"Гваделорка": В каплях росы
-*-
Снова и снова замечаю, что с "Гваделоркой" интереснее разговаривать, чем просто читать.
Уже писал, что она оказалась необычайно насыщенным текстом. Но не так, как рассказы. Рассказы замечательны картинками, атмосферой, образами, возникающими буквально из нескольких слов - примерно как у легендарных мастеров рисунка, что тремя-четырьмя линиями заставляют нас увидеть объёмный, живой рисунок…
"Гваделорка" не такова. У неё другая наполненность: мыслями, идеями, рассуждениями автора, вплетёнными в ткань "как-бы-приключенческой" истории. Даже не знаю, нарочно так делал Крапивин или "оно само", а может быть, там вообще ничего такого, это я со своей настырной додумывательностью пихаю немытыми лапками то, чего там не просто нету, а и быть не может…
Итак, в прошлый раз я остановился на философских рассуждениях Графа, точнее, на малой их части. Пересказывать и пытаться анализировать их все, разумеется, не буду: и громоздко, и не нужно. Сами прочитаете и осмыслите, если захотите. Напишу о том, что показалось самым примечательным.
"И сейчас Ваню дернуло за язык:
- Граф, а ты знаешь смысл жизни?
Он думал, что дед пустится в долгие («философские») рассуждения. Но тот сказал обыкновенным тоном:
- Конечно".
Вот на этом интересном месте, признаюсь честно, скептически дёрнулся.
Не, ну правда, не верю я, что вот сейчас мне возьмут и поднесут на блюдечке ответ на главный вопрос Человека и вообще - Сознания. Да что там Сознания - Бытия!
Стало интересно: а как выкрутится Крапивин? Не может же он не понимать, что широкими шагами идёт в поставленную собою же ловушку: Граф - хотя и не совсем "голос Автора", но очень близкий. И если Граф берётся отвечать на такое - значит, и Крапивин принимает на себя смелость утверждать: да, я знаю Смысл Жизни!
И тут же сразу вскидываюсь: а я вот не знаю! И не думаю, что вообще кто-то знает! И вообще, неблагодарная это тема, столько мудрецов рассуждало, и наверно, ни один не смог ответить так, чтобы согласились все. А если не все - то такого ответа просто нет, либо смыслы эти - разные, а значит, и отвечать на этот вопрос каждый должен сам, причём, самое интересное: по-разному в разные периоды жизни.
Но смотрим, как же выкрутится из непростой ситуации Граф.
…Кстати, обратите внимание, отвечать на вопрос Вани он начинает с новой главы. Крапивин, видимо, подчёркивает переход Истории в новую "комнату", новый слой. То есть, это не просто продолжение разговора, открытие новой двери, выделение значимости произнесённого. Выходит, Крапивин не просто не собирается высказаться уклончиво, нет, он как будто берёт микрофон, дожидается тишины и в тишине этой произносит, выделяя слова.
" - Конечно, - сказал Граф. - А чего здесь хитрого? Смысл в общей гармонии мира. А гармония эта - то есть стройный, радующий душу порядок во Вселенной - невозможна без красоты и без доброго отношения людей друг к другу.
- Ага… - буркнул Ваня (поскольку не узнал ничего нового)".
Опаньки! Крапивин высказал глобальную мысль - и тут же, мгновенно, её "загасил".
Дальше в книге продолжается довольно длинный диалог Графа с Ваней, и диалог этот - сюрприз! - опять не сообщает мне ничего такого, что можно было бы назвать истинной истиной, откровением. А если автор не сообщает читателю ничего такого - зачем, спрашивается, дёргать Каа за хвост? Ведь не только взрослый читатель не слышит в этом диалоге ничего особенного, Крапивин "подозревает", что и юный читатель "не поведётся". Это видно из реплик Вани, например. У него там такое "хмурое" настроение - оно обусловлено, с одной стороны, самой темой - невесёлые мысли о судьбе цивилизации перекликаются (переотражаются) у Вани с собственными мрачноватыми мыслями (о них я хочу поговорить позже…); с другой: Ваня явно не слышит в рассуждениях Графа чего-то такого, что хотел бы. Чего-то, что… не успокоило, а, скажем, вывело бы его из сумрачного промежутка. Зачем Ване Истина в данном случае? Думаю, что даже не столько для того, чтобы знать её, но просто ему нужна какая-то прочность, опора, остров устойчивости. Здесь вопрос скорее эмоциональной потребности: если есть что-то в мире абсолютное - уже легче. Такая вот альтернатива вере в бога.
Диалог Графа с Ваней - это не столько сообщение неких тезисов некоего учения. Это построение моста. Тут, скорее, важно не "что", а "как". Граф не собирается вдалбливать Ване известные всем идеи. Он, наверное, подводит его к тому, чтобы Ваня увидел, как эти идеи существуют в мире. Словно чувствует - бесполезно "кормить" кем-то пережёванной истиной, чьими-то чужими, правильными словами. Лучше показать, как это было. Как было с ним, как было с ними обоими, и со всем миром, который был вокруг.
…То есть, здесь я неточно выразился. Сам Граф, очевидно, вовсе не имеет никакого "хитрого плана". Делает это не то Крапивин, не то сама История его рукой.
…Мы это увидим, потому что "философические" рассуждения вдруг обрываются, и начинается другое. Начинаются "туманные картины". История, посредством "волшебной палочки", "магнитного стержня" попытается выстроить случайные картинки в какую-то систему. Найти гармонию в хаосе случайностей. Понять, как её вообще искать.
Начинается "обратная раскрутка" времени. Читатель (предполагается, что он знаком с "Бригом "Артемида") правду знает, а Ваня - нет. Не знают её ни Граф, ни Ремка, ни даже старшие Ремкины родственники. Две точки во времени начинают двигаться друг навстречу к другу. Начальную точку и часть продолжения мы знаем из первой книги. Конечную (точнее, условно конечную, на данный момент) - тоже знаем или догадываемся: это "пушка", "пушечное перемирие", загадочным образом образовавшее тень, подобие "гармонии", когда "враги" способны отложить на время оружие.
А вот чего мы не знаем - это сам Путь. Как именно "Артемида" (и остров Гваделупы) проберутся сквозь время. Как сработают таинственные магнитные линии. Пока что всё это - сплошной туман. Как матрёшки, одна история наложена на другую, Граф рассказывает Ване о том, что ему рассказал Рем, а Ремке рассказала его "полусумасшедшая" тётушка. Над всем этим маячит Карта!.. О, карта, как много в этом слове... Карта - как будто исчезнувшая, то ли настоящая, то ли нет… Кстати, этим она напоминает рукопись Курганова, которая тоже служила эдаким "магнитом", одним из, на которые нанизывались события "Островов".
Здесь нужно сделать отступление. Читавшие "Гваделорку" наверняка заметили тягостное, давящее состояние Вани, когда он то и дело сталкивается со словом "Гваделупа". Слово-остров буквально пугает Ваню цепочкой совпадений, и важно тут то, что Ваня видит в (не)случайном выстраивании угрожающий смысл. Знаки имеют свойство нести как благую, так и чёрную весть. Для Вани знак "Гваделупы" дышит мраком неопределённой угрозы - понятно, почему (вспомните предыдущий пост, казни, начало разговора с Графом). И неудивительно, в общем-то, что Ваня поддаётся - он вообще находится далеко от дома, когда все равновесия нарушены, страх за себя, страх за маму - и поневоле начинаешь прислушиваться к самым зыбким и тонким "шевелениям мирового эфира".
А Граф своими разговорами как будто подчёркивает роль, силу такого рода знаков, совпадений, неслучайных случайностей, и Ваня по ходу диалога то и дело чувствует холодок тени.
Дети вообще очень восприимчивы к приметам и суевериям (взрослые тоже, но иначе, у взрослых уже сложившиеся "приметные схемы", намагниченные). Дети, существуя в пространстве случайностей, знаков, совпадений, тайн неведомого, большого мира - интуитивно пытаются применить все доступные им средства, чтобы как-то упорядочить хаос, найти систему в случайностях, закрепиться - и потому легко хватаются за соломинку удобной, простой веры, веры, где в модели, как в капле росы, отражалась бы закономерность Большого Мира.
...Позволю себе упомянуть тут расхождение с Крапивиным, для меня значимое. Я всегда, с самого детства, пытался избавиться от этой соломинки, считая её признаком слабости, крайне сомнительным "подарком", мешающим, ложным, осложняющим жизнь - а взамен ничего не дающей. Даже изобрёл систему логических построений, опять же, ещё в детстве - чтобы раз и навсегда избавиться от зависимости примет и суеверий.
Крапивин, напротив, последовательно показывает: маленькие сигналы-случайности - это отображение большого мира. Модель-загадка, к которой всегда необходимо относиться со вниманием.
Зато потом он снова и снова заставляет своих героев избавляться от слишком уж глубокого погружения в тень "гипермнительности" - как и в случае с Тиком. Но получается противоречиво: я слышу там два голоса - один трезвый, сильный - голос логики, голос холодного рассудка. Другой - что-то инфернальное, вроде бы преодолённое, но всё равно не изжитое, затаившееся. Верим ли мы, что страх Тика был в чистом виде страшилкой, психологическим приёмом Манекенов, что если бы Тик не испугался, устоял - всё было бы проще и легче? А вот вряд ли! Как бы ни заставлял Крапивин своих героев изживать эту слабость(?) - выходит, что она же - обратная сторона их силы. Получается, что если герою дано чувствовать многое - то он не может настроить свою способность только в одну сторону. Экранирование не помогает до конца, и тьма всё равно будет прорываться сквозь защиту.
Тема суеверий и борьбы с ними открыта, кажется, в "Сказках Севки Глущенко", тема преодоления Знаков Судьбы - в "Ночи большого прилива". Но там всё жёстче - суевериям придан статус закона мироздания, и герой борется не просто с собственной слабостью, а самой предопределённостью, признанной и закреплённой на уровне проговоренных постулатов.
Позже, насколько я помню, Крапивин больше не облекал силу Рока в такие вот отчётливые формы - зато среди героев его книг всё чаще появляются те, кто не боится признаваться в уязвимости перед Знаками. Эта откровенность понятна: герой, отрываемый от Дома, от Мамы - теряет опору во всё более враждебном мире, ищет своего рода "якорь". Ищет - но не полагается на него слепо. Универсальный ответ на вопрос "Что делать?" - был дан сразу, ещё в "Сказках Севки Глущенко", и дальше из книги в книгу рецепт не менялся. Ответом на недружественные "знаки судьбы" может быть только человек, который не побоится взять на себя страх Белой Лошади. И в тот момент, когда ты это понимаешь - зависимость, страх перед Роком рассыпается.
Что же происходит? Плохо, когда человек один - даже самые малые колебания эфира способны устрашить его, превратить фантомы суеверных страхов в реальность. Но едва возникают связи, ниточки, верёвочки - Рок рассыпается, он уже бессилен, и само Время нас подождёт.
Это - только одно из проявлений "гармонии", о которой говорит Граф. Вот эти "сильнослабые" действия, способные преодолеть страх, неуверенность, слабость - и, как следствие - вражду, ведь что есть вражда, как не признак слабости, неспособности решать свои проблемы давая, а не отнимая у других?
…Интересно, как мягко, изящно и неожиданно разрешается для Вани проблема "страшного" слова "Гваделупа". После длинного разговора с Графом, прерванного Ларисой Олеговной на самом интересном месте - то есть, когда Граф собирался рассказать о "превращении" Ремки, и было уже упомянуто загадочное словосочетание "стальной волосок" - на границе сна и яви появилась Лорка, начертив на песке "закорючки, чтобы сразу их смыла волна".
И появилось новое слово. Неопасное. Ещё совсем незнакомое. Непонятно, что обозначающее - может, тоже Остров, только другой…
Появилось - и наметило в выстраивавшемся "магнитном стержне" главную линию.
Снова и снова замечаю, что с "Гваделоркой" интереснее разговаривать, чем просто читать.
Уже писал, что она оказалась необычайно насыщенным текстом. Но не так, как рассказы. Рассказы замечательны картинками, атмосферой, образами, возникающими буквально из нескольких слов - примерно как у легендарных мастеров рисунка, что тремя-четырьмя линиями заставляют нас увидеть объёмный, живой рисунок…
"Гваделорка" не такова. У неё другая наполненность: мыслями, идеями, рассуждениями автора, вплетёнными в ткань "как-бы-приключенческой" истории. Даже не знаю, нарочно так делал Крапивин или "оно само", а может быть, там вообще ничего такого, это я со своей настырной додумывательностью пихаю немытыми лапками то, чего там не просто нету, а и быть не может…
Итак, в прошлый раз я остановился на философских рассуждениях Графа, точнее, на малой их части. Пересказывать и пытаться анализировать их все, разумеется, не буду: и громоздко, и не нужно. Сами прочитаете и осмыслите, если захотите. Напишу о том, что показалось самым примечательным.
"И сейчас Ваню дернуло за язык:
- Граф, а ты знаешь смысл жизни?
Он думал, что дед пустится в долгие («философские») рассуждения. Но тот сказал обыкновенным тоном:
- Конечно".
Вот на этом интересном месте, признаюсь честно, скептически дёрнулся.
Не, ну правда, не верю я, что вот сейчас мне возьмут и поднесут на блюдечке ответ на главный вопрос Человека и вообще - Сознания. Да что там Сознания - Бытия!
Стало интересно: а как выкрутится Крапивин? Не может же он не понимать, что широкими шагами идёт в поставленную собою же ловушку: Граф - хотя и не совсем "голос Автора", но очень близкий. И если Граф берётся отвечать на такое - значит, и Крапивин принимает на себя смелость утверждать: да, я знаю Смысл Жизни!
И тут же сразу вскидываюсь: а я вот не знаю! И не думаю, что вообще кто-то знает! И вообще, неблагодарная это тема, столько мудрецов рассуждало, и наверно, ни один не смог ответить так, чтобы согласились все. А если не все - то такого ответа просто нет, либо смыслы эти - разные, а значит, и отвечать на этот вопрос каждый должен сам, причём, самое интересное: по-разному в разные периоды жизни.
Но смотрим, как же выкрутится из непростой ситуации Граф.
…Кстати, обратите внимание, отвечать на вопрос Вани он начинает с новой главы. Крапивин, видимо, подчёркивает переход Истории в новую "комнату", новый слой. То есть, это не просто продолжение разговора, открытие новой двери, выделение значимости произнесённого. Выходит, Крапивин не просто не собирается высказаться уклончиво, нет, он как будто берёт микрофон, дожидается тишины и в тишине этой произносит, выделяя слова.
" - Конечно, - сказал Граф. - А чего здесь хитрого? Смысл в общей гармонии мира. А гармония эта - то есть стройный, радующий душу порядок во Вселенной - невозможна без красоты и без доброго отношения людей друг к другу.
- Ага… - буркнул Ваня (поскольку не узнал ничего нового)".
Опаньки! Крапивин высказал глобальную мысль - и тут же, мгновенно, её "загасил".
Дальше в книге продолжается довольно длинный диалог Графа с Ваней, и диалог этот - сюрприз! - опять не сообщает мне ничего такого, что можно было бы назвать истинной истиной, откровением. А если автор не сообщает читателю ничего такого - зачем, спрашивается, дёргать Каа за хвост? Ведь не только взрослый читатель не слышит в этом диалоге ничего особенного, Крапивин "подозревает", что и юный читатель "не поведётся". Это видно из реплик Вани, например. У него там такое "хмурое" настроение - оно обусловлено, с одной стороны, самой темой - невесёлые мысли о судьбе цивилизации перекликаются (переотражаются) у Вани с собственными мрачноватыми мыслями (о них я хочу поговорить позже…); с другой: Ваня явно не слышит в рассуждениях Графа чего-то такого, что хотел бы. Чего-то, что… не успокоило, а, скажем, вывело бы его из сумрачного промежутка. Зачем Ване Истина в данном случае? Думаю, что даже не столько для того, чтобы знать её, но просто ему нужна какая-то прочность, опора, остров устойчивости. Здесь вопрос скорее эмоциональной потребности: если есть что-то в мире абсолютное - уже легче. Такая вот альтернатива вере в бога.
Диалог Графа с Ваней - это не столько сообщение неких тезисов некоего учения. Это построение моста. Тут, скорее, важно не "что", а "как". Граф не собирается вдалбливать Ване известные всем идеи. Он, наверное, подводит его к тому, чтобы Ваня увидел, как эти идеи существуют в мире. Словно чувствует - бесполезно "кормить" кем-то пережёванной истиной, чьими-то чужими, правильными словами. Лучше показать, как это было. Как было с ним, как было с ними обоими, и со всем миром, который был вокруг.
…То есть, здесь я неточно выразился. Сам Граф, очевидно, вовсе не имеет никакого "хитрого плана". Делает это не то Крапивин, не то сама История его рукой.
…Мы это увидим, потому что "философические" рассуждения вдруг обрываются, и начинается другое. Начинаются "туманные картины". История, посредством "волшебной палочки", "магнитного стержня" попытается выстроить случайные картинки в какую-то систему. Найти гармонию в хаосе случайностей. Понять, как её вообще искать.
Начинается "обратная раскрутка" времени. Читатель (предполагается, что он знаком с "Бригом "Артемида") правду знает, а Ваня - нет. Не знают её ни Граф, ни Ремка, ни даже старшие Ремкины родственники. Две точки во времени начинают двигаться друг навстречу к другу. Начальную точку и часть продолжения мы знаем из первой книги. Конечную (точнее, условно конечную, на данный момент) - тоже знаем или догадываемся: это "пушка", "пушечное перемирие", загадочным образом образовавшее тень, подобие "гармонии", когда "враги" способны отложить на время оружие.
А вот чего мы не знаем - это сам Путь. Как именно "Артемида" (и остров Гваделупы) проберутся сквозь время. Как сработают таинственные магнитные линии. Пока что всё это - сплошной туман. Как матрёшки, одна история наложена на другую, Граф рассказывает Ване о том, что ему рассказал Рем, а Ремке рассказала его "полусумасшедшая" тётушка. Над всем этим маячит Карта!.. О, карта, как много в этом слове... Карта - как будто исчезнувшая, то ли настоящая, то ли нет… Кстати, этим она напоминает рукопись Курганова, которая тоже служила эдаким "магнитом", одним из, на которые нанизывались события "Островов".
Здесь нужно сделать отступление. Читавшие "Гваделорку" наверняка заметили тягостное, давящее состояние Вани, когда он то и дело сталкивается со словом "Гваделупа". Слово-остров буквально пугает Ваню цепочкой совпадений, и важно тут то, что Ваня видит в (не)случайном выстраивании угрожающий смысл. Знаки имеют свойство нести как благую, так и чёрную весть. Для Вани знак "Гваделупы" дышит мраком неопределённой угрозы - понятно, почему (вспомните предыдущий пост, казни, начало разговора с Графом). И неудивительно, в общем-то, что Ваня поддаётся - он вообще находится далеко от дома, когда все равновесия нарушены, страх за себя, страх за маму - и поневоле начинаешь прислушиваться к самым зыбким и тонким "шевелениям мирового эфира".
А Граф своими разговорами как будто подчёркивает роль, силу такого рода знаков, совпадений, неслучайных случайностей, и Ваня по ходу диалога то и дело чувствует холодок тени.
Дети вообще очень восприимчивы к приметам и суевериям (взрослые тоже, но иначе, у взрослых уже сложившиеся "приметные схемы", намагниченные). Дети, существуя в пространстве случайностей, знаков, совпадений, тайн неведомого, большого мира - интуитивно пытаются применить все доступные им средства, чтобы как-то упорядочить хаос, найти систему в случайностях, закрепиться - и потому легко хватаются за соломинку удобной, простой веры, веры, где в модели, как в капле росы, отражалась бы закономерность Большого Мира.
...Позволю себе упомянуть тут расхождение с Крапивиным, для меня значимое. Я всегда, с самого детства, пытался избавиться от этой соломинки, считая её признаком слабости, крайне сомнительным "подарком", мешающим, ложным, осложняющим жизнь - а взамен ничего не дающей. Даже изобрёл систему логических построений, опять же, ещё в детстве - чтобы раз и навсегда избавиться от зависимости примет и суеверий.
Крапивин, напротив, последовательно показывает: маленькие сигналы-случайности - это отображение большого мира. Модель-загадка, к которой всегда необходимо относиться со вниманием.
Зато потом он снова и снова заставляет своих героев избавляться от слишком уж глубокого погружения в тень "гипермнительности" - как и в случае с Тиком. Но получается противоречиво: я слышу там два голоса - один трезвый, сильный - голос логики, голос холодного рассудка. Другой - что-то инфернальное, вроде бы преодолённое, но всё равно не изжитое, затаившееся. Верим ли мы, что страх Тика был в чистом виде страшилкой, психологическим приёмом Манекенов, что если бы Тик не испугался, устоял - всё было бы проще и легче? А вот вряд ли! Как бы ни заставлял Крапивин своих героев изживать эту слабость(?) - выходит, что она же - обратная сторона их силы. Получается, что если герою дано чувствовать многое - то он не может настроить свою способность только в одну сторону. Экранирование не помогает до конца, и тьма всё равно будет прорываться сквозь защиту.
Тема суеверий и борьбы с ними открыта, кажется, в "Сказках Севки Глущенко", тема преодоления Знаков Судьбы - в "Ночи большого прилива". Но там всё жёстче - суевериям придан статус закона мироздания, и герой борется не просто с собственной слабостью, а самой предопределённостью, признанной и закреплённой на уровне проговоренных постулатов.
Позже, насколько я помню, Крапивин больше не облекал силу Рока в такие вот отчётливые формы - зато среди героев его книг всё чаще появляются те, кто не боится признаваться в уязвимости перед Знаками. Эта откровенность понятна: герой, отрываемый от Дома, от Мамы - теряет опору во всё более враждебном мире, ищет своего рода "якорь". Ищет - но не полагается на него слепо. Универсальный ответ на вопрос "Что делать?" - был дан сразу, ещё в "Сказках Севки Глущенко", и дальше из книги в книгу рецепт не менялся. Ответом на недружественные "знаки судьбы" может быть только человек, который не побоится взять на себя страх Белой Лошади. И в тот момент, когда ты это понимаешь - зависимость, страх перед Роком рассыпается.
Что же происходит? Плохо, когда человек один - даже самые малые колебания эфира способны устрашить его, превратить фантомы суеверных страхов в реальность. Но едва возникают связи, ниточки, верёвочки - Рок рассыпается, он уже бессилен, и само Время нас подождёт.
Это - только одно из проявлений "гармонии", о которой говорит Граф. Вот эти "сильнослабые" действия, способные преодолеть страх, неуверенность, слабость - и, как следствие - вражду, ведь что есть вражда, как не признак слабости, неспособности решать свои проблемы давая, а не отнимая у других?
…Интересно, как мягко, изящно и неожиданно разрешается для Вани проблема "страшного" слова "Гваделупа". После длинного разговора с Графом, прерванного Ларисой Олеговной на самом интересном месте - то есть, когда Граф собирался рассказать о "превращении" Ремки, и было уже упомянуто загадочное словосочетание "стальной волосок" - на границе сна и яви появилась Лорка, начертив на песке "закорючки, чтобы сразу их смыла волна".
И появилось новое слово. Неопасное. Ещё совсем незнакомое. Непонятно, что обозначающее - может, тоже Остров, только другой…
Появилось - и наметило в выстраивавшемся "магнитном стержне" главную линию.