11 сентября, 45 лет назад…
«Серёжа набрал номер. Он боялся, что трубку возьмут Генкины родители, будут спрашивать, кто и зачем. Но ответил сам Генка.
Серёжа сказал:
- Здравствуй. Не узнал?
Кузнечик помолчал. Потом ответил:
- Узнал… Это ты, Серёжа?
Он сказал не "Каховский" и даже не "Серега", а Серёжа, и это прозвучало как-то неожиданно, по-дружески. И Серёжа обрадовался. Он сам не ждал, что так сильно обрадуется. Но тут же встревожился: в классе было шесть Сергеев.
- Это я, Каховский, - объяснил он.
- Да. Я понял, - все так же негромко сказал Кузнечик. - Хорошо, что позвонил.
- Почему хорошо?
- Ну, так просто, - откликнулся Генка теперь оживленнее. - Понимаешь, я сижу один, скучаю. И вдруг ты…
- А я тоже так просто. Нам только что телефон поставили, и я вспомнил твой номер. Ты что делаешь?
- Я же говорю: скучаю. Гитару мучаю.
- Ты уж, наверно, здорово научился играть, да?
- Нет, что ты. Я понемножку.
- Слушай, сыграй что-нибудь, - попросил Серёжа. Его словно толкнуло. И он загадал: "Если Кузнечик согласится, все будет хорошо". А что "хорошо", и сам не понимал.
Генка согласился сразу.
- Ладно… Я и сам хотел. Ты только трубку не клади, я гитару возьму… Ну вот, все.
И Серёжа очень ясно представил, как Кузнечик, такой же, как тогда в классе, сидит с гитарой на столе у телефона, прижимает щекой к плечу трубку.
- Ты слушаешь? - спросил Генка.
- Конечно.
- Понимаешь, это песня… Ее брат придумал, когда в институте учился. Они пьесу ставили про наших летчиков, которые за Испанскую республику воевали. Вот про этих летчиков песня…
Серёжа услышал негромкие удары по струнам и затем, гораздо громче струн, очень чистый Генкин голос.
Кузнечик пел отрывисто и печально:
Не трогай,
не трогай,
не трогай
Товарища моего.
Ему предстоит дорога
В высокий край огневой.
Туда,
где южные звезды
У снежных вершин горят,
Где ветер
в орлиные гнезда
Уносит все песни подряд.
Там в бухте
развернут парус
И парусник ждет гонца.
Покоя там не осталось,
Там нет тревогам конца.
Там путь по горам
не легок,
Там враг к прицелам приник,
Молчанье его пулеметов
Бьет в уши,
как детский крик…
еперь Серёже не казалось, что Кузнечик сидит на столе у телефона. Он закрыл глаза и ясно увидел костер на поляне и Костю у костра, и ребят с оранжевыми от огня лицами, и Генку рядом с Костей. Будто они пели вместе.
…Не надо,
не надо,
не надо,
Не надо его будить,
Ему ни к чему теперь память
Мелких забот и обид.
Пускай
перед дальней дорогой
Он дома поспит,
как все,
Пока самолет не вздрогнул
На стартовой полосе…
Песня затихла. Было слышно, как Генка прижал струны ладонью. Он помолчал и сказал:
- Вот все… Ты слышишь?
- Да, - сказал Серёжа, - это такая песня… Про нее лучше ничего не говорить. Просто слушать, и все.
- Брат ее, оказывается, давно написал… А мне спел только сегодня. Это он когда про Чили услышал.
- Про что?
- Про Чили. Ты что, радио не слушал?
- Нет, - смутился Серёжа. - Я тут сегодня закрутился с делами…
- Там фашистский переворот! - с неожиданной злостью сказал Генка. - Генералы толстопузые мятеж устроили… Зря он этим гадам доверял.
- Кто?
- Президент Альенде. Они убили его. Обстреливали президентский дворец из танков.
- А я ничего не слышал, - тихо сказал Серёжа.
- Брат в июле был в Чили со студенческой делегацией. У него там друзья остались. Он мне и привез адрес одного парнишки, помог письмо написать по-испански. Я все ответа ждал. Теперь уж, наверно, не будет ответа…
Что мог сказать Серёжа? Он знал про Чили не так уж много. Знал, что там столица Сантьяго. Что там правительство, которое стоит за рабочих. И что президент Сальвадор Альенде распорядился, чтобы всем-всем детям в этой большой стране каждый день обязательно давали бесплатное молоко: и в городах, и в глухих горных деревушках… Видно, не всем нравится, когда у каждого из ребят, даже у самого бедняка, каждый день есть глоток молока.
- В общем, все, как тогда в Испании, - опять услышал Серёжа Генкин голос. - Ты читал книжку "Испанский дневник"?»
Владислав КРАПИВН «Мальчик со шпагой»
Серёжа сказал:
- Здравствуй. Не узнал?
Кузнечик помолчал. Потом ответил:
- Узнал… Это ты, Серёжа?
Он сказал не "Каховский" и даже не "Серега", а Серёжа, и это прозвучало как-то неожиданно, по-дружески. И Серёжа обрадовался. Он сам не ждал, что так сильно обрадуется. Но тут же встревожился: в классе было шесть Сергеев.
- Это я, Каховский, - объяснил он.
- Да. Я понял, - все так же негромко сказал Кузнечик. - Хорошо, что позвонил.
- Почему хорошо?
- Ну, так просто, - откликнулся Генка теперь оживленнее. - Понимаешь, я сижу один, скучаю. И вдруг ты…
- А я тоже так просто. Нам только что телефон поставили, и я вспомнил твой номер. Ты что делаешь?
- Я же говорю: скучаю. Гитару мучаю.
- Ты уж, наверно, здорово научился играть, да?
- Нет, что ты. Я понемножку.
- Слушай, сыграй что-нибудь, - попросил Серёжа. Его словно толкнуло. И он загадал: "Если Кузнечик согласится, все будет хорошо". А что "хорошо", и сам не понимал.
Генка согласился сразу.
- Ладно… Я и сам хотел. Ты только трубку не клади, я гитару возьму… Ну вот, все.
И Серёжа очень ясно представил, как Кузнечик, такой же, как тогда в классе, сидит с гитарой на столе у телефона, прижимает щекой к плечу трубку.
- Ты слушаешь? - спросил Генка.
- Конечно.
- Понимаешь, это песня… Ее брат придумал, когда в институте учился. Они пьесу ставили про наших летчиков, которые за Испанскую республику воевали. Вот про этих летчиков песня…
Серёжа услышал негромкие удары по струнам и затем, гораздо громче струн, очень чистый Генкин голос.
Кузнечик пел отрывисто и печально:
Не трогай,
не трогай,
не трогай
Товарища моего.
Ему предстоит дорога
В высокий край огневой.
Туда,
где южные звезды
У снежных вершин горят,
Где ветер
в орлиные гнезда
Уносит все песни подряд.
Там в бухте
развернут парус
И парусник ждет гонца.
Покоя там не осталось,
Там нет тревогам конца.
Там путь по горам
не легок,
Там враг к прицелам приник,
Молчанье его пулеметов
Бьет в уши,
как детский крик…
еперь Серёже не казалось, что Кузнечик сидит на столе у телефона. Он закрыл глаза и ясно увидел костер на поляне и Костю у костра, и ребят с оранжевыми от огня лицами, и Генку рядом с Костей. Будто они пели вместе.
…Не надо,
не надо,
не надо,
Не надо его будить,
Ему ни к чему теперь память
Мелких забот и обид.
Пускай
перед дальней дорогой
Он дома поспит,
как все,
Пока самолет не вздрогнул
На стартовой полосе…
Песня затихла. Было слышно, как Генка прижал струны ладонью. Он помолчал и сказал:
- Вот все… Ты слышишь?
- Да, - сказал Серёжа, - это такая песня… Про нее лучше ничего не говорить. Просто слушать, и все.
- Брат ее, оказывается, давно написал… А мне спел только сегодня. Это он когда про Чили услышал.
- Про что?
- Про Чили. Ты что, радио не слушал?
- Нет, - смутился Серёжа. - Я тут сегодня закрутился с делами…
- Там фашистский переворот! - с неожиданной злостью сказал Генка. - Генералы толстопузые мятеж устроили… Зря он этим гадам доверял.
- Кто?
- Президент Альенде. Они убили его. Обстреливали президентский дворец из танков.
- А я ничего не слышал, - тихо сказал Серёжа.
- Брат в июле был в Чили со студенческой делегацией. У него там друзья остались. Он мне и привез адрес одного парнишки, помог письмо написать по-испански. Я все ответа ждал. Теперь уж, наверно, не будет ответа…
Что мог сказать Серёжа? Он знал про Чили не так уж много. Знал, что там столица Сантьяго. Что там правительство, которое стоит за рабочих. И что президент Сальвадор Альенде распорядился, чтобы всем-всем детям в этой большой стране каждый день обязательно давали бесплатное молоко: и в городах, и в глухих горных деревушках… Видно, не всем нравится, когда у каждого из ребят, даже у самого бедняка, каждый день есть глоток молока.
- В общем, все, как тогда в Испании, - опять услышал Серёжа Генкин голос. - Ты читал книжку "Испанский дневник"?»
Владислав КРАПИВН «Мальчик со шпагой»