам, или с нашей помощью. Мол, поплывем от острова к острову, там немало занимательных мест. Можно будет даже сунуться в залив, если не станет штормить…
- А когда?
- Когда вздумаешь… Но вообще-то мне хотелось бы дождаться здесь одних знакомых… Они собирались заглянуть на Лошадь…
- К герцогу?
- Да не нужен им герцог! Им нужен я…
- Зачем? Секрет?
- Не секрет, но… скучные деловые отношения…
- Какие?
- Том, лето ведь не бесконечное, придет осень. И надо будет решать житейские вопросы. Тебе-то что? Засядешь в своих «Фонариках», а мне придется думать о зарплате, об аренде причала, о ремонте «Мазая». Похоже, что он рассыпается на ходу…
- Он совсем крепкий!
- Это на первый взгляд…
- А эти люди, они что? Дадут денег?
- Даром не дадут. Но обещают выгодный контракт…
«Какой контракт7» - собрался спросить Сушкин. Однако дядя Поль спросил раньше:
- Тебе разве здесь плохо? Вон и дружок появился…
- Не дружок, а друг… Дядя Поль! Давай возьмем Югу в плавание!
- Как скажешь… А Сусанна отпустит его?
- Отпустит! Он ей командует, как хочет!.. А можно взять и Сусанну, места много…
- Вот подарочек!
- Но ты ведь сам ее когда-то жалел!.. А она теперь стала совсем не такая! С нее облетела «иишная шелуха»…
Сусанна Самойловна и правда изменилась. Будто сделалась моложе. Ходила в широкой оранжевой юбке, в цыганской кофте и широкой, как у тропических путешественников, панаме. Разговаривала совсем не «по-воспитательному»:
- Юга! Опять как трубочист! Марш умываться и завтракать, или я устрою тебе головомойку, чудовище!
Юга хохотал.
Он тоже теперь выглядел иначе. Закинул подальше свой придворный наряд и одевался вроде как Сушкин, только водолазка была не белая, а салатного цвета. И вместо якорька - вышитый золотой муравей ростом с мизинец.
Он и волосы подстриг. Стали не до плеч, а чуть пониже ушей. Такой Юга нравился Сушкину еще больше.
- Это Сусанна тебя так… пре-об-ра-зо-вала?
- Вовсе нет, я сам! Отец больше не сомневается, что я настоящий сын, потому зачем все время напоминать своим видом, что наследник! Так легче дышится…
Он потанцевал на парковой дорожке новыми полукедами фирмы «Australia». Его не привыкшие к солнцу ноги теперь порозовели от свежего загара и слегка шелушились.
- А вот этого зверя я особенно люблю, - признался Юга и погладил пальцем золотого муравья на водолазке.
- Пойдем, я тебе что-то расскажу…
Они пошли через щекочущую траву, сели под единственным в парке бананом (оба хихикнули, вспомнив песню). Сушкин рассказал историю про золотой муравейник.
- Понимаешь, дядя Поль иногда любит присочинить, но здесь, по-моему, не врет…
- По-моему, не случайное совпадение… - умудренно сказал Юга.
- Их много таких, не случайных… - сказал Сушкин.
- А какие еще?
- Ну, например… в конце мая, перед тем, как выиграть пироскаф, увидел во сне, будто я и длинноволосый мальчик… вроде тебя, Юга… едем вдвоем на одном велосипеде. И его волосы мне щекочут лицо. А кругом туман, и месяц еле светит сквозь него… Я тогда этот сон сразу же забыл, а недавно вдруг вспомнил… Непонятно, почему… то есть понятно…
- Том, а какое здесь совпадение?
- Про туман. Иногда снится, что идешь, а впереди тебя женщина. Вернее, тень ее. И хочет позвать…
- А ты не можешь догнать, да?
- Значит, и у тебя так бывает?
- И месяц, еле видный над лесом… Я иногда думаю..
- Юга, что?
- Есть одна книжка, «Легенды Дикой пустоши». Не читал?
- Нет…
- Про старину. Там люди воевали, а потом заключили мир. И построили храм. Называется «Церковь Матери Всех Живущих»… Говорят, если кто-то не помнит свою… маму… он может побывать там и увидит ее.
Помолчали.
- Сказка, да? - сказал Сушкин.
- Не знаю… Наверно, это выдуманная страна…
- Бывает, что сперва кажется, будто выдуманная, а потом - раз… Вот как ваше герцогство…
Юга посмеялся:
- Да у нас-то какая сказка! Отец опять судится с местным горпромхозом…
- А все-таки… Юга, вдруг та, которая во сне - это о н а?
Юга промолчал. Если что-то скажешь, может разрушиться надежда…
Сушкин спросил:
- А твой велик, с моторчиком, он все еще у Маркушки?
- Все еще… Ты хотел покататься?
- Просто вспомнил Маркушку. Как он горевал, когда проиграли…
- Теперь уж не горюет… - Юга поцарапал новым башмаком траву и вдруг сказал, как тогда, в комнате с рисунками:
- Том, а зачем тебе уезжать?
Мысли сразу завертелись, как шестеренки в часах с лопнувшей пружиной. Что сказать, как объяснить?.. А правда - зачем?
И совсем не вовремя застрекотал в кармашке у пояса телефон.
- Сушкин, это ты?!
- Это… я. А ты кто?
Голос был ребячий, незнакомый. Может, кто-то из детдомовских ребят вспомнил о нем?
- Я Катя Елькина! Помнишь, мы с тобой вместе пели в Калачах?
Зеленый мир закувыркался и засверкал.
- Ка-тя-а! Ты где?!
Юга смотрел чуть ревниво, но понимающе. Он мигом все сообразил.
- Я здесь, в Герцограде, у бабушки. Я буду здесь жить всегда…
- Катя, беги во дворец!.. Юга, можно?.. Катя, беги!
- Том, я стесняюсь! Там же дворец!
- Ну и что!
- Лучше ты приходи ко мне! Улица Новых Сапожников, два. Дом с кирпичным крылечком…
Звук был громкий, Юга слышал весь разговор. Он сказал:
- Том, беги…
Вечером они дали концерт на открытой эстраде в парке Герцограда…
Все было, как в Калачах, только лучше - звонче, веселее, многолюднее. Юга и Сусанна сидели и аплодировали в первом ряду. Разбухший месяц чуть не свалился сквозь ветки, стараясь разглядеть певцов на эстраде…
Песня «Кораблик» была в программе последней. Сушкин замер, а потом, как первый раз, рванулся на сцену, к девочке. И песня опять рванулась из него…
Если ошибся в пути - то не плачь:
Есть пять минут, чтоб скрутить новый галс..
Слышишь - играет далекий трубач?
Голос Дороги еще не угас…
Надо смотреть на маячный огонь,
Пусть он не гаснет за гребнем волны
Надо вцепиться ладонью в ладонь,
Чтоб на Дороге найти остальных.
Да, трубач играл. Далеко, за краем пространства. А голос Дороги звучал внутри, вместе с песней. Казалось бы, что теперь? Друзья рядом, девочка вот она, однако, в песне было по-другому, и потому не исчезало беспокойство. Ну и пусть! Даже в беспокойстве была радость. Потому что, если пути не окончены, это ведь хорошо!..
Зрители топали и просили спеть еще раз. Но Катя и Сушкин отказались Это не такая песня, которую исполняют на бис. Не «Девушка с острова Пасхи» и не «Венсеремос». Зрителей утешил Донби - своими африканскими танцами. А Сушкин и Катя сбежали гулять по Герцограду. Они и днем немало гуляли, но теперь захотели еще. Юга немного проводил их, а потом сказал:
- Мне пора домой. У меня же теперь стр-рогая гувернантка. И р-режим.
Они сделали вид, что поверили деликатному Юге. И взялись за руки - как на сцене.
Синели сумерки, горели фонарики, выводили трели ночные кузнечики. Гладила ноги мягкая трава «махалка» с пахучей пыльцой. Перекликались в кустах ребята - играли в «рыжики-ежики». Здесь не было ни злодеев, ни жуликов, ни всяких вредных типов. Гуляй без боязни хоть всю ночь. Разве что дома поворчат: «Вот бродяги…»
Сушкин говорил про плавание, пересказывал истории капитана. Катя смеялась и охала. А иногда говорила про себя. Про то, что теперь всегда будет у бабушки, потому что мама все время ездит, работа у нее такая, а папа… ну, ты же знаешь, Том, какие нынче папы. Том знал - из рассказов детдомовских пацанов… - Том, я… можно, я потрогаю твое колечко? Днем я стеснялась, а теперь не боюсь…
- Потрогай, конечно… А что в нем такого?
- Не знаю. Просто оно твое…
В ответ он легонько подергал ее кудряшки. От них пахло «махалкой». Сушкин понял, что теперь окончательно не хочет уезжать. В памяти у него всплыло теплое слово: «Сестренка». Никогда в жизни Сушкин ни про кого так не думал (да и про кого бы он мог?). А сейчас это слово как бы отпечаталось внутри грудной клетки…
Это был целый час полного счастья. Потом счастье кончилось. Почти сразу.
Катя сказала:
- Наша песня сегодня получилась лучше чем в тот раз, да?
- Не знаю… Наверно… Может, потому, что нынче я все уже знал и не боялся…
- А в первый раз боялся?! - удивилась она.
- Нет, но это было… словно пружина сорвалась. Меня будто рвануло. Я до той минуты и песню не помнил и не знал, что прыгну к тебе…
-Том! Разве это было не по сценарию?
- По какому сценарию?
- Ну… по этому… про старое дерево…
- Какое дерево?
Можно было удивиться, но пугаться-то отчего? Но Сушкин испугался. Почуял что-то. Даже колечко по-зимнему захолодело в ухе. Он сказал снова:
- Какое дерево?
- Том, ты… разве не знаешь?
- Про что… Кать?
- Что тебя снимают в кино? - Сказала и, кажется, спохватилась. - Ой…
В траве торчала каменная скамейка. Сушкин сел, как подрубленный. Пористый камень был очень теплый. Сушкин взял Катю за руку.
- Ну-ка, сядь. Расскажи…
Вот что он узнал.
С самого начала рейс «Деда Мазая» был запланирован какой-то киностудией. Она должна была снимать фильм-сказку, а для главной роли подобрали мальчика. Его, Сушкина. И скрытыми камерами снимали его и других актеров каждый день, каждый час. Чтобы потом выбрать самые удачные куски и склеить из них связное кино. Катя сказала «в соответствии с сюжетом».
Сушкин спросил:
- А как это «скрытыми камерами»? Из засады, что ли?
- Маленькими, автоматическими. Ты ведь, наверно, замечал, что рядом все время жужжат шмели. Все думают, что настоящие, а это - аппаратура. Управляется издалека… Том, я не знала, что ты не знал. Мне казалось, что все про это говорят…
- Никогда не слыхал…
- Том, а может… ну и пусть? Не переживай. Чем тебе плохо-то? Или… обидно, да?
Он посидел, потрепал себе заросший затылок. Мотнул головой.
- Ладно, «венсеремос». Не привыкать. У нас в детдоме этих камер натыкано в каждую щель… Видимо, везде такая жизнь…
- Том… ты на меня не злишься?
- Да на тебя-то за что?
- Я ведь тоже в этом фильме. Только в крошечной роли…
- Ты же не обманывала меня…
- Я не знала…
Сушкин взял ее ладони, сложил, сунул себе между коленей. Они были горячие.
- Кать, ты ни при чем. Наоборот… хорошо, что ты нашлась…
Подошла косматая, как овчинная шапка, собачонка. Мокрым носом ткнулась в ногу Кате, потом Сушкину.
- Ой, это Мочалка. Бабушкина собака. Бабушка, наверно, прислала ее за мной…
- Давай, я тебя провожу…
Донби перебрался жить во дворец. Сказал, что там более подходящий климат для зародыша в яйце. Ему выделили длинную комнату позади дворцовой кухни. Донби поставил там на круглый стол широкий кувшин, положил на его горловину яйцо и согревал его двумя головами. Бывало, что и засыпал так, раскинув на полу ноги.
Сушкин иногда ночевал у Донби - чтобы поболтать с Доном и Бамбало перед сном. Те знали немало анекдотов и небылиц. Пришел он сюда и сейчас. Но не для пустой болтовни. Хотел выяснить побольше, прежде чем объясняться с вероломным капитаном Поддувало.
Он сказал с порога:
- Донби, ты знал, что снимается кино?
- А? - страус поднял от яйца об головы. Растопырил ресницы. Они были длинные, пушистые и… наивные такие.
- Я говорю: вы, Дон и Бамбало, знали что идет съемка фильма?
- Р-л-разумеется, знали…
- А ты разве не знал? - удивился Бамбало.
Да, они все-таки жили в каком-то своем мире. В мечтах о далекой Африке и о наследнике-страусенке.
Надо было дождаться утра. И тогда уж…
Сушкин лег в углу на мешковину с застрявшими в ней перышками. Сунул под голову мешок с крупой. Набросил на себя чей-то старый пиджак… Была и нормальная постель, но Сушкин решил спать вот так. Раз он такой всеми обманутый, брошенный и несчастный… В нем сидела едкая и щиплющая жалость. К себе, к пироскафу, к приключениям, которые оказались ненастоящими. Больше всего - к себе. Которому врали каждый день. Играли с ним, как с бездомным котенком…
Он готовил для капитана беспощадную речь про измену. Даже вспомнил такое книжное слово - «вероломство»… А Юге он не станет говорить обидных слов: не повернется язык. Но все же придется сказать: «Эх, ты. А говорил, что друг…»
Здесь намокли глаза, но в этот момент послышались шаги (знакомые такие шаги!), и ресницы вмиг высохли. Сушкин замер под пиджаком.
Капитан Поль остановился над Сушкиным.
- То-ом! Ты почему такой… беспризорный?
Тогда он пружинисто встал. Расставил ноги, прижал локти, глянул в лицо Поликарпу Поддувало, чтобы сказать в с ё! Вобрал воздух… сел на корточки, привалился плечом к стене и заплакал навзрыд.
(Ссылка на продолжение:)
http://krapivin-ru.livejournal.com/942270.html