"Наследники": Когда смешались все песни
-*-
В начале второй части, с момента, когда показывается потаённое окно "воздуха и света":
"на экране происходило то, чего на самом деле не бывает. Там, среди разноцветных домов, по очень зеленой траве, под необычайно синим небом, ходили добрые волшебники и другие неправдоподобные люди: улыбчивые учительницы, трогательно заботливые папы и мамы... происходили смешные и поучительные приключения, которые сами по себе Егора не волновали. Его привлекал воздух и свет этих бесхитростных кинолент, беззаботность, разноцветная праздничность, ясная простота в отношениях между героями".
Я должен извиниться перед теми читателями, которые уже не раз читали в других моих рассуждениях по разным поводам, где снова и снова упоминался эпизод, для меня он центральный в "Островах", образ "спящего Острова", потаённого Источника, последней опоры, того рубежа, который только и может хранить нас на самой границе, за которой - только тьма и пустота.
Сейчас не стану углубляться в смыслы этого символа - потому что это всё же в значительной степени личное; и в большей степени тема "внутреннего, потаённого Острова, последнего Предела" касается тогда уже других текстов Крапивина. Здесь он маячит вдали, как будто незаметный, подготавливая, тем не менее, очень важные вещи. И вот о них я буду говорить.
Начало второй части снова поражает своей запредельной концентрированностью. Там будет множество "разрывов", напряжений и противоречий, которые создают уникальное пространство, его динамику и его высшее правдоподобие. Но предуготавливает к этому всё тот же "микропролог" второй части, рассказ о тайном "Острове" Егора. Ещё раз повторюсь: текст крайне насыщен, а потому Крапивин не позволил бы себе упоминать "воздух и свет" тех кинолент только лишь для того, чтобы создать сюжетный трамплин. Роль "потаённого окна" очень велика, и она в полной мере раскроется, когда Егор начнёт совершать странные, с точки зрения ВСЕХ знавших его людей, поступки - да, в том числе, странные и для себя самого - и именно благодаря тому "окну света" в его поступках не будет фальши. Это "окно света" - оно и есть та сила, что всегда направляла людей в самых запредельных, критических, сложных и невероятных ситуациях. И именно благодаря ей логика и разум, мотивы и выгоды в такие моменты оказываются ничтожны, а верх берёт то высшее, благодаря чему человек и становится Человеком.
Хочу ещё заметить, моё "окно света" было не таким, и действовало не так, то есть, сходство тут не буквальное, хотя "тайный Остров" тоже был. Уходить в подробности не стану, чтобы не размазывать текст, но в данном случае они не важны, у каждого, кто это прожил и почувствовал, подробности будут свои, но общее и главное - вот этот внутренний Источник.
Но двинемся дальше. Стоит напомнить ещё об одной важной вещи, про которую я писал раньше: смысл многих событий в книге не вполне таков, каким он выглядит внешне, формально, фабульно. Расщепление фабулы и сюжета и возникновение в этом зазоре особого смыслового пространства, домысливаемого, дочувствуемого, доживаемого читателями самостоятельно - этот признак высшего уровня рассказчика Истории здесь снова проявляется в полную мощь. Выражается это прежде всего в том, что Егор, когда обретает самостоятельность, начинает действовать активно и неожиданно - он будет принимать решения, возникающие как будто из пустоты, противные логике и его прежнему опыту и характеру. Но при этом все его поступки остаются правдоподобны той высшей правдой, которая находится где-то между, где-то посередине или даже вне. Их определяет невидимая сила, невидимое поле. Плохо, когда писатель бывает вынужден объяснять читателю мотивы поступков героя, это, в лучшем случае, сгодится на каких-то вводных уровнях. Книга, история оживают тогда, когда их герои совершают нечто, как будто непонятное, немыслимое, неправдоподобное - а мы, читатели, вздрагиваем и обмираем от внезапного осознания: да! да, именно так, именно так бы мы и сами поступили… или хотели бы поступить.
Тут нужно заметить, что просто так эту разорванность пространства текста не создашь. Герой должен находиться между полюсами мощных, разнонаправленных сил, и в критический момент эти силы должны сойтись в таком напряжении, когда малейший толчок, какая-нибудь бабочка на штанге обрушит всё старое, и новый мир, отвергнувший все нормы и всю логику старого, получит на короткие мгновения ту высшую свободу, когда правил, логики - просто нет. Есть - Начало. И вот в момент этого Начала выходит из каких-то дальних пределов тот потаённый Остров.
Напомню тот состояние многополярной "эвкатастрофы", в котором оказывается Егор в начале второй части. У него есть "свобода от", но ещё нет "свободы для". Цели нет. Ему об этом не раз намекнули разные люди - Гай и Венька. И Егор не может не чувствовать, что у них самих это есть. Нечто такое, что позволяет им жить и быть сильнее в обстоятельствах, вполне сравнимых с проблемами самого Егора. Егор вначале как бы прикрывается своими "травмами", как щитом: мол, вам бы такое, посмотрел бы я! Вначале это работает, но постепенно Егор начинает чувствовать, что его "щит" даёт сбои, его "травма" - фиговое такое оправдание, то есть, ею вполне можно оправдать отпор отчиму и двойки на уроках, и курево, и ещё всякое такое… но вот пустоту, бессмысленность своей жизни ею оправдать уже нельзя.
Дальше. Кризис "Таверны". Если прежде она была спасением, то чем дальше, тем больше превращается в обычный притон, болото, тёплое, уютное, затхлое и постепенно удушающее. Есть один малозаметный, но важный момент. Егор практически с самого начала видит, понимает, осознаёт всё, происходящее в Таверне. Он фиксирует это для себя достаточно чётко и объективно. У него есть та критически важная отстранённость, ум и та вот скрытая опора, и всё вместе это позволяет давать происходящему в таверне трезвые оценки.
А вот обитателям Таверны Кошачок абсолютно непонятен. Крапивин подчёркивает это много раз. Они давно чувствуют, что их Кошак "пошёл на откол", но пока прямого противостояния нет - эти смутные ощущения их не волнуют. Зачем бы им копаться в чужих переживаниях, тонкостях и проблемах? Не для того она есть, Таверна. И в этом - ей приговор.
Обратите внимания на слова Курбаши, в которых ясно показана дутая пустота всех его претензий на что-то большее, чем быть просто мелким царьком:
"Я вообще начитанный, - хмыкнул Курбаши. - Я ведь не в слесаря, а в философы метил. Как и Боба… Не судьба… Я тебе и классику могу процитировать. Хотя бы «Тараса Бульбу». Как там про товарищество сказано. И про предательство…"
Мельчают там, однако, "философы". До этого был Боба Шкип, о котором рассказано с несколько другими интонациями:
"Он был философ, Боба Шкип. Иногда впадал в грустно-размягченное состояние и объяснял Гошке, что все беды на Земле из-за разницы между словом и делом. Мол, в одной старинной книге сказано, что раньше всего было слово. От него всякое начало. У всякой вещи, у всякого дела имелось точное название. А потом люди научились трепаться, пудрить себе и друг другу мозги, и слова уже ничего не значат. Самыми красивыми словами каждый умеет прикрывать все, что ему выгодно. Нету соответствия. Отсюда и пошел большой кавардак (Боба выражался несколько иначе)".
Разные уровни у них, да. У Курбаши такая вот "философия" и "мудрость" прикладная и внешняя, для красоты и комфорта. Бобу же явно что-то волновало в основах. Курбаши не применил бы свою "философию" во вред себе, а вот Боба - да, видимо, искал что-то слишком глубоко, и прошёл по этому пути до конца. Курбаши никого не учил, в отличие от Боба - да и не смог бы, ведь чтобы кого-то чему-то учить, нужно ещё и понимать тех, кого учишь.
Главный движущий момент этого отрезка истории - попытка Егора разрешить катастрофу, возникшую, когда Копчик начинает наезжать на Веньку. Интересно, что Крапивин нигде на этом промежутке не даёт герою закрепиться на какой-либо позиции. Егор не может чётко сформулировать, что ему нужно, почему он влезает в конфликт. Есть зацепки, но они похожи на судорожные попытки падающего со скалы ухватиться за пролетающие мимо выступы. Егора бьёт, как током, ясное ощущение, что выйти отсюда прежним, сохранить нейтралитет - он не может. Что бы он ни сделал, какой бы выбор ни совершил - лёгкой дороги не будет. Будет либо так, либо эдак, в одном случае - медленное угасание в понятном и неумолимо протухающем болоте, в другом - что-то совсем уже непонятное, неопределённое, рискованное, тревожное и не факт, что нужное. Никаких внятных причин помогать Веньке, обрушить свою жизнь - нет. Прекрасно то, что Крапивин тут ни разу не сфальшивил, не употребил дутые пафосные слова. Егор - не Курбаши, да. Фальшью он сыт по горло, и обманывать самого себя не даст даже самому себе. В каждый момент он задаёт себе предельной чёткий вопрос: ЗАЧЕМ?! И не получает на него ответа. И оказывается в том вот пространстве патового баланса.
…И тогда начинают играть свою партию незримые силы, незаметные на уровне фабулы, но предельно важные на уровне глубинного сюжета. Это вот те потоки света из спрятанных вдали Островов. И нет, тут как раз речь скорее не о фильмах, которые смотрел Егор, здесь мы рефреном встречаем другой "Остров", ещё более более зыбкий - время, когда случился "Горнист"…
"Порой вспыхнет солнце на оконном стекле или пряжке у сумки - и словно утренняя мелодия пробьется сквозь серую монотонность дней… Но вспышка, она и есть вспышка. Миг. А потом - тяжесть на душе какая-то. Впрочем, недолго. Так же, как грусть после разноцветной киносказки"
Обратите внимание - сама по себе эта вспышка ничего не способна изменить в монотонном сумраке дней. Она, казалось бы, низачем, просто так… Пока в какой-то миг:
"Это движение Редактора - быстрый поворот головы и хитровато-веселый взгляд - толкнули Егора, как резкое напоминание. О чем-то очень знакомом."
И вот здесь мы подобрались к тому, о чём я говорил выше: о противопоставлении внешней фабульной и внутренней, неявной роли событий. Сама по себе та ассоциация, напоминание - никак не могло быть причиной того, что Егор пошёл на разрыв с прежней жизнью, с Таверной. Если уж искать внешние причины - то это, конечно, разговоры с Михаилом и случай в поезде. Но вот какая штука - у нас (ну, у меня) при чтении возникает ощущение, что именно вот эта "вспышка солнца на оконном стекле" - оказалась последним, самым неосязаемым, но критично важным. Не будь её, преображение Егора могло оказаться формальным, приторно-поучительным, расписанным по логическим и психологическим нотам, и всё-таки - не живым. История Егора осталась бы хоть и увлекательной, но где-то мелковатой, да-да, конечно-конечно, всё так просто: поговорил с двоюродным братом, спас его почти случайно, импульсивно - и совесть проснулась! Всё так, всё есть - но как будто чего-то не хватает. А чтобы понять, что чего-то не хватает - и нужен вот тот неосязаемый штрих, такое вот дрожание пространства. Гаечка на траве, камертон в углу картины, как писал примерно в те же годы в своей повести про заблудившегося робота Юрий Коринец.
...или ещё вариант - Егор без такой вот вспышки всё равно бы сделал верный выбор - однако позже, когда могло быть уже слишком поздно.
На самом деле, таких знаков и камертонов в тексте множестве. Все они играют и балансируют пространство Истории. Например, момент про Спартака. Крапивин опять ничего не разжёвывает читателю, однако всем всё понятно, опять создаётся расщеплённое восприятие: с одной стороны, что думает Егор о фильме "Спартак"... и я вдруг вижу это его глазами, согласен с Егором: ишь, какой идеальныий герой выискался! Не бывает так, на самом деле все где-то хоть немножко...
…Но. Но. Мы опять и снова видим, что картинка не то, чем кажется. Потому что совершенно неважно, какой на самом деле был этот самый Спартак. Важно, что здесь и сейчас, на твоих глазах, без всякого пафоса, другой человек, которого ты бы хотел считать слюнтяем и слабаком - делает мир своего брата ярче и сильнее. Не напоказ делает, просто так, походя, как дышит. И потом, когда начинается стычка с Таверной… что бьёт по Егору сильнее? Может быть, вот та его, Веньки, бесконечная усталость - не страх, нет, а усталость. Именно усталость, обессиленность от этой войны придаёт глубочайший реализм всему происходящему. Страх - это неинтересно, а вот усталость... она куда ближе и понятнее Егору, который точно так же когда-то устал от страха.
…Или, например, ещё одна из тех замечательных недосказанностей-необъяснённостей, что придают тексту свойство реальности. Разговор с братом по телефону. Когда Михаил предлагает Егору поговорить с Ревским и дать телефон. Автор уже не нисходит до объяснений, ему достаточно показывать вот ту дёрганность Егора, его одновременное согласие - и "упёртость", уже остаточную, Егор уже "сдался", понял, что не уйдёт от новой для себя жизни - но малейшие попытки как-то помочь, подтолкнуть - встречает в штыки:
"Весь вечер Егор злился на Михаила и на себя. И вообще на жизнь. Но утром почувствовал, что вчерашний разговор не оставил злого осадка. Вспоминался он даже с каким-то интересом. Будто Егор кого-то переспорил или решил сложную задачку.
Хотя никого не переспорил и ничего не решил "
Обратите внимание: из этого абзаца как будто ничего не ясно. Нет объяснений: что, как и почему. Но маховик Истории запущен, и многое мы уже понимаем сами, без авторских объяснений.
Дальше - Егор смотрит "Корабли в Лиссе" и фотографии. Егор - уже "наш". Это уже очевидно, и война перемещается уже на другие плацдармы. Главная внутренняя битва, по сути, завершена. Говорить об этом мне особенно нечего, но хотелось бы отметить в заключение этой части вот что. Крапивин тут, может быть, впервые так отчётливо и глубоко показывает "падение во Время" - то, что впоследствии будет подробно обыграно в мемуарах, в "Стальном волоске", в других книгах… Проницающую всё и вся, меняющую всё и вся - связь времён. То удивительное и странное переживание, через которое проходит Егор, входя в Прошлое.
…И смешались все песни…
"Опускается ночь - все чернее и злей,
Но звезду в тучах выбрал секстан…
…
После тысячи миль в ураганах и тьме
На рассвете взойдут острова.
Беззаботен и смел там мальчишечий смех,
Там по плечи густая трава…
…
Мы помнить будем путь в архипелаге,
Где каждый остров был для нас загадкой"
В начале второй части, с момента, когда показывается потаённое окно "воздуха и света":
"на экране происходило то, чего на самом деле не бывает. Там, среди разноцветных домов, по очень зеленой траве, под необычайно синим небом, ходили добрые волшебники и другие неправдоподобные люди: улыбчивые учительницы, трогательно заботливые папы и мамы... происходили смешные и поучительные приключения, которые сами по себе Егора не волновали. Его привлекал воздух и свет этих бесхитростных кинолент, беззаботность, разноцветная праздничность, ясная простота в отношениях между героями".
Я должен извиниться перед теми читателями, которые уже не раз читали в других моих рассуждениях по разным поводам, где снова и снова упоминался эпизод, для меня он центральный в "Островах", образ "спящего Острова", потаённого Источника, последней опоры, того рубежа, который только и может хранить нас на самой границе, за которой - только тьма и пустота.
Сейчас не стану углубляться в смыслы этого символа - потому что это всё же в значительной степени личное; и в большей степени тема "внутреннего, потаённого Острова, последнего Предела" касается тогда уже других текстов Крапивина. Здесь он маячит вдали, как будто незаметный, подготавливая, тем не менее, очень важные вещи. И вот о них я буду говорить.
Начало второй части снова поражает своей запредельной концентрированностью. Там будет множество "разрывов", напряжений и противоречий, которые создают уникальное пространство, его динамику и его высшее правдоподобие. Но предуготавливает к этому всё тот же "микропролог" второй части, рассказ о тайном "Острове" Егора. Ещё раз повторюсь: текст крайне насыщен, а потому Крапивин не позволил бы себе упоминать "воздух и свет" тех кинолент только лишь для того, чтобы создать сюжетный трамплин. Роль "потаённого окна" очень велика, и она в полной мере раскроется, когда Егор начнёт совершать странные, с точки зрения ВСЕХ знавших его людей, поступки - да, в том числе, странные и для себя самого - и именно благодаря тому "окну света" в его поступках не будет фальши. Это "окно света" - оно и есть та сила, что всегда направляла людей в самых запредельных, критических, сложных и невероятных ситуациях. И именно благодаря ей логика и разум, мотивы и выгоды в такие моменты оказываются ничтожны, а верх берёт то высшее, благодаря чему человек и становится Человеком.
Хочу ещё заметить, моё "окно света" было не таким, и действовало не так, то есть, сходство тут не буквальное, хотя "тайный Остров" тоже был. Уходить в подробности не стану, чтобы не размазывать текст, но в данном случае они не важны, у каждого, кто это прожил и почувствовал, подробности будут свои, но общее и главное - вот этот внутренний Источник.
Но двинемся дальше. Стоит напомнить ещё об одной важной вещи, про которую я писал раньше: смысл многих событий в книге не вполне таков, каким он выглядит внешне, формально, фабульно. Расщепление фабулы и сюжета и возникновение в этом зазоре особого смыслового пространства, домысливаемого, дочувствуемого, доживаемого читателями самостоятельно - этот признак высшего уровня рассказчика Истории здесь снова проявляется в полную мощь. Выражается это прежде всего в том, что Егор, когда обретает самостоятельность, начинает действовать активно и неожиданно - он будет принимать решения, возникающие как будто из пустоты, противные логике и его прежнему опыту и характеру. Но при этом все его поступки остаются правдоподобны той высшей правдой, которая находится где-то между, где-то посередине или даже вне. Их определяет невидимая сила, невидимое поле. Плохо, когда писатель бывает вынужден объяснять читателю мотивы поступков героя, это, в лучшем случае, сгодится на каких-то вводных уровнях. Книга, история оживают тогда, когда их герои совершают нечто, как будто непонятное, немыслимое, неправдоподобное - а мы, читатели, вздрагиваем и обмираем от внезапного осознания: да! да, именно так, именно так бы мы и сами поступили… или хотели бы поступить.
Тут нужно заметить, что просто так эту разорванность пространства текста не создашь. Герой должен находиться между полюсами мощных, разнонаправленных сил, и в критический момент эти силы должны сойтись в таком напряжении, когда малейший толчок, какая-нибудь бабочка на штанге обрушит всё старое, и новый мир, отвергнувший все нормы и всю логику старого, получит на короткие мгновения ту высшую свободу, когда правил, логики - просто нет. Есть - Начало. И вот в момент этого Начала выходит из каких-то дальних пределов тот потаённый Остров.
Напомню тот состояние многополярной "эвкатастрофы", в котором оказывается Егор в начале второй части. У него есть "свобода от", но ещё нет "свободы для". Цели нет. Ему об этом не раз намекнули разные люди - Гай и Венька. И Егор не может не чувствовать, что у них самих это есть. Нечто такое, что позволяет им жить и быть сильнее в обстоятельствах, вполне сравнимых с проблемами самого Егора. Егор вначале как бы прикрывается своими "травмами", как щитом: мол, вам бы такое, посмотрел бы я! Вначале это работает, но постепенно Егор начинает чувствовать, что его "щит" даёт сбои, его "травма" - фиговое такое оправдание, то есть, ею вполне можно оправдать отпор отчиму и двойки на уроках, и курево, и ещё всякое такое… но вот пустоту, бессмысленность своей жизни ею оправдать уже нельзя.
Дальше. Кризис "Таверны". Если прежде она была спасением, то чем дальше, тем больше превращается в обычный притон, болото, тёплое, уютное, затхлое и постепенно удушающее. Есть один малозаметный, но важный момент. Егор практически с самого начала видит, понимает, осознаёт всё, происходящее в Таверне. Он фиксирует это для себя достаточно чётко и объективно. У него есть та критически важная отстранённость, ум и та вот скрытая опора, и всё вместе это позволяет давать происходящему в таверне трезвые оценки.
А вот обитателям Таверны Кошачок абсолютно непонятен. Крапивин подчёркивает это много раз. Они давно чувствуют, что их Кошак "пошёл на откол", но пока прямого противостояния нет - эти смутные ощущения их не волнуют. Зачем бы им копаться в чужих переживаниях, тонкостях и проблемах? Не для того она есть, Таверна. И в этом - ей приговор.
Обратите внимания на слова Курбаши, в которых ясно показана дутая пустота всех его претензий на что-то большее, чем быть просто мелким царьком:
"Я вообще начитанный, - хмыкнул Курбаши. - Я ведь не в слесаря, а в философы метил. Как и Боба… Не судьба… Я тебе и классику могу процитировать. Хотя бы «Тараса Бульбу». Как там про товарищество сказано. И про предательство…"
Мельчают там, однако, "философы". До этого был Боба Шкип, о котором рассказано с несколько другими интонациями:
"Он был философ, Боба Шкип. Иногда впадал в грустно-размягченное состояние и объяснял Гошке, что все беды на Земле из-за разницы между словом и делом. Мол, в одной старинной книге сказано, что раньше всего было слово. От него всякое начало. У всякой вещи, у всякого дела имелось точное название. А потом люди научились трепаться, пудрить себе и друг другу мозги, и слова уже ничего не значат. Самыми красивыми словами каждый умеет прикрывать все, что ему выгодно. Нету соответствия. Отсюда и пошел большой кавардак (Боба выражался несколько иначе)".
Разные уровни у них, да. У Курбаши такая вот "философия" и "мудрость" прикладная и внешняя, для красоты и комфорта. Бобу же явно что-то волновало в основах. Курбаши не применил бы свою "философию" во вред себе, а вот Боба - да, видимо, искал что-то слишком глубоко, и прошёл по этому пути до конца. Курбаши никого не учил, в отличие от Боба - да и не смог бы, ведь чтобы кого-то чему-то учить, нужно ещё и понимать тех, кого учишь.
Главный движущий момент этого отрезка истории - попытка Егора разрешить катастрофу, возникшую, когда Копчик начинает наезжать на Веньку. Интересно, что Крапивин нигде на этом промежутке не даёт герою закрепиться на какой-либо позиции. Егор не может чётко сформулировать, что ему нужно, почему он влезает в конфликт. Есть зацепки, но они похожи на судорожные попытки падающего со скалы ухватиться за пролетающие мимо выступы. Егора бьёт, как током, ясное ощущение, что выйти отсюда прежним, сохранить нейтралитет - он не может. Что бы он ни сделал, какой бы выбор ни совершил - лёгкой дороги не будет. Будет либо так, либо эдак, в одном случае - медленное угасание в понятном и неумолимо протухающем болоте, в другом - что-то совсем уже непонятное, неопределённое, рискованное, тревожное и не факт, что нужное. Никаких внятных причин помогать Веньке, обрушить свою жизнь - нет. Прекрасно то, что Крапивин тут ни разу не сфальшивил, не употребил дутые пафосные слова. Егор - не Курбаши, да. Фальшью он сыт по горло, и обманывать самого себя не даст даже самому себе. В каждый момент он задаёт себе предельной чёткий вопрос: ЗАЧЕМ?! И не получает на него ответа. И оказывается в том вот пространстве патового баланса.
…И тогда начинают играть свою партию незримые силы, незаметные на уровне фабулы, но предельно важные на уровне глубинного сюжета. Это вот те потоки света из спрятанных вдали Островов. И нет, тут как раз речь скорее не о фильмах, которые смотрел Егор, здесь мы рефреном встречаем другой "Остров", ещё более более зыбкий - время, когда случился "Горнист"…
"Порой вспыхнет солнце на оконном стекле или пряжке у сумки - и словно утренняя мелодия пробьется сквозь серую монотонность дней… Но вспышка, она и есть вспышка. Миг. А потом - тяжесть на душе какая-то. Впрочем, недолго. Так же, как грусть после разноцветной киносказки"
Обратите внимание - сама по себе эта вспышка ничего не способна изменить в монотонном сумраке дней. Она, казалось бы, низачем, просто так… Пока в какой-то миг:
"Это движение Редактора - быстрый поворот головы и хитровато-веселый взгляд - толкнули Егора, как резкое напоминание. О чем-то очень знакомом."
И вот здесь мы подобрались к тому, о чём я говорил выше: о противопоставлении внешней фабульной и внутренней, неявной роли событий. Сама по себе та ассоциация, напоминание - никак не могло быть причиной того, что Егор пошёл на разрыв с прежней жизнью, с Таверной. Если уж искать внешние причины - то это, конечно, разговоры с Михаилом и случай в поезде. Но вот какая штука - у нас (ну, у меня) при чтении возникает ощущение, что именно вот эта "вспышка солнца на оконном стекле" - оказалась последним, самым неосязаемым, но критично важным. Не будь её, преображение Егора могло оказаться формальным, приторно-поучительным, расписанным по логическим и психологическим нотам, и всё-таки - не живым. История Егора осталась бы хоть и увлекательной, но где-то мелковатой, да-да, конечно-конечно, всё так просто: поговорил с двоюродным братом, спас его почти случайно, импульсивно - и совесть проснулась! Всё так, всё есть - но как будто чего-то не хватает. А чтобы понять, что чего-то не хватает - и нужен вот тот неосязаемый штрих, такое вот дрожание пространства. Гаечка на траве, камертон в углу картины, как писал примерно в те же годы в своей повести про заблудившегося робота Юрий Коринец.
...или ещё вариант - Егор без такой вот вспышки всё равно бы сделал верный выбор - однако позже, когда могло быть уже слишком поздно.
На самом деле, таких знаков и камертонов в тексте множестве. Все они играют и балансируют пространство Истории. Например, момент про Спартака. Крапивин опять ничего не разжёвывает читателю, однако всем всё понятно, опять создаётся расщеплённое восприятие: с одной стороны, что думает Егор о фильме "Спартак"... и я вдруг вижу это его глазами, согласен с Егором: ишь, какой идеальныий герой выискался! Не бывает так, на самом деле все где-то хоть немножко...
…Но. Но. Мы опять и снова видим, что картинка не то, чем кажется. Потому что совершенно неважно, какой на самом деле был этот самый Спартак. Важно, что здесь и сейчас, на твоих глазах, без всякого пафоса, другой человек, которого ты бы хотел считать слюнтяем и слабаком - делает мир своего брата ярче и сильнее. Не напоказ делает, просто так, походя, как дышит. И потом, когда начинается стычка с Таверной… что бьёт по Егору сильнее? Может быть, вот та его, Веньки, бесконечная усталость - не страх, нет, а усталость. Именно усталость, обессиленность от этой войны придаёт глубочайший реализм всему происходящему. Страх - это неинтересно, а вот усталость... она куда ближе и понятнее Егору, который точно так же когда-то устал от страха.
…Или, например, ещё одна из тех замечательных недосказанностей-необъяснённостей, что придают тексту свойство реальности. Разговор с братом по телефону. Когда Михаил предлагает Егору поговорить с Ревским и дать телефон. Автор уже не нисходит до объяснений, ему достаточно показывать вот ту дёрганность Егора, его одновременное согласие - и "упёртость", уже остаточную, Егор уже "сдался", понял, что не уйдёт от новой для себя жизни - но малейшие попытки как-то помочь, подтолкнуть - встречает в штыки:
"Весь вечер Егор злился на Михаила и на себя. И вообще на жизнь. Но утром почувствовал, что вчерашний разговор не оставил злого осадка. Вспоминался он даже с каким-то интересом. Будто Егор кого-то переспорил или решил сложную задачку.
Хотя никого не переспорил и ничего не решил "
Обратите внимание: из этого абзаца как будто ничего не ясно. Нет объяснений: что, как и почему. Но маховик Истории запущен, и многое мы уже понимаем сами, без авторских объяснений.
Дальше - Егор смотрит "Корабли в Лиссе" и фотографии. Егор - уже "наш". Это уже очевидно, и война перемещается уже на другие плацдармы. Главная внутренняя битва, по сути, завершена. Говорить об этом мне особенно нечего, но хотелось бы отметить в заключение этой части вот что. Крапивин тут, может быть, впервые так отчётливо и глубоко показывает "падение во Время" - то, что впоследствии будет подробно обыграно в мемуарах, в "Стальном волоске", в других книгах… Проницающую всё и вся, меняющую всё и вся - связь времён. То удивительное и странное переживание, через которое проходит Егор, входя в Прошлое.
…И смешались все песни…
"Опускается ночь - все чернее и злей,
Но звезду в тучах выбрал секстан…
…
После тысячи миль в ураганах и тьме
На рассвете взойдут острова.
Беззаботен и смел там мальчишечий смех,
Там по плечи густая трава…
…
Мы помнить будем путь в архипелаге,
Где каждый остров был для нас загадкой"