Игра и Не-Игра: Ещё, и ещё, и ещё одна сказка… про Золушку
"- Вы уж мне поверьте, я сразу чувствую. Я же вам сказала: вы настоящие... "
…Да, я писал об этой части романа "Журавлёнок" уже дважды. Рассуждал о том, как "история внутри" влияет на "историю снаружи". И том, как смысл "истории внутри" преображается под действием "истории снаружи". Если кто помнит… ну, была такая интереснейшая тема: как они действуют друг на друга, "сказка" на реальность, а реальность на "сказку". Если бы я был библиотекарем или известным писателем, педагогом, я бы, может, ещё и провёл исследование третьего слоя, верхнего, попытавшись определить, как эти вложенные друг в друга истории влияли уже на нашу, а не книжную реальность. Если бы я мог, я бы поговорил с Крапивиным о том, как создание этой сказки повлияло на него самого (а чисто теоретически такая возможность была, предлагали поехать, но далеко, а я уже был не в той форме, чтобы путешествовать на другой конец страны…)
Сейчас у нас разговор по очень близкой, но всё же чуть-чуть другой теме. Про Игру. Очень близкий, потому что Игра очень похожа на то, как живёт рассказываемая история. Но Игра - она ещё более выделенная по сравнению с просто написанной буквами сказкой. Вот об этом отличии вначале поговорим.
Смотрите, что происходит с "Ещё одной сказкой о Золушке". Сначала она была написана… ну, как "играет Крапивин" некоей учительницей литературы. Написана "в стол", для себя, этакий неудачный опыт попытки стать писателем, в доинтернетную эпоху это было самое обычное дело, люди писали сказки и истории, и сказки и истории так и оставались "в столах". Хорошо, если их читали двое-трое близких друзей и родственников, да и то не факт. Кстати, это отдельная тема для разговора - мир и путь вот этих забытых книг. Правда, она слишком далека от темы "Разгадок", так что оставим её "на полях", может, кто-то захочет рассказать или порассуждать в комментах…
Рассказчик, вставляя в текст книги сочинённую каким-нибудь несостоявшимся писателем другую "книгу", может выбрать один из двух вариантов: оставить "книгу" никому не известной, не прочитанной - и дать ей полноценную жизнь. Крапивин, если я ничего не забыл, всегда так или иначе отправлял свои тайные "тетради" в путешествие, читатели у "внутренних" историй всегда находились, хотя бы один, хотя бы слушатели. И таким образом "внутренняя история" вступала в новую фазу Игры.
То есть, смотрите, пока некую историю пишет герой книги, она действует только на него самого - и напрямую на нас, как читателей. Но когда у этой "книги внутри книги" появляются читатели (опять же внутри книги), возникает ещё один слой игры. Мы с вами видим, как "книга внутри" действует на персонажа-"автора", на тех, кто её читает в книге, ну и, само собой, мы сами как-то играем с этой "книгой внутри". Есть ещё один слой, очень редкий, когда "книга внутри" неким "магическим способом" действует на реальность истории - например, так случается в "Чернильном сердце"… или в "Лоцмане", где чтение Тетради меняет мироздание.
Что же было со "Сказкой о Золушке"? Она была написана "когда-то давным-давно" молодой (тогда ещё) учительницей литературы практически "для себя", и благополучно "забыта". И никто бы о ней не вспомнил, если бы не затея Иринки. "Сказка" эта довольно мила, я считаю, она одна из лучших "вставных" историй у Крапивина… но! Вот скажите, вы, читавшие "Журавлёнка", скажите честно, положа руку на шкаф с книгами вашего любимого писателя: стала бы эта история ТАКОЙ, не будь она прочитана в кабинете литературы в полусказочной-полусумеречной тишине полупустой школы, а потом сыграна "настоящими" принцем и Золушкой, в итоге так сильно изменив их жизнь… Была бы она ТАКОЙ "Сказкой"?
Нет, ну нет же, ну… Да, это милая, интересная, чуть-чуть романтичная, местами забавная сказка, что называлось тогда "на новый лад". Вот только… И про это "вот только" самый интересный может быть "хазговог".
Впервые сказка ожила…
"…Выглядела Вероника Григорьевна внушительно: высокая, полная, с дремучими бровями, пегой косматой прической и решительным, как у римского полководца, подбородком. И голос у нее был подходящий для такой внешности - басовитый и рокочущий. Он прокатывался по всем этажам громом вагонных колес, когда Вероника Григорьевна созывала ребят:
- Эй, оболтусы мои ненаглядные! Пошли в класс, у меня к вам интересное дело!
"Оболтусы" - это ученики восьмого "А", где Вероника Григорьевна была классным руководителем. В этом классе учился Егор Гладков. Он говорил:
- Вероника - во ! Лучше, чем она, учителей не бывает.
Журка про себя не соглашался: Лидия Сергеевна была, без сомнения, лучше. Но Егора он понимал. В самом деле, Веронику Григорьевну все любили. Когда она приходила к пятиклассникам вместо "Аннушки", ребята знали, что двойки никому не грозят и скуки на уроке не будет. Если кто-нибудь не мог ответить у доски. Вероника Григорьевна рокотала:
- Ох, оболтусы... Что же мне теперь, твой дневник двойкой украшать? Это по литературе-то? Русская литература, дорогие мои, существует на свете для того, чтобы доставлять людям радость, а не огорчения... Садись и к следующему уроку выучи так, чтобы не краснеть перед Пушкиным и Гоголем...
Потом она принималась что-нибудь рассказывать. Не всегда по плану урока, но обязательно интересное: про дуэль Пушкина и Дантеса, про то, как воевал на Севастопольских бастионах Лев Толстой, про старинные романы о рыцарях Круглого стола. Или про то, как со своими сыновьями Витькой и Борисом (тоже восьмиклассниками и "оболтусами") путешествовала по Прибалтике и Карелии. Один раз Сашка Лавенков спросил:
- А почему ваши ребята не в нашей школе учатся?
Вероника Григорьевна замахала большими руками.
- Ну-ну-ну! Этого мне еще не хватало! Было бы здесь на двух оболтусов больше!
И, не смущаясь, рассказала, как накануне ее вызывали в школу номер семь по поводу милых Витеньки и Бори:
- Акселераты несчастные! С меня ростом, а устроили с подшефными третьеклассниками конный бой на перемене. Шкаф со спортивными кубками уронили, балбесы... И на кого! Хоть бы на учителя физкультуры, а то на музыканта!
Класс веселился...
Вероника Григорьевна была энергичным человеком. Когда приходилось устраивать в школе тематический вечер, выставку, встречу гостей или фестиваль искусств, Алла Геннадьевна обязательно звала ее на помощь. Сама Алла Геннадьевна была завуч. Точнее, заместитель директора по внеклассной работе. Она ходила по школе прямая, со сжатыми губами и постоянно чем-то раздосадованная. Обиженно блестели ее круглые очки - такие большие, что они напоминали эмблему, которую укрепляют на крышах свадебных такси. Если человек все время чем-то недоволен, разве он может устроить праздник? Поэтому и нужна была Вероника Григорьевна"
Вот такой человек и "написал" "Сказку о Золушке". Да, мы верим. Знаете, странные миры спрятаны внутри у людей, часто очень неожиданно. Сочинители у Крапивина - часто те, про кого бы вы никогда не подумали. Серенькие, невзрачные бухгалтеры сочиняют истории о Крузенштернах, а уж Веронике Григорьевне роль автора новой Золушки очень даже подходит. Подумать жутковато, сколько таких историй было написано молодыми, вдохновенными людьми студенческого возраста - и пропали. А та девушка, что потом превратилась в большую, шумную и весёлую тётку, но вначале сочиняла "Золушку", мне чем-то напоминает Юлю из "Оранжевого портрета"… Сколько там жила эта сказка… как модель чайного клипера в домике одинокой старушки, пока однажды не подули ветры…
"Она сидела, втиснувшись за ученический стол и подперев большими кулаками щеки. И как-то непонятно смотрела на Иринку и Журку. Журка вздохнул и опять дзенькнул шпорами. Не шевельнувшись, Вероника Григорьевна сказала:
- Слу-ушайте. Это же... Даже не знаю, как сказать...
- А что? - ревниво спросил из глубины кабинета Горька. Он переживал за Журку.
Вероника Григорьевна мигнула, качнула головой и крепко хлопнула себя по лбу. Коротко засмеялась:
- Вот ведь литератор! Не могу слов подобрать... В общем, вы, по-моему, готовые Золушка и принц. Настоящие"
…Сказка вырывается на свободу, и начинается игра. Но вначале… точнее, уже не совсем в начале, но… давайте посмотрим, как устроена эта сказка сама по себе.
Она рассказана в особенной, полуигровой интонации. Крапивину, на мой взгляд, эти штуки когда удавались, когда не совсем. О чём я? Дело в том, что условный рассказчик читателю сразу говорит, что играет с ним. Не то чтобы явно, но это есть на уровне картинок, интонаций, атмосферы, шуток, даже географических названий. Там вообще много рассыпано по тексту таких игровых, понарошечных намёков. Сказочное королевство называется Верхняя Унутрия. Ну, понятно же, что уже не всерьёз же, да? Забавно, но снижает уровень вхождения, да? Человек-читатель как бы стоит одной ногой в реальности, второй - в этой игре. Вот эти подмигивания автора, зачем они? Рискованный приём, с одной стороны некоторым читателям веселее и забавнее, с другой - нам труднее забыть, что всё это - только игра, понарошку.
Пересилить это, втолкнуть читателя в мир игры и сказки полностью можно и в этом случае, но задача усложняется. И в "Журавлёнке" она решена.
Конечно, там обаятельный мир самой истории про "новую Золушку". И приключения интересные, и картинки яркие, живые. Но, я уверен, половину работы выполняет внешнее нисхождение. Когда мы начинаем читать "Сказку", мы за образом "принца" - видим уже совершенно живого и настоящего Журку, а за образом "Золушки" - живую и настоящую Иринку.
И фраза-восклицание Вероники Григорьевны: "Вы… готовые Золушка и принц. Настоящие" - она, как сигнал горниста, как Слово, открывающее дверь. Теперь мы видим не абстрактного пацана Эдоардо Пятьдесят Пятого…
…Кстати, принц Эдоардо не совсем похож на Журку. Вначале как бы и совсем не похож. На того Журку, каким мы его привыкли видеть. Эдоардо нам представлен куда более легкомысленным и немножко даже хулиганистым товарищем. Это потом, встретив Золушку, он преображается. А так - пацан и пацан.
На самом деле разница не очень большая, дело в обстоятельствах и ракурсе, но…
Потом принц, как я уже сказал, меняется. И тут надо заметить, что у Крапивина это тоже обычное дело, обычный приём: начинать такие сказки легко и игриво, а к финалу сдвигать интонации во всё более лирический и серьёзный тон. По ходу истории игривость вроде бы никуда не девается, но поглощается, растворяется, истории становятся настоящими…
В "Сказке о Золушке" всё это происходило бы и само по себе, но там действуют два дополнительных фактора: во-первых, как я уже сказал, наложение личностей "актёров". А во-вторых - и это ВАЖНО - наложение ЖИЗНИ актёров на Игру, на Сказку.
Вот тут мы возвращаемся к моим старым рассуждениям об обратной связи жизни на историю. То есть, обычны случаи, когда история, игра влияет на реальную жизнь. Но в "Журавлёнке" тот уникальный случай в литературе, когда жизнь влияет на историю, на Игру.
Эти связи закольцованы, сведены в Кольцо. Получился такой магический зеркальный коридор. Актёры играют свои роли в спектакле, а на этом фоне длится, разворачивается другая драма: история жестокая и жёсткая, с расставанием, с противостоянием "против всех", с дилеммой предательства. Большая драма, такая непохожая на светлый мир "Сказки".
…Но - шоу должно продолжаться, утверждают взрослые дяди и тёти.
Каждый раз, читая "Сказку о Золушке", мы, те, что читал "Журавлёнка" прежде, снова и снова совмещаем эти зеркала. Игра и Не-Игра каждый раз сливаются, превращаясь бездонный, бесконечный коридор. Над всей Унутрией безоблачное небо, бал, скрипки безумствуют, Золушка и Принц танцуют, и вспыхивают в высоком небе букеты фейерверков…
Золушка и Принц расстались в одной реальности, остались вместе в другой, и…
А в нашей реальности, в нашей реальности эта История длится, всё ещё длится, отражённая в мириадах зеркал.