"Гваделорка": Глобус планеты Повилика
-*-
"- Это означает «Золотистый брод»… Ты идешь к острову с этим городом по мелкой воде, а кругом солнечные зайчики. Рябь такая. Будто золотистые колоски под солнцем.
... А впереди, у входа в бухту, высоченные стеклянные ворота. Как прозрачный узор. Его почти не видать, но ворота никого не пропустят без нас, потому что надо знать пароль…
- Какой?
- Да все тот же! Гваде-лорка…"
Знаете что? Ближе к финалу в какой-то момент я стал завидовать тем людям из Турени. Безумно насыщенной, кипучей жизни, когда каждый день происходит что-то совершенно удивительное. Находки, открытия, гипотезы. Картины волшебного туманного фонаря как будто сошли с ума, мелькают одна за другой. Как будто сорвался ограничитель, и Лето решило вписать в короткий свой месяц целую большую, практически бесконечную жизнь: недаром там отсылка к другой повести, эпизод, где Ваня не хочет расставаться с полинявшей курткой, с которой связано начало его приключений - как будто она тоже соединена с магией Лета…
Кстати, обратите внимание на эту деталь, раз уж я не писал пока про "Лето кончится не скоро", стоит хотя бы упомянуть её вскользь… Один из маленьких, но важных и удивительно тонких и точных механизмов, встроенных Крапивиным в свою вселенную: это привязка чего-то глобального к чему-то, на первый взгляд, хрупкому, недолговечному.
Здесь потрясающе глубокая символика! Ведь таково само Лето! Оно и хрупкое, почти призрачное, и оно же - вечное, оно не может кончиться, пока ты сам не развяжешь заветный узелок.
И это - символы миров Крапивина. Верёвочка. Привычная, до того, что стала талисманом (чуть не написал - "тополиная") одежда. Самолёт "Стрекозка" - который, кажется, тронь и рассыплется, а на самом деле…
Сила, которая кажется такой хрупкой, на чём она основана? Мне думается, на одном странном законе, который я не могу сейчас толком сформулировать… Суть его в том, что нечто маленькое и слабое способно сокрушить вещи, на много порядков сильнее - но только при сочетании определённых факторов. Они, эти маленькие и слабые, фокусируют в себе именно то, что поразит Большого-и-Страшного-Великана. Это может быть, например, цветок. Или песня. Или история, рассказанная в нужное время. Разгадка в том, что задействуемая сила совершенно иного типа, чем та, которую обрушивает на них враг. И враг… рассыпается. Точнее, он даже не рассыпается в физическом смысле, он превращается в друга.
В самой "Гваделорке" таких преображений, правда, нет, хотя в некотором смысле к этому близка сцена, где герой второй раз встречается с Квакером. Конечно, Квакер не тянет на полновесного Врага, каким кажется на первых страницах, история постепенно подводит нас к ощущению, что Квакер - личность совсем не простая. Поэтому "удар" ему даже не потребовался. Оглядываясь назад, я понимаю, что Квакер скорее играл в "плохиша", чем был им. Такая вот неприкаянная душа, ещё даже и не Кошак, в душе его никаких особых разрушений не произошло, а была только прослойка пустоты, короста отчуждения, когда хотелось чего-то намного большего, чем слоняться по улицам с компанией "ковбоев" - а применить, реализовать в одиночку эти свои "желания странного" Квакер не умел.
Но я отвлёкся. Речь об открытиях и находках. Знаете, мне там временами казалось, что в "Гваделорке" герои даже не главные в Истории. Они её функции, инструменты, которые История вытащила из своих загадочных карманцев, чтобы собрать себя саму.
Обратите внимание, как интересно построено раскрытие Истории. В "Бриге" мы читаем о том, что было, о том, что безусловно было - но тут же автор несколько раз эдак невзначай оговаривается, что история - просто сказка. Уже двоение, уже запутанность реальности.
В "Гваделорке" история начинает открывать себя саму заново, "склеивая разбитый глобус", но через множество событий, обрамлённых, как повиликой, уже другими историями. Картинки мира, то ли прошлого, то ли выдуманного вплетаются в картинки Турени. Там несколько раз акцентируется любопытное, казалось бы незначительное: Ваня допридумывает то, что ему ещё не известно. Вначале я, читатель, уверен, что Ваня открывает историю реальную. А потом всё оказывается сложнее. Какие-то вещи вытекают из фактов более-менее однозначно, как, например, история появления глобуса. А другие - уже полная фантазия:
"И тут Ваню осенило:
- А может быть, и не надо жалеть! Может быть, эта картинка все равно имеет отношение к нашим делам… То есть к нашей истории!
- Это как? - А остальные (даже Матуба) глянули на Ваню с молчаливым вопросом.
- А вот так! - вдохновился Ваня. - Можно ведь представить, что у Максаровых, у которых жил Гриша Булатов, был волшебный фонарь, старинный фильмоскоп. Ну, вроде того, от которого у Германа Ильича есть подставка! И что эта картинка - от того фонаря!.. Вот они сидели по вечерам, рассматривали, а этот кадрик был у Гриши самый дорогой… Может, с него все и началось…"
Давайте остановимся на этом моменте повнимательней! Совпадение, угадывание Ваней того, что происходило в Прошлом, какое-то уж слишком подозрительное, если не знать финала. Это опять таки необычный приём - совершенно не такой, как с книгой Курганова, например, или с рукописью Мастера. Ведь История, Книга в нашем случае есть изначально, мы её прочитали раньше и поверили ей, а догадки Вани - для читателя здесь именно что вторичны, понимаете, хотя "на самом деле" книгу "Бриг "Аретемида" написал Иван Повилика - есть третья, более правильная правда, более истинная истина - мы, на самом деле, не знаем, что было в Начале, что было более точным: те обрывочные сведения, что добывали ребята, собирая по крупинкам тайны Туренских домов, бабушек и дедушек... Или первично то, что рассказал в "своей" книге студент Повилика.
Реальность оказалась более сложной, чем это можно вот просто так взять и описать. Как и в случае со своими "псевдомемуарными" книгами, Крапивин давно уже смирился (и нас заставил!) с множественной структурой Прошлого, где было и так, но было и эдак, потому что встретились несколько потоков - поток реального, поток вспоминаемого, поток приснившегося, и суперпозиция всего этого, снова и снова кусающая себя за хвост...
Не знаю, как у вас, но у меня возникает щекочущее нервы расщепление. То есть, ты не понимаешь толком, история "Артемиды" - она "всего лишь" открывается или рождается в эти моменты, в моменты удивительного лета, игры, открытий..?
Каскад (обвал!) находок и догадок подтверждает и разворачивает картину случившейся когда-то истории. Разве это не удивительно? Ох… пожалуй, слишком даже… Так сказка "Бриг "Артемида" - или..?
Но самое интересное знаете что? Что вся эта неопределённость - что первично, что было "на самом деле" - уже не столь важна. Тут возникает такой пучок обратных связей, протянутых в реальности Туда и Обратно, что разорвать их невозможно, да и не нужно. Может быть, вообще всё случившееся с Ваней - просто игра. Давайте представим, просто для проверки, на минуту. А плохо ли это? А… а знаете, нет. Игра, способная выйти на такой уровень, так вписать себя в реальность… разве это не чудо?
Но, как я уже сказал, пока что, чем дальше к финалу, тем больше и больше событий и находок подтверждают фантазии героев. И здесь нужно сказать о следующем свойстве того мира, той Турени…
Все вы, конечно, знаете про так называемые "рояли в кустах". И казалось бы, вот эти все совпадения и находки - они именно "рояли"… да или нет?
Нет. И это замечательно и прекрасно, потому что "Гваделорка" - вообще такой очень редкий тип Истории, которая строится на совпадениях, которые в совокупности выглядят не искусственно разложенными на пути героев подсказками и подарками, а чем-то другим. А именно - это эффект Живой Истории, когда она строит себя саму. Собственно, это также одно из важнейших свойств Сказки, в хорошем смысле. Или сна. Или… Лета.
Лето… Чем дальше, тем больше в книге таких вот картин:
"...Солнце привычно поджаривало плечи сквозь выгоревшую ткань. Она стала совсем белесой, куда девалась ее ультрамариновая окраска! И портрет Айвенго стал почти бесцветным, из него торчали разлохматившиеся нитки. Цветы оставляли на штанах и рубашке золотисто - серую пыльцу. На плечи садились невесомые пушистые семена. Все это говорило, что от лета остается лишь четвертушка, не больше. Вот и густой иван-чай отцветает - вместо розово-лиловых свечек появились мохнатые длинные головки. А теплые кучевые облака теперь уже с животами пепельного цвета - признак того, что не за горами осеннее ненастье…
А придет оно, ненастье это, и тогда - что? Где будет шестиклассник Повилика, с кем?.. С прежними ребятами, в привычном классе? Ну что, ребята как ребята, никогда с ними Ваня не ссорился, делить было нечего… А чем делиться - было? Тайнами старых карт, загадками давних плаваний? Послушают, покивают, скажут с пониманием: «Про это игрушка есть на ди-ви-ди"
Исход лета подчёркивает и возвращение Лорки. Интонации стали другими. Мир стал другим. Крапивин словно… нашёл верную тональность. Или это нашла её История. Совсем не то, что с первой, с угловатостью, нет, я будто слышу сильную, немного грустную мелодию без края и конца. Никакого намёка на "это", конечно же - но появилась взрослость. И… представляете, Крапивин будто услышал мои слова в предыдущих рассуждениях - о том, что в симфонии ведущую партию должна играть Природа.
"...они опять пошли среди высоких соцветий, и желтая шелуха лепестков липла к плечам. Поднялись на плоский пригорок с подсохшей травой и редкими ромашками. Остановились у притихшей в теплом безветрии березки.
Солнечные, но с сероватыми животами облака неподвижно висели над лесостепью - словно поднявшиеся с океанов и приплывшие сюда острова… "
А потом… всё было так. Да, Иван Повилика написал историю "Брига". Только понятнее от этого не стало. Потому что - она всё равно была. Она же не появилась ниоткуда. Не появилась ниоткуда карта, пушка, глобус… История раздвоилась. Реальности стали объёмными. Образовались связи. Когда это случилось, непонятно. Может быть, когда Стальной волосок проколол палец, соединив кровь? Или когда звучала история, которую рассказывал Ваня? Или когда был склеен из осколков глобус… Так или иначе, в историю пришла не просто тайна, а мистическая связь, когда на копиях карты появились дырки от карандаша.
…Там уже не надо было удивляться, как всё повернулось дальше. Ключ со стальным волоском связал пространства, как верёвочка - планеты.
"- Это означает «Золотистый брод»… Ты идешь к острову с этим городом по мелкой воде, а кругом солнечные зайчики. Рябь такая. Будто золотистые колоски под солнцем.
... А впереди, у входа в бухту, высоченные стеклянные ворота. Как прозрачный узор. Его почти не видать, но ворота никого не пропустят без нас, потому что надо знать пароль…
- Какой?
- Да все тот же! Гваде-лорка…"
Знаете что? Ближе к финалу в какой-то момент я стал завидовать тем людям из Турени. Безумно насыщенной, кипучей жизни, когда каждый день происходит что-то совершенно удивительное. Находки, открытия, гипотезы. Картины волшебного туманного фонаря как будто сошли с ума, мелькают одна за другой. Как будто сорвался ограничитель, и Лето решило вписать в короткий свой месяц целую большую, практически бесконечную жизнь: недаром там отсылка к другой повести, эпизод, где Ваня не хочет расставаться с полинявшей курткой, с которой связано начало его приключений - как будто она тоже соединена с магией Лета…
Кстати, обратите внимание на эту деталь, раз уж я не писал пока про "Лето кончится не скоро", стоит хотя бы упомянуть её вскользь… Один из маленьких, но важных и удивительно тонких и точных механизмов, встроенных Крапивиным в свою вселенную: это привязка чего-то глобального к чему-то, на первый взгляд, хрупкому, недолговечному.
Здесь потрясающе глубокая символика! Ведь таково само Лето! Оно и хрупкое, почти призрачное, и оно же - вечное, оно не может кончиться, пока ты сам не развяжешь заветный узелок.
И это - символы миров Крапивина. Верёвочка. Привычная, до того, что стала талисманом (чуть не написал - "тополиная") одежда. Самолёт "Стрекозка" - который, кажется, тронь и рассыплется, а на самом деле…
Сила, которая кажется такой хрупкой, на чём она основана? Мне думается, на одном странном законе, который я не могу сейчас толком сформулировать… Суть его в том, что нечто маленькое и слабое способно сокрушить вещи, на много порядков сильнее - но только при сочетании определённых факторов. Они, эти маленькие и слабые, фокусируют в себе именно то, что поразит Большого-и-Страшного-Великана. Это может быть, например, цветок. Или песня. Или история, рассказанная в нужное время. Разгадка в том, что задействуемая сила совершенно иного типа, чем та, которую обрушивает на них враг. И враг… рассыпается. Точнее, он даже не рассыпается в физическом смысле, он превращается в друга.
В самой "Гваделорке" таких преображений, правда, нет, хотя в некотором смысле к этому близка сцена, где герой второй раз встречается с Квакером. Конечно, Квакер не тянет на полновесного Врага, каким кажется на первых страницах, история постепенно подводит нас к ощущению, что Квакер - личность совсем не простая. Поэтому "удар" ему даже не потребовался. Оглядываясь назад, я понимаю, что Квакер скорее играл в "плохиша", чем был им. Такая вот неприкаянная душа, ещё даже и не Кошак, в душе его никаких особых разрушений не произошло, а была только прослойка пустоты, короста отчуждения, когда хотелось чего-то намного большего, чем слоняться по улицам с компанией "ковбоев" - а применить, реализовать в одиночку эти свои "желания странного" Квакер не умел.
Но я отвлёкся. Речь об открытиях и находках. Знаете, мне там временами казалось, что в "Гваделорке" герои даже не главные в Истории. Они её функции, инструменты, которые История вытащила из своих загадочных карманцев, чтобы собрать себя саму.
Обратите внимание, как интересно построено раскрытие Истории. В "Бриге" мы читаем о том, что было, о том, что безусловно было - но тут же автор несколько раз эдак невзначай оговаривается, что история - просто сказка. Уже двоение, уже запутанность реальности.
В "Гваделорке" история начинает открывать себя саму заново, "склеивая разбитый глобус", но через множество событий, обрамлённых, как повиликой, уже другими историями. Картинки мира, то ли прошлого, то ли выдуманного вплетаются в картинки Турени. Там несколько раз акцентируется любопытное, казалось бы незначительное: Ваня допридумывает то, что ему ещё не известно. Вначале я, читатель, уверен, что Ваня открывает историю реальную. А потом всё оказывается сложнее. Какие-то вещи вытекают из фактов более-менее однозначно, как, например, история появления глобуса. А другие - уже полная фантазия:
"И тут Ваню осенило:
- А может быть, и не надо жалеть! Может быть, эта картинка все равно имеет отношение к нашим делам… То есть к нашей истории!
- Это как? - А остальные (даже Матуба) глянули на Ваню с молчаливым вопросом.
- А вот так! - вдохновился Ваня. - Можно ведь представить, что у Максаровых, у которых жил Гриша Булатов, был волшебный фонарь, старинный фильмоскоп. Ну, вроде того, от которого у Германа Ильича есть подставка! И что эта картинка - от того фонаря!.. Вот они сидели по вечерам, рассматривали, а этот кадрик был у Гриши самый дорогой… Может, с него все и началось…"
Давайте остановимся на этом моменте повнимательней! Совпадение, угадывание Ваней того, что происходило в Прошлом, какое-то уж слишком подозрительное, если не знать финала. Это опять таки необычный приём - совершенно не такой, как с книгой Курганова, например, или с рукописью Мастера. Ведь История, Книга в нашем случае есть изначально, мы её прочитали раньше и поверили ей, а догадки Вани - для читателя здесь именно что вторичны, понимаете, хотя "на самом деле" книгу "Бриг "Аретемида" написал Иван Повилика - есть третья, более правильная правда, более истинная истина - мы, на самом деле, не знаем, что было в Начале, что было более точным: те обрывочные сведения, что добывали ребята, собирая по крупинкам тайны Туренских домов, бабушек и дедушек... Или первично то, что рассказал в "своей" книге студент Повилика.
Реальность оказалась более сложной, чем это можно вот просто так взять и описать. Как и в случае со своими "псевдомемуарными" книгами, Крапивин давно уже смирился (и нас заставил!) с множественной структурой Прошлого, где было и так, но было и эдак, потому что встретились несколько потоков - поток реального, поток вспоминаемого, поток приснившегося, и суперпозиция всего этого, снова и снова кусающая себя за хвост...
Не знаю, как у вас, но у меня возникает щекочущее нервы расщепление. То есть, ты не понимаешь толком, история "Артемиды" - она "всего лишь" открывается или рождается в эти моменты, в моменты удивительного лета, игры, открытий..?
Каскад (обвал!) находок и догадок подтверждает и разворачивает картину случившейся когда-то истории. Разве это не удивительно? Ох… пожалуй, слишком даже… Так сказка "Бриг "Артемида" - или..?
Но самое интересное знаете что? Что вся эта неопределённость - что первично, что было "на самом деле" - уже не столь важна. Тут возникает такой пучок обратных связей, протянутых в реальности Туда и Обратно, что разорвать их невозможно, да и не нужно. Может быть, вообще всё случившееся с Ваней - просто игра. Давайте представим, просто для проверки, на минуту. А плохо ли это? А… а знаете, нет. Игра, способная выйти на такой уровень, так вписать себя в реальность… разве это не чудо?
Но, как я уже сказал, пока что, чем дальше к финалу, тем больше и больше событий и находок подтверждают фантазии героев. И здесь нужно сказать о следующем свойстве того мира, той Турени…
Все вы, конечно, знаете про так называемые "рояли в кустах". И казалось бы, вот эти все совпадения и находки - они именно "рояли"… да или нет?
Нет. И это замечательно и прекрасно, потому что "Гваделорка" - вообще такой очень редкий тип Истории, которая строится на совпадениях, которые в совокупности выглядят не искусственно разложенными на пути героев подсказками и подарками, а чем-то другим. А именно - это эффект Живой Истории, когда она строит себя саму. Собственно, это также одно из важнейших свойств Сказки, в хорошем смысле. Или сна. Или… Лета.
Лето… Чем дальше, тем больше в книге таких вот картин:
"...Солнце привычно поджаривало плечи сквозь выгоревшую ткань. Она стала совсем белесой, куда девалась ее ультрамариновая окраска! И портрет Айвенго стал почти бесцветным, из него торчали разлохматившиеся нитки. Цветы оставляли на штанах и рубашке золотисто - серую пыльцу. На плечи садились невесомые пушистые семена. Все это говорило, что от лета остается лишь четвертушка, не больше. Вот и густой иван-чай отцветает - вместо розово-лиловых свечек появились мохнатые длинные головки. А теплые кучевые облака теперь уже с животами пепельного цвета - признак того, что не за горами осеннее ненастье…
А придет оно, ненастье это, и тогда - что? Где будет шестиклассник Повилика, с кем?.. С прежними ребятами, в привычном классе? Ну что, ребята как ребята, никогда с ними Ваня не ссорился, делить было нечего… А чем делиться - было? Тайнами старых карт, загадками давних плаваний? Послушают, покивают, скажут с пониманием: «Про это игрушка есть на ди-ви-ди"
Исход лета подчёркивает и возвращение Лорки. Интонации стали другими. Мир стал другим. Крапивин словно… нашёл верную тональность. Или это нашла её История. Совсем не то, что с первой, с угловатостью, нет, я будто слышу сильную, немного грустную мелодию без края и конца. Никакого намёка на "это", конечно же - но появилась взрослость. И… представляете, Крапивин будто услышал мои слова в предыдущих рассуждениях - о том, что в симфонии ведущую партию должна играть Природа.
"...они опять пошли среди высоких соцветий, и желтая шелуха лепестков липла к плечам. Поднялись на плоский пригорок с подсохшей травой и редкими ромашками. Остановились у притихшей в теплом безветрии березки.
Солнечные, но с сероватыми животами облака неподвижно висели над лесостепью - словно поднявшиеся с океанов и приплывшие сюда острова… "
А потом… всё было так. Да, Иван Повилика написал историю "Брига". Только понятнее от этого не стало. Потому что - она всё равно была. Она же не появилась ниоткуда. Не появилась ниоткуда карта, пушка, глобус… История раздвоилась. Реальности стали объёмными. Образовались связи. Когда это случилось, непонятно. Может быть, когда Стальной волосок проколол палец, соединив кровь? Или когда звучала история, которую рассказывал Ваня? Или когда был склеен из осколков глобус… Так или иначе, в историю пришла не просто тайна, а мистическая связь, когда на копиях карты появились дырки от карандаша.
…Там уже не надо было удивляться, как всё повернулось дальше. Ключ со стальным волоском связал пространства, как верёвочка - планеты.