2022. Абрамцево, часть 3. Драма в Лукоморье.
Сегодня Рина Незеленая продолжает рассказывать об Абрамцево и его жителях ( Начало, Продолжение).
И это время пришло.
В 1919 году, в страшные годы безвременья и атеизма, когда искоренялись основы русской жизни, когда отрицалось прошлое, в минуты отчаянья, сомнений и муки Александре Саввичне Мамонтовой, младшей дочери Саввы Ивановича, пришло письмо от Павла Флоренского - умнейшего человека России, учёного, священника, математика: "Я верю и надеюсь, что, исчерпав себя, нигилизм докажет своё ничтожество, вызовет ненависть к себе и тогда после краха этой мерзости, сердца и умы... наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, святой Руси... Тогда Абрамцево и Ваше Абрамцево будут оценены: тогда будут холить и беречь каждое брёвнышко Аксаковского дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве".
Так заканчивается книга В.А. Бахревского «Савва Мамонтов». Замечательная книга! Посмотрите, сколько стикеров в книге и как хочется поделиться мыслями автора с вами, дорогие читатели.
Если вы однажды посетите Абрамцево, вы будете возвращаться туда вновь и вновь. Вместе с книгой я тоже возвратилась туда.
Жизнь Саввы Ивановича Мамонтова, железнодорожного магната, мецената и театрала, можно рассмотреть по картинам художников Мамонтовского художественного кружка.
Мамонтовский кружок - это уникальное явление московской культурной жизни последней трети XIX столетия. Не являясь официальной художественной организацией, он сплотил многих талантливых людей, объединенных одной страстью - к творчеству и красоте. Идейным вдохновителем, покровителем и неутомимым членом кружка стал Савва Иванович Мамонтов.
Посмотрите сколько картин написано в Абрамцево!
Художник Михаил Васильевич Нестеров в письме к сестре писал:
«… Абрамцево знаменито тем, что все знаменитости писали его окрестности, и еще знаменитей своей церковью, где все картины и образы принадлежат корифеям современного искусства: Васнецову, Репину, Поленову, Сурикову и др. Тут знаменитый эскиз Васнецова для собора св. Владимира -„Богоматерь с предвечным младенцем“. У Мамонтова все рисуют, играют или поют. Семья артистов и друзья артистов…»
Вот И.Е. Репин. Абрамцево. 1880 г.
И.Е. Репин. Летний пейзаж (В.А. Репина на мостике в Абрамцево). 1879 г.
…Адриану Прахову Илья Ефимович сообщал: «Были мы у Мамонтовых и, несмотря на скверную погоду, время провели чудесно. Я склонен думать, что Абрамцево лучшая в мире дача, это просто идеал!»
Кисть у Репина была скорая. За полтора месяца жизни в Абрамцево он написал «Портрет мальчика» - Всеволода Мамонтова, «Портрет Мстислава Прахова», «Портрет А. А. Гофман», «Веру Репину в белом платье в саду», «Пейзаж близ Абрамцева», «После пожара в деревне близ Абрамцева», множество женских и мужских фигур, сделал рисунок «Крестный ход в дубовом лесу», «Крестьянский дворик», начал портрет Елизаветы Григорьевны, работая очень короткими урывками, написал «Портрет Саввы Ивановича», с маху сделал натюрморт «Букет цветов» и первый эскиз картины «Запорожцы».
Вот В. Д. Поленов. Верхний пруд в Абрамцеве. 1882 г.
А это его же картина. Березовая аллея в Абрамцево. 1880 г.
Опять В.Д. Поленов. На лодке. Абрамцево. 1880 г.
В.Д. Поленов. Заросший пруд
В.Д. Поленов. Пруд в Абрамцево. 1883 г.
В.Д. Поленов. Осень в Абрамцево. 1890 г.
В.Д. Поленов. Речка Воря. 1880 г.
Сестра В.Д. Поленова Е.Д. Поленова в картинах: Аллея ранней весной. 1887 г.
Е.Д. Поленова. У опушки леса. Купальницы. 1885 г.
Е.Д. Поленова. Заводь в Абрамцево. 1888 г.
Там же В.М. Васнецов написал свою Аленушку. 1881 г. и Иван-царевича на сером волке.
А.М. Васнецов. Абрамцевские дали. 1880 г.
А.М. Васнецов. Лесная тропинка. Абрамцево. 1885 г.
А.М. Васнецов. Осинки. Абрамцево. 1886 г.
К.А.Коровин. Речка Воря. 1880-е.
К.А. Коровин. Пруд. Осень. 1890-е
К.А. Коровин. В лодке. 1888 г.
М. В. Нестеров. Видение отроку Варфоломею. 1889-1890 гг.
М.В. Нестеров. Пустынник. 1888 г.
А вот А.А. Киселев. Цветочный сад в Абрамцево. 1880 г.
И.С. Остроухов. Первая зелень. 1888 г.
Еще И.С. Остроухов. Золотая осень. 1886 г.
В.А. Серов. Зима в Абрамцево. 1886 г.
М.В. Нестеров. Пейзаж в окрестностях Абрамцево. 1889 г.
Каким я увидела Абрамцево весной ранней весной 2016 года я уже рассказывала тут и тут.
- Абрамцево, Абрамцево, - напевал Савва Иванович.
В «Дневнике» (супруги Саввы Ивановича Елизаветы Григорьевны Мамонтовой в девичестве Сапожниковой) читаем: «22 марта, в воскресенье, муж, Николай Семенович Кикин и я поехали его посмотреть».
На станции ждали розвальни. Ехали просекой монастырского леса, монастырь этот был в Хотькове.
День выдался ясный, снег пламенел на солнце, и на губах был вкус весны. Огромные темные ели словно бы расступались перед желанными жданными гостями. Выехали к речке.
- Это Воря, - сказал Савва Иванович.
И тут на горе они увидели серый с красной крышей дом.
Сердце у Елизаветы Григорьевны тихонько ёкнуло, Савва Иванович заглянул ей в глаза и сжал руку.
Вот такими они были красивыми, счастливыми:
Было все: деньги, связи, а главное любовь.
Много путешествовали. В Париже познакомились с Тургеневым.
…выяснилось: Мамонтовы - владельцы Абрамцева.
- Ах, Абрамцево! - И глаза Ивана Сергеевича подозрительно заблестели. - Я любил Сергея Тимофеевича. Ах, Господи! Как было молодо! Сколько надежд. Как горел Константин Сергеевич! А какие затеивались рыбалки на Воре! Это уже обязательно. Без рыбалки не обходилось. До сих пор физически чувствую прозрачность Вори. А дубы! Пушкинские. В Абрамцеве Лукоморье. Там оно, там!
Брак казался очень счастливым. У них было пятеро деток : Сергей, Андрей, Всеволод, Вера, Александра. Начальные буквы их имен в сумме образуют имя их отца - Савва.
У Мамонтовых весело. У Мамонтовых домашний театр.
Вот несколько писем:
28 декабря 1883 г.
Е. Г. Мамонтова - Н. В. Поленовой
«В доме у нас каждый день репетиции, то одна антреприза, то другая, т. е. Савва и Сережа. Сергея ужасно жаль… вся его компания жаждет играть, и ничего не выходит, так как взрослые заняты оперой. Наконец мы сегодня сжалились над ними и предложили повторить „Снегурочку“, так, запросто, между своими. Они ухватились за это. Васнецов, конечно, тотчас увлекся, и пошла работа, всех актеров собрали… Спиро будет играть царя… а Весну, нечего делать, беру я на себя. Сергей будет Мизгирем…»
31 декабря 1883 г.
С. И. Мамонтов - В. Д. Поленову
«Хочется написать тебе длинный и подробный ответ, но, сказать по правде, репетиции «Алой розы», постановка и всякие хозяйственные хлопоты (не говоря уже об железных дорогах, которые все-таки забывать не приходится) настолько абсорбируют меня, что я не найду времени расписать тебе все как следует…
Опера наша вышла сверх ожидания так интересна, что можно смело сказать, что в сокровищницу русского творчества поступает новый и небезынтересный вклад, и я хожу по этому случаю именинником…»
«Алая роза» - пьеса по сказке Аксакова «Аленький цветочек». Савва Иванович ради живописности перенес действие в Испанию, поменял скромный российский аленький цветочек на пышную розу.
1 января 1884 г.
Е. Г. Мамонтова - Н. В. Поленовой
«...Вчера раза три принималась я за письмо к тебе, и все напрасно… Буквально с утра до вечера провозилась с костюмами, а ведь ты знаешь, как это происходит, каждый является со своим требованием, а особенно Спиро, с ним просто беда, но дело у нас идет очень весело, ужасно много комических происшествий, а следовательно и смеху… Что тебе сказать об нашей настоящей жизни?.. После завтрака приезжает Ел. Дм., и у меня в спальной на полу открывается мастерская вплоть до обеда. После обеда одевать актеров и репетиция, до третьего часа и почти положительно каждый день так».
5 января 1884 г.
Е. Г. Мамонтова - Н. В. Поленовой
«Вчера мне принесли твое письмо в очень критическую минуту, а именно в то время из меня делали Весну для „Снегурочки“… Виктор Михайлович так увлекся постановкой, как только он один и умеет увлекаться, а за собой и нас всех увлек. Бедная „Алая Роза“ отошла для нас даже на второй план. Какого царя Берендея создал Спиро - чудо!..»
9 января 1884 г.
Е. Д. Поленова - Н. В. Поленовой
«Ну, Наташа, уж и „Роза“ же вышла! Представь себе, идет опера при стечении публики более ста человек…»
«У нас идет такая суета, страх, - сообщает Елизавета Григорьевна Наташе Поленовой о постановке „Черного тюрбана“. -
Репетиции каждый вечер, пишут декорации, рисуют афиши, шьют костюмы… Одним словом, шум и суета с десяти утра до двух ночи. Я хотя подчас всем этим и очень утомляюсь, но отсутствие вечного чужестранного элемента меня сильно радует. Жаль только, что детям приходится работать над такою глупой вещью. Дрюша так хорош, что хотелось бы его силы приложить к чему-нибудь более серьезному. Беда моя, что я не могу просто относиться и веселиться со всеми заодно… И здесь опять несу роль полиции и цензуры. Савва так увлекается, что совсем теряет меру и заставляет детей говорить и петь совсем неподобающие вещи, а меня это возмущает, и я воюю. Многое кое-что за эти дни отвоевала…»
Чужестранный элемент, отсутствию которого Елизавета Григорьевна радуется, это приглашенные со стороны певцы и музыканты, наполнявшие дом во время постановки «Алой розы».
Сил любителей не хватило, но когда есть деньги - трудности одолимы. Пригласили молоденьких учениц консерватории, и среди них талантливую Татьяну Любатович, пригласили струнный квартет Большого театра.
Так рождалась частная опера.
Кармен-Любатович увлекала партнеров, и отвечать на ее игру рутинным отбыванием на сцене было нельзя. Татьяна Спиридоновна очень нравилась Савве Ивановичу, но выдающейся актрисой она так и не стала, хотя роли получала самые заглавные и выигрышные.
Елизавета Григорьевна вступала в сорокалетие, для Саввы Ивановича она уже «мама». Он уважает жену, но для нее чужды его театральные дела, вся эта легкая, развязная, околотеатральная публика, льстивое итальянское жулье в образе Энрико Бевиньяни, все эти актрисы и актриски.
Елизавета Григорьевна уходит с головою в дела своей кустарной мастерской. Она молится Господу, соблюдает все посты.
У Саввы Ивановича - железные дороги, театр, обворожительная Любатович. У Елизаветы Григорьевны - Абрамцево, дети, чистая вера в Иисуса Христа, мастерская резчиков.
Трещинки пробежали и по старым друзьям. Одни сохраняли верность Елизавете Григорьевне, прежнему неделимому Абрамцеву, другие теснились вокруг Саввы Ивановича. Сам же он души не чаял в Костеньке Коровине.
Талантливый шалопай мог месяцами бездельничать и в считанные дни исполнить месячную работу десятков людей.
Константин Коровин в мрачную пору своей парижской эмиграции вспоминал ту, ушедшую навсегда благословенную Россию. «Москва была богата и избалована… Довольство жизнью было полное. Рынки были завалены разной снедью - рыбой, икрой, птицей, дичью, поросятами. Промышленность шла, Россия богатела… Из-за границы поступало все самое лучшее… Летние сады развлечений были полны иностранными артистами - оперетка, загородные бега и скачки, рестораны были полны посетителями, там пели венгерские, цыганские, румынские хоры… Но странно, несмотря на довольство жизнью, многие из поместий и городов стремились уехать заграницу… Я нигде не видел лета лучше, чем в России, и не знаю моря и берега лучше Крыма. Но Крым считался „не то“.
Семья не распалась не только потому, что детей было жалко. Развестись - ославить подрастающих девочек, уже невест. Для Елизаветы Григорьевны ее слово «да» под венцом - обет Богу. Обманутая, оскорбленная, она смиряется и несет свой крест, не жалуясь, не протестуя… Теряя мужа, Елизавета Григорьевна не знала предательства старых друзей дома. Для Поленова, Антокольского, для Васнецовых, Неврева, Остроухова, для Серова, для отдалившегося Репина - Абрамцево и дом на Садово-Спасской - это не Савва Иванович, прежде всего это - Савва Иванович и Елизавета Григорьевна.
Но все еще Михаил Александрович Врубель пишет сестре: «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять меня обдает, нет, не обдает, а слышится мне та интимная национальная нотка, которую мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте».
В начале 90-х годов Мамонтов задумал создать конгломерат связанных между собой промышленных и транспортных организаций. Он приступил к реконструкции взятого у казны Невского судостроительного и механического завода в Петербурге, приобрел Николаевский металлургический завод в Иркутской губернии. Эти предприятия должны были обеспечить транспортными средствами Московскую-Ярославско-Архангельскую железную дорогу, директором правления которой он был, а также продолжить ее строительство, что позволило бы энергичнее осваивать русский Север. В кассе Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги была обнаружена крупная недостача.
Обвинили Савву Мамонтова, а также ряд его помощников. Мамонтовский дом на Садовой был подвергнут обыску. Но в доме у него ничего не нашли. На самого Мамонтова был наложен крупный штраф в размере ста тысяч рублей. Так человек необычайных дарований, успешный, огромный и яркий - оказался в заключении.
Дело это очень темное давно уже раскрыли. Не буду описывать подробно схему махинации государственного уровня и вовлечения в процесс Саввы Ивановича Мамонтова. Все это описано в книге В.А. Бахревского. Скажу только, что участвовал в процессе и граф С.Ю.Витте.
Художники, все кого привечал Мамонтов:
написали ему письмо и 9 апреля Савва Иванович читает его в тюрьме:
«Христос Воскресе, дорогой Савва Иванович!
Все мы, твои друзья, помня светлые прошлые времена, когда нам жилось так дружно, сплоченно и радостно в художественной атмосфере приветливого родного круга твоей семьи, близ тебя, - все мы в эти тяжелые дни твоей невзгоды хотим хоть чем-нибудь выразить тебе наше участие.
Твоя чуткая художественная душа всегда отзывалась на наши творческие порывы. Мы понимали друг друга без слов и работали дружно, каждый по-своему. Ты был нам другом и товарищем. Семья твоя была нам теплым пристанищем на нашем пути; там мы отдыхали и набирались сил. Эти художественные отдыхи около тебя, в семье твоей, были нашими праздниками.
Сколько намечено и выполнено в нашем кружке художественных задач и какое разнообразие: поэзия, музыка, живопись, скульптура, архитектура и сценическое искусство чередовались.
Прежде всего вспоминаются нам те чудные вечера в твоем доме, проводимые за чтением великих созданий поэзии, - эти вечера были началом нашего художественного единения. Мы шли в твой дом, как к родному очагу, и он всегда был открыт для нас. Исполнение многих наших больших работ значительно облегчалось благодаря тому, что твои мастерские давали нам гостеприимный приют; в них работалось легко рядом с тобою, работавшим свои скульптуры. С тобою же вместе, с таким общим энтузиазмом и порывом, создалась и церковь в Абрамцеве. Дальше мы перешли к сценическим постановкам, а ты - к первым опытам сценического творчества. Чудным воспоминанием остались для нас постановки в твоем доме сперва живых картин, потом твоих мистерий: „Иосифа“ и „Саула“ и, наконец, „Двух миров“, „Снегурочки“, твоих сказок и комических пьес. То было уже началом твоей главной последующей художественной деятельности.
С домашней сцены художественная мысль перешла на общественное поприще, и ты как прирожденный артист именно сцены начал на ней создавать новый мир истинно прекрасного. Все интересующиеся и живущие действительным искусством приветствовали твой чудесный почин. После „Снегурочки“, „Садко“, „Царя Грозного“, „Орфея“ и других всем эстетически чутким людям уже трудно стало переносить шаблонные чудеса бутафорного искусства. Мир художественного театра и есть мир твоего действительного творчества. Вэтой сфере искусства у нас твоими усилиями сделано то, что делают признанные реформаторы в других сферах. И роль твоя для нашей русской сцены является неоспоримо общественной и должна быть закреплена за тобою исторически.
Мы, художники, для которых без высокого искусства нет жизни, провозглашаем тебе честь и славу за все хорошее, внесенное тобою в родное искусство, и крепко жмем тебе руку.
Шлем тебе две книги: одна - всемирная, из нее ты не раз черпал вдохновение для своих работ; другая - сборник драгоценнейших самоцветных камней, извлеченных из глубин народного русского творчества. Прими их и цени не как дар, а как знак нашей искренней к тебе дружбы и сердечной привязанности.
Молим Бога, чтобы он помог тебе перенести дни скорби и испытаний и вернуться скорее к новой жизни, к новой деятельности добра и блага. Обнимаем тебя крепко.
Твои друзья: Виктор Васнецов, Василий Поленов, И. Репин, М. Антокольский, Н. Неврев, В. Суриков, Ап. Васнецов, Илья Остроухов, Валентин Серов, Н. Кузнецов, М. Врубель, Ал. Киселев, К. Коровин».
В черновиках стоят еще две фамилии: Левитан, очень больной уже в то время, и Римский-Корсаков.
23 июня 1900 года началось слушание дела Мамонтова в суде. Обвинителем выступал прокурор Московской судебной палаты П. Г. Курлов, защищал знаменитый Федор Никифорович Плевако.
Федор Никифорович наметанным взглядом сразу определил слабость главного пункта обвинения. «Ведь хищение и присвоение, - говорил он, - оставляют следы: или прошлое Саввы Ивановича полно безумной роскоши, или настоящее - неправедной корысти. А мы знаем, что никто <….> не указал на это. Когда же, отыскивая присвоенное, судебная власть с быстротой, вызываемой важностью дела, вошла в его дом и стала искать незаконно награбленное богатство, она нашла 50 рублей в кармане, вышедший из употребления железнодорожный билет, стомарковую немецкую ассигнацию…Но рассудите, что же тут было? - вопрошал Плевако. - Преступление хищника иди ошибка расчета? Грабеж или промах? Намерение вредить Ярославской дороге или страстное желание спасти ее интересы?».
Заключительные слова Плевако были, как всегда, столь же находчивы, сколь эффектны: «Если верить духу времени, то - «горе побежденным!». Но пусть это мерзкое выражение повторяют язычники, хотя бы по метрике они числились православными или реформаторами. А мы скажем: «пощада несчастным!».
Суд признал факт растраты. Но все подсудимые были оправданы. Газеты печатали речь Плевако, цитировали ее, комментировали: «Плевако освободил Савву Мамонтова!».
Жить Савва Иванович отправился на окраину Москвы, за Бутырскую заставу. Отныне его пристанище в доме Иванова, 2-й участок Сущевской части, рядом с гончарной мастерской, владелицей которой была Александра Саввишна.
Никаких средств к существованию, кроме этой мастерской, у Мамонтова не осталось, был долг - сто тысяч рублей.
Скосили поле жизни, остались дожинки…и внуки.
В.А. Бахревский очень хорошо описывает дружбу В.И. Сурикова с С.И. Мамонтовым:
Но в это тяжкое время, когда жизнь перестала быть желанной, Бог послал ему Сурикова. Василий Иванович тоже чувствовал себя одиноким, спасался гитарой. Мог играть с утра до ночи, сам для себя. А тут слушатель сыскался.
Бежали пальцы по струнам, извлекали из самой тонкой, серебряной, пронзительную сладкую грусть. И видел себя Василий Иванович в белом, в чистом поле, когда ехал он на санях за славою через всю Сибирь. Ехал и ехал, пока не влетел головой в окошко, выпав из раскатившихся розвальней. А Савва Иванович под ту музыку на коне себя представлял, рядом со своим Ала-Верды, в такой далекой, в жемчужной от давности Персии.
- Было ли это? - спрашивал Савва Иванович Сурикова, и тот уверенно отвечал:
- Приснилось! Всё приснилось! Вся наша жизнь - сон.
- А «Боярыня Морозова»? А «Покорение Сибири»?
- Вот это не сон. Это явь. За «Покорение Сибири» государь мне отвалил сорок тысяч. Ни один из русских художников таких денег за картину не получал.
- Деньги - сон, Василий Иванович, а вот железные мои дороги - это явь. Мы сидим с тобой, песни поем, а поезда-трудяги бегут, вагоны тащат. Рельсы подрагивают, колеса постукивают. Жизнь, верно, приснилась, а дороги железные - явь.
- Савва Иванович, сколько же было у тебя денег, когда тебя разорили?
- Денег-то как раз и не было. Деньги под замком грех держать, они работать должны. А было у меня два дома в Москве, имение во Владимирской губернии, недалеко от Абрамцева. Земля на Черном море, на самом побережье, боры, лесопильные заводы на Севере. Претензий кредиторов набралось на 2230 тысяч рублей, а я имел недвижимости, не считая дороги и заводов, на 2660 тысяч.
- И ограбили?!
- И ограбили.
- Кто-то ведь очень постарался!
- Да уж постарались.
- Отчего же в тебе зла нет на твоих грабителей?
- Да ведь сам виноват. Деньги не знают дружбы. Они - змея, а я забыл.
- Тогда давай песни петь. - И трогал струны.
Суриков открыл Савве Ивановичу заветный сундучок народного богатства, сундук с песнями.
Умер Савва Иванович Мамонтов в марте 1918 года в возрасте 77 лет. Похороны были очень скромные, из-за происходящей в стране неразберихи друзей рядом не оказалось, кто-то оказался на чужбине, кто-то был тяжко болен. Случайный прохожий, узнав, что хоронят знаменитого Савву Мамонтова, горестно вздохнул: «Такого человека похоронить, как следует, не могут…»
Похоронен С.И. Мамонтов в Абрамцеве у Спасской церкви.
Памятник ему в Сергиевом Посаде около вокзала Московско-Ярославской железной дороги:
Ухожу с сознанием, что никому зла намеренно не делал, кому делал добро, тот вспомнит меня в своей совести. Фарисеем никогда не был. /из записки С.И. Мамонтова/
И это время пришло.
В 1919 году, в страшные годы безвременья и атеизма, когда искоренялись основы русской жизни, когда отрицалось прошлое, в минуты отчаянья, сомнений и муки Александре Саввичне Мамонтовой, младшей дочери Саввы Ивановича, пришло письмо от Павла Флоренского - умнейшего человека России, учёного, священника, математика: "Я верю и надеюсь, что, исчерпав себя, нигилизм докажет своё ничтожество, вызовет ненависть к себе и тогда после краха этой мерзости, сердца и умы... наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, святой Руси... Тогда Абрамцево и Ваше Абрамцево будут оценены: тогда будут холить и беречь каждое брёвнышко Аксаковского дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве".
Так заканчивается книга В.А. Бахревского «Савва Мамонтов». Замечательная книга! Посмотрите, сколько стикеров в книге и как хочется поделиться мыслями автора с вами, дорогие читатели.
Если вы однажды посетите Абрамцево, вы будете возвращаться туда вновь и вновь. Вместе с книгой я тоже возвратилась туда.
Жизнь Саввы Ивановича Мамонтова, железнодорожного магната, мецената и театрала, можно рассмотреть по картинам художников Мамонтовского художественного кружка.
Мамонтовский кружок - это уникальное явление московской культурной жизни последней трети XIX столетия. Не являясь официальной художественной организацией, он сплотил многих талантливых людей, объединенных одной страстью - к творчеству и красоте. Идейным вдохновителем, покровителем и неутомимым членом кружка стал Савва Иванович Мамонтов.
Посмотрите сколько картин написано в Абрамцево!
Художник Михаил Васильевич Нестеров в письме к сестре писал:
«… Абрамцево знаменито тем, что все знаменитости писали его окрестности, и еще знаменитей своей церковью, где все картины и образы принадлежат корифеям современного искусства: Васнецову, Репину, Поленову, Сурикову и др. Тут знаменитый эскиз Васнецова для собора св. Владимира -„Богоматерь с предвечным младенцем“. У Мамонтова все рисуют, играют или поют. Семья артистов и друзья артистов…»
Вот И.Е. Репин. Абрамцево. 1880 г.
И.Е. Репин. Летний пейзаж (В.А. Репина на мостике в Абрамцево). 1879 г.
…Адриану Прахову Илья Ефимович сообщал: «Были мы у Мамонтовых и, несмотря на скверную погоду, время провели чудесно. Я склонен думать, что Абрамцево лучшая в мире дача, это просто идеал!»
Кисть у Репина была скорая. За полтора месяца жизни в Абрамцево он написал «Портрет мальчика» - Всеволода Мамонтова, «Портрет Мстислава Прахова», «Портрет А. А. Гофман», «Веру Репину в белом платье в саду», «Пейзаж близ Абрамцева», «После пожара в деревне близ Абрамцева», множество женских и мужских фигур, сделал рисунок «Крестный ход в дубовом лесу», «Крестьянский дворик», начал портрет Елизаветы Григорьевны, работая очень короткими урывками, написал «Портрет Саввы Ивановича», с маху сделал натюрморт «Букет цветов» и первый эскиз картины «Запорожцы».
Вот В. Д. Поленов. Верхний пруд в Абрамцеве. 1882 г.
А это его же картина. Березовая аллея в Абрамцево. 1880 г.
Опять В.Д. Поленов. На лодке. Абрамцево. 1880 г.
В.Д. Поленов. Заросший пруд
В.Д. Поленов. Пруд в Абрамцево. 1883 г.
В.Д. Поленов. Осень в Абрамцево. 1890 г.
В.Д. Поленов. Речка Воря. 1880 г.
Сестра В.Д. Поленова Е.Д. Поленова в картинах: Аллея ранней весной. 1887 г.
Е.Д. Поленова. У опушки леса. Купальницы. 1885 г.
Е.Д. Поленова. Заводь в Абрамцево. 1888 г.
Там же В.М. Васнецов написал свою Аленушку. 1881 г. и Иван-царевича на сером волке.
А.М. Васнецов. Абрамцевские дали. 1880 г.
А.М. Васнецов. Лесная тропинка. Абрамцево. 1885 г.
А.М. Васнецов. Осинки. Абрамцево. 1886 г.
К.А.Коровин. Речка Воря. 1880-е.
К.А. Коровин. Пруд. Осень. 1890-е
К.А. Коровин. В лодке. 1888 г.
М. В. Нестеров. Видение отроку Варфоломею. 1889-1890 гг.
М.В. Нестеров. Пустынник. 1888 г.
А вот А.А. Киселев. Цветочный сад в Абрамцево. 1880 г.
И.С. Остроухов. Первая зелень. 1888 г.
Еще И.С. Остроухов. Золотая осень. 1886 г.
В.А. Серов. Зима в Абрамцево. 1886 г.
М.В. Нестеров. Пейзаж в окрестностях Абрамцево. 1889 г.
Каким я увидела Абрамцево весной ранней весной 2016 года я уже рассказывала тут и тут.
- Абрамцево, Абрамцево, - напевал Савва Иванович.
В «Дневнике» (супруги Саввы Ивановича Елизаветы Григорьевны Мамонтовой в девичестве Сапожниковой) читаем: «22 марта, в воскресенье, муж, Николай Семенович Кикин и я поехали его посмотреть».
На станции ждали розвальни. Ехали просекой монастырского леса, монастырь этот был в Хотькове.
День выдался ясный, снег пламенел на солнце, и на губах был вкус весны. Огромные темные ели словно бы расступались перед желанными жданными гостями. Выехали к речке.
- Это Воря, - сказал Савва Иванович.
И тут на горе они увидели серый с красной крышей дом.
Сердце у Елизаветы Григорьевны тихонько ёкнуло, Савва Иванович заглянул ей в глаза и сжал руку.
Вот такими они были красивыми, счастливыми:
Было все: деньги, связи, а главное любовь.
Много путешествовали. В Париже познакомились с Тургеневым.
…выяснилось: Мамонтовы - владельцы Абрамцева.
- Ах, Абрамцево! - И глаза Ивана Сергеевича подозрительно заблестели. - Я любил Сергея Тимофеевича. Ах, Господи! Как было молодо! Сколько надежд. Как горел Константин Сергеевич! А какие затеивались рыбалки на Воре! Это уже обязательно. Без рыбалки не обходилось. До сих пор физически чувствую прозрачность Вори. А дубы! Пушкинские. В Абрамцеве Лукоморье. Там оно, там!
Брак казался очень счастливым. У них было пятеро деток : Сергей, Андрей, Всеволод, Вера, Александра. Начальные буквы их имен в сумме образуют имя их отца - Савва.
У Мамонтовых весело. У Мамонтовых домашний театр.
Вот несколько писем:
28 декабря 1883 г.
Е. Г. Мамонтова - Н. В. Поленовой
«В доме у нас каждый день репетиции, то одна антреприза, то другая, т. е. Савва и Сережа. Сергея ужасно жаль… вся его компания жаждет играть, и ничего не выходит, так как взрослые заняты оперой. Наконец мы сегодня сжалились над ними и предложили повторить „Снегурочку“, так, запросто, между своими. Они ухватились за это. Васнецов, конечно, тотчас увлекся, и пошла работа, всех актеров собрали… Спиро будет играть царя… а Весну, нечего делать, беру я на себя. Сергей будет Мизгирем…»
31 декабря 1883 г.
С. И. Мамонтов - В. Д. Поленову
«Хочется написать тебе длинный и подробный ответ, но, сказать по правде, репетиции «Алой розы», постановка и всякие хозяйственные хлопоты (не говоря уже об железных дорогах, которые все-таки забывать не приходится) настолько абсорбируют меня, что я не найду времени расписать тебе все как следует…
Опера наша вышла сверх ожидания так интересна, что можно смело сказать, что в сокровищницу русского творчества поступает новый и небезынтересный вклад, и я хожу по этому случаю именинником…»
«Алая роза» - пьеса по сказке Аксакова «Аленький цветочек». Савва Иванович ради живописности перенес действие в Испанию, поменял скромный российский аленький цветочек на пышную розу.
1 января 1884 г.
Е. Г. Мамонтова - Н. В. Поленовой
«...Вчера раза три принималась я за письмо к тебе, и все напрасно… Буквально с утра до вечера провозилась с костюмами, а ведь ты знаешь, как это происходит, каждый является со своим требованием, а особенно Спиро, с ним просто беда, но дело у нас идет очень весело, ужасно много комических происшествий, а следовательно и смеху… Что тебе сказать об нашей настоящей жизни?.. После завтрака приезжает Ел. Дм., и у меня в спальной на полу открывается мастерская вплоть до обеда. После обеда одевать актеров и репетиция, до третьего часа и почти положительно каждый день так».
5 января 1884 г.
Е. Г. Мамонтова - Н. В. Поленовой
«Вчера мне принесли твое письмо в очень критическую минуту, а именно в то время из меня делали Весну для „Снегурочки“… Виктор Михайлович так увлекся постановкой, как только он один и умеет увлекаться, а за собой и нас всех увлек. Бедная „Алая Роза“ отошла для нас даже на второй план. Какого царя Берендея создал Спиро - чудо!..»
9 января 1884 г.
Е. Д. Поленова - Н. В. Поленовой
«Ну, Наташа, уж и „Роза“ же вышла! Представь себе, идет опера при стечении публики более ста человек…»
«У нас идет такая суета, страх, - сообщает Елизавета Григорьевна Наташе Поленовой о постановке „Черного тюрбана“. -
Репетиции каждый вечер, пишут декорации, рисуют афиши, шьют костюмы… Одним словом, шум и суета с десяти утра до двух ночи. Я хотя подчас всем этим и очень утомляюсь, но отсутствие вечного чужестранного элемента меня сильно радует. Жаль только, что детям приходится работать над такою глупой вещью. Дрюша так хорош, что хотелось бы его силы приложить к чему-нибудь более серьезному. Беда моя, что я не могу просто относиться и веселиться со всеми заодно… И здесь опять несу роль полиции и цензуры. Савва так увлекается, что совсем теряет меру и заставляет детей говорить и петь совсем неподобающие вещи, а меня это возмущает, и я воюю. Многое кое-что за эти дни отвоевала…»
Чужестранный элемент, отсутствию которого Елизавета Григорьевна радуется, это приглашенные со стороны певцы и музыканты, наполнявшие дом во время постановки «Алой розы».
Сил любителей не хватило, но когда есть деньги - трудности одолимы. Пригласили молоденьких учениц консерватории, и среди них талантливую Татьяну Любатович, пригласили струнный квартет Большого театра.
Так рождалась частная опера.
Кармен-Любатович увлекала партнеров, и отвечать на ее игру рутинным отбыванием на сцене было нельзя. Татьяна Спиридоновна очень нравилась Савве Ивановичу, но выдающейся актрисой она так и не стала, хотя роли получала самые заглавные и выигрышные.
Елизавета Григорьевна вступала в сорокалетие, для Саввы Ивановича она уже «мама». Он уважает жену, но для нее чужды его театральные дела, вся эта легкая, развязная, околотеатральная публика, льстивое итальянское жулье в образе Энрико Бевиньяни, все эти актрисы и актриски.
Елизавета Григорьевна уходит с головою в дела своей кустарной мастерской. Она молится Господу, соблюдает все посты.
У Саввы Ивановича - железные дороги, театр, обворожительная Любатович. У Елизаветы Григорьевны - Абрамцево, дети, чистая вера в Иисуса Христа, мастерская резчиков.
Трещинки пробежали и по старым друзьям. Одни сохраняли верность Елизавете Григорьевне, прежнему неделимому Абрамцеву, другие теснились вокруг Саввы Ивановича. Сам же он души не чаял в Костеньке Коровине.
Талантливый шалопай мог месяцами бездельничать и в считанные дни исполнить месячную работу десятков людей.
Константин Коровин в мрачную пору своей парижской эмиграции вспоминал ту, ушедшую навсегда благословенную Россию. «Москва была богата и избалована… Довольство жизнью было полное. Рынки были завалены разной снедью - рыбой, икрой, птицей, дичью, поросятами. Промышленность шла, Россия богатела… Из-за границы поступало все самое лучшее… Летние сады развлечений были полны иностранными артистами - оперетка, загородные бега и скачки, рестораны были полны посетителями, там пели венгерские, цыганские, румынские хоры… Но странно, несмотря на довольство жизнью, многие из поместий и городов стремились уехать заграницу… Я нигде не видел лета лучше, чем в России, и не знаю моря и берега лучше Крыма. Но Крым считался „не то“.
Семья не распалась не только потому, что детей было жалко. Развестись - ославить подрастающих девочек, уже невест. Для Елизаветы Григорьевны ее слово «да» под венцом - обет Богу. Обманутая, оскорбленная, она смиряется и несет свой крест, не жалуясь, не протестуя… Теряя мужа, Елизавета Григорьевна не знала предательства старых друзей дома. Для Поленова, Антокольского, для Васнецовых, Неврева, Остроухова, для Серова, для отдалившегося Репина - Абрамцево и дом на Садово-Спасской - это не Савва Иванович, прежде всего это - Савва Иванович и Елизавета Григорьевна.
Но все еще Михаил Александрович Врубель пишет сестре: «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять меня обдает, нет, не обдает, а слышится мне та интимная национальная нотка, которую мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте».
В начале 90-х годов Мамонтов задумал создать конгломерат связанных между собой промышленных и транспортных организаций. Он приступил к реконструкции взятого у казны Невского судостроительного и механического завода в Петербурге, приобрел Николаевский металлургический завод в Иркутской губернии. Эти предприятия должны были обеспечить транспортными средствами Московскую-Ярославско-Архангельскую железную дорогу, директором правления которой он был, а также продолжить ее строительство, что позволило бы энергичнее осваивать русский Север. В кассе Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги была обнаружена крупная недостача.
Обвинили Савву Мамонтова, а также ряд его помощников. Мамонтовский дом на Садовой был подвергнут обыску. Но в доме у него ничего не нашли. На самого Мамонтова был наложен крупный штраф в размере ста тысяч рублей. Так человек необычайных дарований, успешный, огромный и яркий - оказался в заключении.
Дело это очень темное давно уже раскрыли. Не буду описывать подробно схему махинации государственного уровня и вовлечения в процесс Саввы Ивановича Мамонтова. Все это описано в книге В.А. Бахревского. Скажу только, что участвовал в процессе и граф С.Ю.Витте.
Художники, все кого привечал Мамонтов:
написали ему письмо и 9 апреля Савва Иванович читает его в тюрьме:
«Христос Воскресе, дорогой Савва Иванович!
Все мы, твои друзья, помня светлые прошлые времена, когда нам жилось так дружно, сплоченно и радостно в художественной атмосфере приветливого родного круга твоей семьи, близ тебя, - все мы в эти тяжелые дни твоей невзгоды хотим хоть чем-нибудь выразить тебе наше участие.
Твоя чуткая художественная душа всегда отзывалась на наши творческие порывы. Мы понимали друг друга без слов и работали дружно, каждый по-своему. Ты был нам другом и товарищем. Семья твоя была нам теплым пристанищем на нашем пути; там мы отдыхали и набирались сил. Эти художественные отдыхи около тебя, в семье твоей, были нашими праздниками.
Сколько намечено и выполнено в нашем кружке художественных задач и какое разнообразие: поэзия, музыка, живопись, скульптура, архитектура и сценическое искусство чередовались.
Прежде всего вспоминаются нам те чудные вечера в твоем доме, проводимые за чтением великих созданий поэзии, - эти вечера были началом нашего художественного единения. Мы шли в твой дом, как к родному очагу, и он всегда был открыт для нас. Исполнение многих наших больших работ значительно облегчалось благодаря тому, что твои мастерские давали нам гостеприимный приют; в них работалось легко рядом с тобою, работавшим свои скульптуры. С тобою же вместе, с таким общим энтузиазмом и порывом, создалась и церковь в Абрамцеве. Дальше мы перешли к сценическим постановкам, а ты - к первым опытам сценического творчества. Чудным воспоминанием остались для нас постановки в твоем доме сперва живых картин, потом твоих мистерий: „Иосифа“ и „Саула“ и, наконец, „Двух миров“, „Снегурочки“, твоих сказок и комических пьес. То было уже началом твоей главной последующей художественной деятельности.
С домашней сцены художественная мысль перешла на общественное поприще, и ты как прирожденный артист именно сцены начал на ней создавать новый мир истинно прекрасного. Все интересующиеся и живущие действительным искусством приветствовали твой чудесный почин. После „Снегурочки“, „Садко“, „Царя Грозного“, „Орфея“ и других всем эстетически чутким людям уже трудно стало переносить шаблонные чудеса бутафорного искусства. Мир художественного театра и есть мир твоего действительного творчества. Вэтой сфере искусства у нас твоими усилиями сделано то, что делают признанные реформаторы в других сферах. И роль твоя для нашей русской сцены является неоспоримо общественной и должна быть закреплена за тобою исторически.
Мы, художники, для которых без высокого искусства нет жизни, провозглашаем тебе честь и славу за все хорошее, внесенное тобою в родное искусство, и крепко жмем тебе руку.
Шлем тебе две книги: одна - всемирная, из нее ты не раз черпал вдохновение для своих работ; другая - сборник драгоценнейших самоцветных камней, извлеченных из глубин народного русского творчества. Прими их и цени не как дар, а как знак нашей искренней к тебе дружбы и сердечной привязанности.
Молим Бога, чтобы он помог тебе перенести дни скорби и испытаний и вернуться скорее к новой жизни, к новой деятельности добра и блага. Обнимаем тебя крепко.
Твои друзья: Виктор Васнецов, Василий Поленов, И. Репин, М. Антокольский, Н. Неврев, В. Суриков, Ап. Васнецов, Илья Остроухов, Валентин Серов, Н. Кузнецов, М. Врубель, Ал. Киселев, К. Коровин».
В черновиках стоят еще две фамилии: Левитан, очень больной уже в то время, и Римский-Корсаков.
23 июня 1900 года началось слушание дела Мамонтова в суде. Обвинителем выступал прокурор Московской судебной палаты П. Г. Курлов, защищал знаменитый Федор Никифорович Плевако.
Федор Никифорович наметанным взглядом сразу определил слабость главного пункта обвинения. «Ведь хищение и присвоение, - говорил он, - оставляют следы: или прошлое Саввы Ивановича полно безумной роскоши, или настоящее - неправедной корысти. А мы знаем, что никто <….> не указал на это. Когда же, отыскивая присвоенное, судебная власть с быстротой, вызываемой важностью дела, вошла в его дом и стала искать незаконно награбленное богатство, она нашла 50 рублей в кармане, вышедший из употребления железнодорожный билет, стомарковую немецкую ассигнацию…Но рассудите, что же тут было? - вопрошал Плевако. - Преступление хищника иди ошибка расчета? Грабеж или промах? Намерение вредить Ярославской дороге или страстное желание спасти ее интересы?».
Заключительные слова Плевако были, как всегда, столь же находчивы, сколь эффектны: «Если верить духу времени, то - «горе побежденным!». Но пусть это мерзкое выражение повторяют язычники, хотя бы по метрике они числились православными или реформаторами. А мы скажем: «пощада несчастным!».
Суд признал факт растраты. Но все подсудимые были оправданы. Газеты печатали речь Плевако, цитировали ее, комментировали: «Плевако освободил Савву Мамонтова!».
Жить Савва Иванович отправился на окраину Москвы, за Бутырскую заставу. Отныне его пристанище в доме Иванова, 2-й участок Сущевской части, рядом с гончарной мастерской, владелицей которой была Александра Саввишна.
Никаких средств к существованию, кроме этой мастерской, у Мамонтова не осталось, был долг - сто тысяч рублей.
Скосили поле жизни, остались дожинки…и внуки.
В.А. Бахревский очень хорошо описывает дружбу В.И. Сурикова с С.И. Мамонтовым:
Но в это тяжкое время, когда жизнь перестала быть желанной, Бог послал ему Сурикова. Василий Иванович тоже чувствовал себя одиноким, спасался гитарой. Мог играть с утра до ночи, сам для себя. А тут слушатель сыскался.
Бежали пальцы по струнам, извлекали из самой тонкой, серебряной, пронзительную сладкую грусть. И видел себя Василий Иванович в белом, в чистом поле, когда ехал он на санях за славою через всю Сибирь. Ехал и ехал, пока не влетел головой в окошко, выпав из раскатившихся розвальней. А Савва Иванович под ту музыку на коне себя представлял, рядом со своим Ала-Верды, в такой далекой, в жемчужной от давности Персии.
- Было ли это? - спрашивал Савва Иванович Сурикова, и тот уверенно отвечал:
- Приснилось! Всё приснилось! Вся наша жизнь - сон.
- А «Боярыня Морозова»? А «Покорение Сибири»?
- Вот это не сон. Это явь. За «Покорение Сибири» государь мне отвалил сорок тысяч. Ни один из русских художников таких денег за картину не получал.
- Деньги - сон, Василий Иванович, а вот железные мои дороги - это явь. Мы сидим с тобой, песни поем, а поезда-трудяги бегут, вагоны тащат. Рельсы подрагивают, колеса постукивают. Жизнь, верно, приснилась, а дороги железные - явь.
- Савва Иванович, сколько же было у тебя денег, когда тебя разорили?
- Денег-то как раз и не было. Деньги под замком грех держать, они работать должны. А было у меня два дома в Москве, имение во Владимирской губернии, недалеко от Абрамцева. Земля на Черном море, на самом побережье, боры, лесопильные заводы на Севере. Претензий кредиторов набралось на 2230 тысяч рублей, а я имел недвижимости, не считая дороги и заводов, на 2660 тысяч.
- И ограбили?!
- И ограбили.
- Кто-то ведь очень постарался!
- Да уж постарались.
- Отчего же в тебе зла нет на твоих грабителей?
- Да ведь сам виноват. Деньги не знают дружбы. Они - змея, а я забыл.
- Тогда давай песни петь. - И трогал струны.
Суриков открыл Савве Ивановичу заветный сундучок народного богатства, сундук с песнями.
Умер Савва Иванович Мамонтов в марте 1918 года в возрасте 77 лет. Похороны были очень скромные, из-за происходящей в стране неразберихи друзей рядом не оказалось, кто-то оказался на чужбине, кто-то был тяжко болен. Случайный прохожий, узнав, что хоронят знаменитого Савву Мамонтова, горестно вздохнул: «Такого человека похоронить, как следует, не могут…»
Похоронен С.И. Мамонтов в Абрамцеве у Спасской церкви.
Памятник ему в Сергиевом Посаде около вокзала Московско-Ярославской железной дороги:
Ухожу с сознанием, что никому зла намеренно не делал, кому делал добро, тот вспомнит меня в своей совести. Фарисеем никогда не был. /из записки С.И. Мамонтова/