"Оранжевый портрет...": марсианский лоцман Сет
-*-
Есть у меня такое ощущение, что "Оранжевый портрет…" и "Лоцман" - взаимные переотражения. Часто так бывает, что писатель, создав какой-нибудь удачный с точки зрения развития идеи рассказ, позже перерабатывает его в повесть или роман. Но здесь-то всё совсем иначе - "Оранжевый портрет" никакой переработке не подлежал и в ней не нуждался. Скорее, здесь эффект отражения тех или иных событий, судеб - в зеркалах времён, пространств и других жизней. Явление, куда более запутанное, чем многомерные существования Вечных Героев Муркока, в чьих судьбах, кажется, меняются только внешние атрибуты…
Сходств у "Оранжевого портрета" и "Лоцмана" множество. Я даже не буду пытаться перечислить их все, это и не нужно, наверное, но для порядка (да и потом - вдруг кому-то покажется интересным) назову несколько.
Ну, самое первое, это "побег" героя. И один из героев оказывается "лоцманом пространств". Один из героев "Портрета", Юля, попроще. Да и "лоцманства", как такового, пока что нет, но узнавание отчётливое.
Дорога. Дорога там есть в начале и в конце. Первая дорога - это просто путь, перемещение в пространстве, которое совершает герой, этакий ритуал, начальная инициация Пути истинного. Чтобы вступить на Дорогу настоящую - надо вначале совершить некое путешествие по дороге обычной. Отбросить старое, отказаться от привычного, разрушить что-то позади, решится на Изменение. Без этого Дороги быть не может. Дорога ведь не просто перемещение в пространстве, это, в том числе, некий отказ от Прошлого в обмен на обещание чего-то иного.
…В "Лоцмане" начало - побег и случайная встреча - в общем-то структурно похожи, но выглядят иначе. Может быть, потому, что читая "Лоцмана" я был отчасти подготовлен к тому, что начнётся какая-то "чертовщина", я ждал всего, чего угодно - и "всё, что угодно" не преминуло произойти - а старушка, владелица загадочного "сундучка", изначально сделала заявку на эту самую "чертовщину"… да что старушка - сам Решилов с его "побегом" уже выбивался из всех обыденных схем.
С Юлей всё не так. Вся первая четверть повести уверяет нас, что происходящее - самая обычная, чуть звонкая от какого-то невесомого дрожания путевых струн, жизнь. Что ничего ТАКОГО тут не случится. Никаких, простите, этих ваших ковров-самолётов… островов с Ящерами и прочих гиперпространственных суперкрейсеров.
Даже не знаю, умышленно водил нас за нос Крапивин, или он и вправду в начале не знал, куда выведет его дорога? Нет, я помню-помню, сказки о том, что профессиональный писатель может не знать, что у него напишется на следующей странице, это из времён романтических и несерьёзных…
Так или иначе, но пространства в "Оранжевом портрете" жёстко разделены, разграничены, и даже в самом конце не очень понятно, был ли Марс иттов фантазией "потомка мореплавателя" - или маму Фаддейки ещё ждут впереди Очень Интересные Сюрпризы…
Но продолжим аналогии дальше.
Колокольня здесь не так явно перекликается с Подгорьем. Однако, безусловно, перекликается. Колокольня - это вообще многозначный символ, и здесь в самом начале он: символ изменения видения мира.
"Юля только мельком глянула вверх и сразу шагнула к окну.
За высокими арками окон распахнулся золотисто-зеленый вечерний мир. Облака лежали над землей, как плавучие острова в прозрачной воде над морским дном. Невысокое, но яркое еще солнце висело над кромкой леса. Городок раскинулся внизу кучками затерянных среди деревьев крыш. Даже монастырский храм казался отсюда не очень большим. За домами одиноко дымила черная труба - наверно, это была электростанция, которая «забрала воду». Но воды еще хватало. Талья в своих верховьях была довольно широка. От края до края земли она легла, как розовато-ребристая просторная дорога. Лишь кое-где чернели на воде коварные пятнышки: там торчали со дна валуны, выдавая мелководье.
Земля была удивительно большая, но уютная и ласковая. Над городком, над рекой, над лесами лежало спокойное молчание. И Юля, переходя от арки к арке, забыла про усталость и огорчения. Она будто растворилась в этом покое"
Колокольня дальше будет выполнять и другие, более сложные связующие функции. Функции храма-хранителя, оператора Времени и места, где установлены Колокола - ещё одного символа Крапивинских миров.
Ну и наконец, самое значительное связующее миров "Оранжевого портрета" и "Лоцмана" - это Пустыня. Не знаю, откуда она пришла в мироздание Крапивина - из снов, из других книг ("при чём" ли здесь убивающая пустыня Страны Оз, например?) О Песках я достаточно много говорил в посте про "Ампулу Грина", здесь же только напомню, что Пустыня, Пески - это явление жестокое, враждебное человеку, и если даже это в чём-то и Безлюдные Пространства - то в самой их "нижней", донной, страшной формации. С жизнью Пустыню связывают лишь Колокола (Якоря).
На этом я с аналогиями закончу, пожалуй (хотя продолжать руки чешутся, например, тема книг - в "Портрете" это библиотека, а в "Лоцмане" - ритуал сжигания дневников и эпизод спасения старых книг, а также, поход к старичкам-книготорговцам).
Следующее, что я хотел бы сказать о повести - Сеткин. В книге нам показаны три его жизни. Первая - это жизнь "со стороны". Это вот тот портрет рыжего непоседы, пропадающего по ночам у костров с приятелями, чья библиотечная карточка пестрит бессистемным набором книжек, про чью жизнь кто-нибудь "Носов" или "Сотник" мог бы написать тоже очень хорошую книжку - но совсем-пресовсем другую. Забавную, с приключениями…
Но Крапивин, конечно же, будет писать свою книгу, и в этой книге очень скоро появится второй Фаддей, совсем не похожий:
"- Иногда такой дурацкий сон снится, будто я кого-то предал случайно и тут уж ничего нельзя сделать...
- Какие-то у тебя сны неуютные… - опять поежилась Юля.
- Ну нет, мне и хорошие снятся. Но такой - тоже…
...
- А чего тут не знать? Надо помогать тому, у кого беда сильнее.
- Да… наверно. А с чего у тебя, Фаддейка, такие мысли? Грустные какие-то.
- У меня всякие мысли. Потому что думаются. А с чего трудно сказать. - Он по-взрослому усмехнулся. - Люди про все на свете спрашивают: с чего да почему. И хотят, чтобы одна простая причина была. А причин всегда целая куча, и они перепутываются."
Про этого человека тоже можно написать полноценную повесть - и Крапивин её пишет, и всё это раскроется дальше, когда в действие вступит мама Фаддейки, но это уже будет совсем другая история. Она идёт фоном, она оттеняет основное действие, оттеняет искусно, так, что кажется, будто умудрённый жизненным опытом, но далёкий от всяческих сказок и прочей чепухи человек объясняет свою точку зрения на происходящее - вот, мол, человек без родительского внимания, неприкаянный, нахватался всяческих странных фантазий, чего ж вы хотите?.. Вот до чего доводит жизненная неустроенность.
Ну а мы переходим к третьей жизни проводника-сета… И начинается она в книге тоже с не раз обыгранного ритуала - ритуала, в котором магией служит луч света в темноте.
Про магию кино в Крапивинских книгах я тоже уже писал в обзоре о "Золотом колечке на границе тьмы". О том, как и почему это "кино" в пыльных клетушках стало таким сакральным действом…
…Впрочем, нет. Тут я оказываюсь в сложной ситуации - как скомпоновать этот рассказ-разговор, чтобы не упустить интересное - и, пожалуй, оставлю этот переход на следующий раз, а сейчас задержусь на одной, на первый взгляд небольшой и незначительной теме - но не упомянуть её было бы очень обидно.
Эта тема - библиотеки!
В "Оранжевом портрете" ей уделено совсем не много страниц, две или три. Но как же ёмко и образно это сделано! Описание первого дня Юлиной практики таково, что хочется посвятить этому отдельный пост или даже несколько.
Во-первых, смотрите, какая превосходная тема: портреты читателей по их библиотечным карточкам! Можно было бы запилить у нас опрос или даже попросить реальных библиотекарей поделиться самыми интересными случаями своих "карточек":
"Неожиданно дело оказалось совсем не скучным. За каждым именем Юле представлялись живые мальчишки и девчонки: аккуратные отличницы, берущие книжки по программе; растрепанные троечники, которые читают в основном про шпионов и про космос; юные изобретатели те, что глотают, как «Трех мушкетеров», «Занимательную физику», «Теорию относительности для всех» и свежие номера «Техники молодежи», шумливых октябрят, спорящих из-за очереди на «Буратино» и «Волшебника Изумрудного города», озабоченных десятиклассников, которые перед экзаменами выпрашивают на лишний денек Белинского и Добролюбова…
Некоторые карточки были просто готовые портреты и характеры. Трудно разве представить, например, второклассника Николая Вертишеева, дважды бравшего «Приключения Незнайки», или Эллу Лебедушкину, читающую биографию Рахманинова из серии ЖЗЛ?
Могли, конечно, быть ошибки. Вертишеев мог оказаться тихим мальчонкой, который никогда не вертится на уроках, а Лебедушкина - неуклюжей девицей, не умеющей сыграть гаммы… Но вот попался портрет знакомый и точный! «Фаддей Сеткин»…
(………)Читательские интересы Фаддея Сеткина были крайне разнообразны. Если не сказать - беспорядочны. «Приключения Электроника» и «Оливер Твист», «Словарь юного астронома» и «Воспоминания о сынах полков», «Сказки народов Севера» и «В плену у японцев» капитана Головнина. А еще - «Казаки» Толстого, «Малыш и Карлсон» и «Мифы Востока»
А чего стоит портрет Нины Федосьевны, "строгой" хранительницы библиотечного мира! Которая на поверку:
"…была она очень милая и приветливая. Чем-то походила на Киру Сергеевну. Так похожи друг на друга бывают пожилые женщины, всю жизнь проработавшие в библиотеках, театрах или музеях.
Юле Нина Федосьевна очень обрадовалась. Во-первых, по доброте душевной, во-вторых, потому что «видите ли, как получилось, Юленька, одна наша сотрудница вышла на пенсию и уехала к сыну, а вторая в декретном отпуске. И я кручусь, кручусь и ежедневно прихожу в отчаяние…».
Она мелко засмеялась, прижимая кончики пальцев к седым вискам".
Посмотрите, в этом коротком описании - удивительно ёмкий и точный портрет! Особенно вот эта последняя фраза, жест, так хорошо подмеченный и показанный автором. Кто из нас не видел таких женщин в библиотеках?
…Кстати, насчёт похожести друг на друга пожилых женщин, "всю жизнь проработавших в библиотеках, театрах или музеях". Здесь я бы добавил интересный момент, который Крапивин подмечает, но отчётливо не проговаривает. Да, такие женщины кажутся очень похожими друг на друга - но только пока их сравниваешь по отдельности! Хочу привести пример из своей жизни - у нас в институтской профкомовской библиотеке работали две женщины, которые по внешним приметам и даже по таким вот жестам очень походили друг на друга и входили в этот вот ряд. Но при этом они были всё-таки очень разные, только чтобы это понять, надо было именно познакомиться с ними - а мне случилось подолгу беседовать с ними, слушать их рассказы о своей жизни. Неуместно тут перемывать чужие косточки, но впечатление сложилось разное. А ведь вот так, издали, по коротким общениям на книжные темы - эти женщины казались почти неотличимы - в интересах, жестах… Получается, Библиотеки действительно как бы "гримируют" своих служителей со временем, делают их похожими друг на друга. Внешне.
Ещё одна мысль, которая приходит в голову, когда читаешь про библиотеку. Это вот то ощущение робости, особенно поначалу, которое охватывает "домашнего" читателя, первый раз соприкоснувшегося с миром Библиотеки. Я помню его, и это тоже могло бы стать поводом для интересного разговора. Также хотелось бы спросить нынешних библиотекарей - времена изменились? Дети по-прежнему робеют перед таинством библиотеки и её Хранителя - хотя бы в первый раз - или библиотеки уже изначально представляются им самым обычным местом, вроде магазина?
Ну и последнее замечание о библиотеке. Мне показалось странным, что Фаддейку так возмутила "Аэлита" Толстого, что он даже поссорился с Ниной Федосьевной, назвав эту книгу ложью. Ведь получается, что сама по себе книга оказалась достаточно хороша, чтобы у Фаддейки было желание верить в мир Аэлиты - если бы она была ему просто скверно написанной, он сказал бы, наверное, что книга плохая. Но здесь, оказывается, Толстой достаточно искусен, чтобы заставлять его верить в мир, о котором Фаддейка знает иную, свою правду, и именно это вызывает его возмущение.
Есть у меня такое ощущение, что "Оранжевый портрет…" и "Лоцман" - взаимные переотражения. Часто так бывает, что писатель, создав какой-нибудь удачный с точки зрения развития идеи рассказ, позже перерабатывает его в повесть или роман. Но здесь-то всё совсем иначе - "Оранжевый портрет" никакой переработке не подлежал и в ней не нуждался. Скорее, здесь эффект отражения тех или иных событий, судеб - в зеркалах времён, пространств и других жизней. Явление, куда более запутанное, чем многомерные существования Вечных Героев Муркока, в чьих судьбах, кажется, меняются только внешние атрибуты…
Сходств у "Оранжевого портрета" и "Лоцмана" множество. Я даже не буду пытаться перечислить их все, это и не нужно, наверное, но для порядка (да и потом - вдруг кому-то покажется интересным) назову несколько.
Ну, самое первое, это "побег" героя. И один из героев оказывается "лоцманом пространств". Один из героев "Портрета", Юля, попроще. Да и "лоцманства", как такового, пока что нет, но узнавание отчётливое.
Дорога. Дорога там есть в начале и в конце. Первая дорога - это просто путь, перемещение в пространстве, которое совершает герой, этакий ритуал, начальная инициация Пути истинного. Чтобы вступить на Дорогу настоящую - надо вначале совершить некое путешествие по дороге обычной. Отбросить старое, отказаться от привычного, разрушить что-то позади, решится на Изменение. Без этого Дороги быть не может. Дорога ведь не просто перемещение в пространстве, это, в том числе, некий отказ от Прошлого в обмен на обещание чего-то иного.
…В "Лоцмане" начало - побег и случайная встреча - в общем-то структурно похожи, но выглядят иначе. Может быть, потому, что читая "Лоцмана" я был отчасти подготовлен к тому, что начнётся какая-то "чертовщина", я ждал всего, чего угодно - и "всё, что угодно" не преминуло произойти - а старушка, владелица загадочного "сундучка", изначально сделала заявку на эту самую "чертовщину"… да что старушка - сам Решилов с его "побегом" уже выбивался из всех обыденных схем.
С Юлей всё не так. Вся первая четверть повести уверяет нас, что происходящее - самая обычная, чуть звонкая от какого-то невесомого дрожания путевых струн, жизнь. Что ничего ТАКОГО тут не случится. Никаких, простите, этих ваших ковров-самолётов… островов с Ящерами и прочих гиперпространственных суперкрейсеров.
Даже не знаю, умышленно водил нас за нос Крапивин, или он и вправду в начале не знал, куда выведет его дорога? Нет, я помню-помню, сказки о том, что профессиональный писатель может не знать, что у него напишется на следующей странице, это из времён романтических и несерьёзных…
Так или иначе, но пространства в "Оранжевом портрете" жёстко разделены, разграничены, и даже в самом конце не очень понятно, был ли Марс иттов фантазией "потомка мореплавателя" - или маму Фаддейки ещё ждут впереди Очень Интересные Сюрпризы…
Но продолжим аналогии дальше.
Колокольня здесь не так явно перекликается с Подгорьем. Однако, безусловно, перекликается. Колокольня - это вообще многозначный символ, и здесь в самом начале он: символ изменения видения мира.
"Юля только мельком глянула вверх и сразу шагнула к окну.
За высокими арками окон распахнулся золотисто-зеленый вечерний мир. Облака лежали над землей, как плавучие острова в прозрачной воде над морским дном. Невысокое, но яркое еще солнце висело над кромкой леса. Городок раскинулся внизу кучками затерянных среди деревьев крыш. Даже монастырский храм казался отсюда не очень большим. За домами одиноко дымила черная труба - наверно, это была электростанция, которая «забрала воду». Но воды еще хватало. Талья в своих верховьях была довольно широка. От края до края земли она легла, как розовато-ребристая просторная дорога. Лишь кое-где чернели на воде коварные пятнышки: там торчали со дна валуны, выдавая мелководье.
Земля была удивительно большая, но уютная и ласковая. Над городком, над рекой, над лесами лежало спокойное молчание. И Юля, переходя от арки к арке, забыла про усталость и огорчения. Она будто растворилась в этом покое"
Колокольня дальше будет выполнять и другие, более сложные связующие функции. Функции храма-хранителя, оператора Времени и места, где установлены Колокола - ещё одного символа Крапивинских миров.
Ну и наконец, самое значительное связующее миров "Оранжевого портрета" и "Лоцмана" - это Пустыня. Не знаю, откуда она пришла в мироздание Крапивина - из снов, из других книг ("при чём" ли здесь убивающая пустыня Страны Оз, например?) О Песках я достаточно много говорил в посте про "Ампулу Грина", здесь же только напомню, что Пустыня, Пески - это явление жестокое, враждебное человеку, и если даже это в чём-то и Безлюдные Пространства - то в самой их "нижней", донной, страшной формации. С жизнью Пустыню связывают лишь Колокола (Якоря).
На этом я с аналогиями закончу, пожалуй (хотя продолжать руки чешутся, например, тема книг - в "Портрете" это библиотека, а в "Лоцмане" - ритуал сжигания дневников и эпизод спасения старых книг, а также, поход к старичкам-книготорговцам).
Следующее, что я хотел бы сказать о повести - Сеткин. В книге нам показаны три его жизни. Первая - это жизнь "со стороны". Это вот тот портрет рыжего непоседы, пропадающего по ночам у костров с приятелями, чья библиотечная карточка пестрит бессистемным набором книжек, про чью жизнь кто-нибудь "Носов" или "Сотник" мог бы написать тоже очень хорошую книжку - но совсем-пресовсем другую. Забавную, с приключениями…
Но Крапивин, конечно же, будет писать свою книгу, и в этой книге очень скоро появится второй Фаддей, совсем не похожий:
"- Иногда такой дурацкий сон снится, будто я кого-то предал случайно и тут уж ничего нельзя сделать...
- Какие-то у тебя сны неуютные… - опять поежилась Юля.
- Ну нет, мне и хорошие снятся. Но такой - тоже…
...
- А чего тут не знать? Надо помогать тому, у кого беда сильнее.
- Да… наверно. А с чего у тебя, Фаддейка, такие мысли? Грустные какие-то.
- У меня всякие мысли. Потому что думаются. А с чего трудно сказать. - Он по-взрослому усмехнулся. - Люди про все на свете спрашивают: с чего да почему. И хотят, чтобы одна простая причина была. А причин всегда целая куча, и они перепутываются."
Про этого человека тоже можно написать полноценную повесть - и Крапивин её пишет, и всё это раскроется дальше, когда в действие вступит мама Фаддейки, но это уже будет совсем другая история. Она идёт фоном, она оттеняет основное действие, оттеняет искусно, так, что кажется, будто умудрённый жизненным опытом, но далёкий от всяческих сказок и прочей чепухи человек объясняет свою точку зрения на происходящее - вот, мол, человек без родительского внимания, неприкаянный, нахватался всяческих странных фантазий, чего ж вы хотите?.. Вот до чего доводит жизненная неустроенность.
Ну а мы переходим к третьей жизни проводника-сета… И начинается она в книге тоже с не раз обыгранного ритуала - ритуала, в котором магией служит луч света в темноте.
Про магию кино в Крапивинских книгах я тоже уже писал в обзоре о "Золотом колечке на границе тьмы". О том, как и почему это "кино" в пыльных клетушках стало таким сакральным действом…
…Впрочем, нет. Тут я оказываюсь в сложной ситуации - как скомпоновать этот рассказ-разговор, чтобы не упустить интересное - и, пожалуй, оставлю этот переход на следующий раз, а сейчас задержусь на одной, на первый взгляд небольшой и незначительной теме - но не упомянуть её было бы очень обидно.
Эта тема - библиотеки!
В "Оранжевом портрете" ей уделено совсем не много страниц, две или три. Но как же ёмко и образно это сделано! Описание первого дня Юлиной практики таково, что хочется посвятить этому отдельный пост или даже несколько.
Во-первых, смотрите, какая превосходная тема: портреты читателей по их библиотечным карточкам! Можно было бы запилить у нас опрос или даже попросить реальных библиотекарей поделиться самыми интересными случаями своих "карточек":
"Неожиданно дело оказалось совсем не скучным. За каждым именем Юле представлялись живые мальчишки и девчонки: аккуратные отличницы, берущие книжки по программе; растрепанные троечники, которые читают в основном про шпионов и про космос; юные изобретатели те, что глотают, как «Трех мушкетеров», «Занимательную физику», «Теорию относительности для всех» и свежие номера «Техники молодежи», шумливых октябрят, спорящих из-за очереди на «Буратино» и «Волшебника Изумрудного города», озабоченных десятиклассников, которые перед экзаменами выпрашивают на лишний денек Белинского и Добролюбова…
Некоторые карточки были просто готовые портреты и характеры. Трудно разве представить, например, второклассника Николая Вертишеева, дважды бравшего «Приключения Незнайки», или Эллу Лебедушкину, читающую биографию Рахманинова из серии ЖЗЛ?
Могли, конечно, быть ошибки. Вертишеев мог оказаться тихим мальчонкой, который никогда не вертится на уроках, а Лебедушкина - неуклюжей девицей, не умеющей сыграть гаммы… Но вот попался портрет знакомый и точный! «Фаддей Сеткин»…
(………)Читательские интересы Фаддея Сеткина были крайне разнообразны. Если не сказать - беспорядочны. «Приключения Электроника» и «Оливер Твист», «Словарь юного астронома» и «Воспоминания о сынах полков», «Сказки народов Севера» и «В плену у японцев» капитана Головнина. А еще - «Казаки» Толстого, «Малыш и Карлсон» и «Мифы Востока»
А чего стоит портрет Нины Федосьевны, "строгой" хранительницы библиотечного мира! Которая на поверку:
"…была она очень милая и приветливая. Чем-то походила на Киру Сергеевну. Так похожи друг на друга бывают пожилые женщины, всю жизнь проработавшие в библиотеках, театрах или музеях.
Юле Нина Федосьевна очень обрадовалась. Во-первых, по доброте душевной, во-вторых, потому что «видите ли, как получилось, Юленька, одна наша сотрудница вышла на пенсию и уехала к сыну, а вторая в декретном отпуске. И я кручусь, кручусь и ежедневно прихожу в отчаяние…».
Она мелко засмеялась, прижимая кончики пальцев к седым вискам".
Посмотрите, в этом коротком описании - удивительно ёмкий и точный портрет! Особенно вот эта последняя фраза, жест, так хорошо подмеченный и показанный автором. Кто из нас не видел таких женщин в библиотеках?
…Кстати, насчёт похожести друг на друга пожилых женщин, "всю жизнь проработавших в библиотеках, театрах или музеях". Здесь я бы добавил интересный момент, который Крапивин подмечает, но отчётливо не проговаривает. Да, такие женщины кажутся очень похожими друг на друга - но только пока их сравниваешь по отдельности! Хочу привести пример из своей жизни - у нас в институтской профкомовской библиотеке работали две женщины, которые по внешним приметам и даже по таким вот жестам очень походили друг на друга и входили в этот вот ряд. Но при этом они были всё-таки очень разные, только чтобы это понять, надо было именно познакомиться с ними - а мне случилось подолгу беседовать с ними, слушать их рассказы о своей жизни. Неуместно тут перемывать чужие косточки, но впечатление сложилось разное. А ведь вот так, издали, по коротким общениям на книжные темы - эти женщины казались почти неотличимы - в интересах, жестах… Получается, Библиотеки действительно как бы "гримируют" своих служителей со временем, делают их похожими друг на друга. Внешне.
Ещё одна мысль, которая приходит в голову, когда читаешь про библиотеку. Это вот то ощущение робости, особенно поначалу, которое охватывает "домашнего" читателя, первый раз соприкоснувшегося с миром Библиотеки. Я помню его, и это тоже могло бы стать поводом для интересного разговора. Также хотелось бы спросить нынешних библиотекарей - времена изменились? Дети по-прежнему робеют перед таинством библиотеки и её Хранителя - хотя бы в первый раз - или библиотеки уже изначально представляются им самым обычным местом, вроде магазина?
Ну и последнее замечание о библиотеке. Мне показалось странным, что Фаддейку так возмутила "Аэлита" Толстого, что он даже поссорился с Ниной Федосьевной, назвав эту книгу ложью. Ведь получается, что сама по себе книга оказалась достаточно хороша, чтобы у Фаддейки было желание верить в мир Аэлиты - если бы она была ему просто скверно написанной, он сказал бы, наверное, что книга плохая. Но здесь, оказывается, Толстой достаточно искусен, чтобы заставлять его верить в мир, о котором Фаддейка знает иную, свою правду, и именно это вызывает его возмущение.