1847. Полет над гнездом Соловецким
Рецензия на роман Захара Прилепина «Обитель» (Журнал «Наш современник» 2014, N 5, 6).
Достаточно сложный, эпатажный и провоцирующий либеральную критику на резкие выпады роман-победитель премии «Большая книга».
Хотя местом действия «Обители» становится Соловецкий лагерь времен сталинских репрессий, к традиционной документальной «лагерной» прозе этот текст не имеет никакого отношения. Цель романа, опирающегося на явно вымышленный сюжет - попытка на литературно-философском уровне пересмотреть «общественный приговор» сталинским лагерям и вынести хотя бы частично оправдательный вердикт, создав образ лагеря с человеческим лицом и доказав всему постсоветскому миру, что не так страшен черт, как его малюют.
Если учесть идеологическую платформу Захара Прилепина (нацбол, «лимоновец») и недавнее нашумевшее «Письмо товарищу Сталину», а также приплюсовать резко возросший ностальгический интерес некоторой части народонаселения к великодержавному советскому прошлому, то «Обитель» - вполне закономерный и ожидаемый итог художественных поисков автора.
Само место действия, безусловно, уникально - древняя монастырская обитель, действовавшая и на тот исторический момент, частично переоборудованная в лагерь, а частично сохраненная как монастырь, где опальные архиереи, изгнанные за непокорность режиму «бывшие» и просто отъявленные мерзавцы-уголовники живут бок о бок и ходят на общие работы по нарядам.
Первое, что поражает в лагерном пейзаже - это красиво обустроенная территория: дорожки, посыпанные песком, клумбы с розами, заботливо взращенными стараниями заключенных: «Артем иногда на разные лады представлял себе примерно такой разговор: «На соловецкой каторге был? Чем занимался? - Редкие сорта роз высаживал. - О, проклятое большевистское иго!» Вот так, исподволь, низводя ужасы советских лагерей до анекдота, автор уже снижает накал страстей, бушующий вокруг сталинских репрессий.
Роман распадается на два пласта, первый - внешний, событийный, остросюжетный с героем Артемом - заключенным и бывшим студентом, одержимым одним желанием - выжить. Артем, обладая независимым и волевым характером, постоянно ходит по острию ножа и все время во что-нибудь вляпывается: то в схватку с блатными, то в любовную связь с сотрудницей следственного отдела, которая, к тому же - подруга самого начальника лагеря. И конфликт с уголовниками, и амурные похождения - все это грозит неминуемой гибелью, но фартовый молодец, балансируя на краю пропасти, все же умудряется выжить, переплюнув даже сказочного колобка, уйдя, по его словам, не только от волка, но и от лисы. К слову, сам сюжет, внешняя фабула и конфликты - не оригинальные, а скорее традиционные, очень много мотивов, отсылающих к известным фильмам: «Холодное лето 53», «Фартовый», и т. д.
Второй план романа, глубинный и более важный - идейно-философский, ведь именно на идеологическом фронте в романе происходят все самые судьбоносные битвы противников и сторонников советской России. Капитан «Соловецкого ковчега», объединившего абсолютно все сословия как почившей, так и воцарившейся державы и безусловный герой этого внутреннего плана - начальник лагеря Эйхманис, прообразом которого явилось реальное историческое лицо. Именно он и аккумулирует всю «защитно-оправдательную» философию карательного режима. Разумеется, начлагеря не ведет разговоры «за жизнь» с заключенными за вечерним чаем - чаи они гоняют в разное время и в разных местах, но повествование выстроено так, что Артем сначала попадает в кружок интеллигенции, а позже его делает своим приближенным сам Эйхманис.
Артем как герой-посредник, не отягощенный политическими пристрастиями, превращается в идеального слушателя и наблюдателя незримых идейных баталий, где на одном полюсе - поверженная Российская империя со своими претензиями и обидами, а на другой - сама новая власть с железной логикой самоуверенного коммунизма.
Начать можно, пожалуй, с того, что сами «бывшие» признают поражение царской России в противостоянии с большевиками как закономерный итог нерешительности, праздности, слабости русской интеллигенции, ее стремления спрятать голову в песок при виде революционных безобразий. И, наконец, в виде резюме, в речах «бывших» звучит мысль о том, что лагерная реальность - уродливый слепок общества и карикатура на государство вообще, где выживает сильнейший и наглейший, а не честнейший. Повсеместная «тюрьма», выстроенная новой властью, если и есть безусловное зло, то виновны в этом не одни большевики, а все сословия прогнившей царской России! (по поводу гибели которой, к слову, никто не испытывает никаких сожалений). Так даже устами «гнилой интеллигенции» у Прилепина глаголет истина.
Отдельно на орехи (как я полагаю, уже от самого автора) достается всем великим русским писателям, воспринимавшим мужика как существо второго сорта, вроде борзых собак или овощей, в лучшем случае - как индейцев: «Чехов - он вообще никого не любит, но всех он не любит как людей, а мужик у него - это сорт опасных и говорящих овощей»; «Наши мужики ходят по страницам нашей литературы, как индейцы у Фенимора Купера, только хуже индейцев. Потому, что у индейцев есть гордость и честь, а у русского мужика ее нет никогда». Но: «Индейцы победили нас, у них оказалось больше злости, веры и сил, Индейцы победили и загнали нас в резервацию: сюда».
Эйхманис же в своих жизнеутверждающих монологах, напротив, рекламирует все привлекательные стороны этой «резервации», восхищаясь лагерем как процветающим хозяйством. И в самом деле, какого производства тут только нет: пушхоз, лесозаготовки, рыбная и тюленья ловля, скотное и молочное хозяйство, известково-алебастровый, гончарный, механический заводы - одним словом, образцовый сельскохозяйственно-промышленный коммунистический рай в отдельно взятом каторжном поселении.
Что касается содержания заключенных - и здесь виновата не власть, а сами заключенные: «…Отчего-то совсем не пишут, что заключенных мучают сами же заключенные. Прорабы, десятники, мастера, коменданты, ротные, нарядчики, завхозы, весь медицинский и культурно-воспитательный персонал, вся контора - все заключенные. Кто вас мучает? Вы сами себя мучаете лучше любого чекиста». Все логично: сами себя в лагерь засадили и сами друг друга мучают, почти как в анекдоте про офицерскую вдову…
Все подобные аргументы в защиту даже самого образцово-показательной единицы ГУЛАГа по тональности тоже напоминают анекдот: «Больной перед смертью потел? - Потел. - Очень хорошо, очень хорошо!» Так же и в «Обители»: цветочки-розочки сажали, производство на Крайнем Cевере развивали, спектакли ставили, спортивные соревнования проводили? Так какой замечательный и общественно-полезный процветал, оказывается, на Соловецком архипелаге лагерь, где столько невиновных людей вкалывали как рабы и погибали от холода, голода и болезней!
Ольга Кургина
Достаточно сложный, эпатажный и провоцирующий либеральную критику на резкие выпады роман-победитель премии «Большая книга».
Хотя местом действия «Обители» становится Соловецкий лагерь времен сталинских репрессий, к традиционной документальной «лагерной» прозе этот текст не имеет никакого отношения. Цель романа, опирающегося на явно вымышленный сюжет - попытка на литературно-философском уровне пересмотреть «общественный приговор» сталинским лагерям и вынести хотя бы частично оправдательный вердикт, создав образ лагеря с человеческим лицом и доказав всему постсоветскому миру, что не так страшен черт, как его малюют.
Если учесть идеологическую платформу Захара Прилепина (нацбол, «лимоновец») и недавнее нашумевшее «Письмо товарищу Сталину», а также приплюсовать резко возросший ностальгический интерес некоторой части народонаселения к великодержавному советскому прошлому, то «Обитель» - вполне закономерный и ожидаемый итог художественных поисков автора.
Само место действия, безусловно, уникально - древняя монастырская обитель, действовавшая и на тот исторический момент, частично переоборудованная в лагерь, а частично сохраненная как монастырь, где опальные архиереи, изгнанные за непокорность режиму «бывшие» и просто отъявленные мерзавцы-уголовники живут бок о бок и ходят на общие работы по нарядам.
Первое, что поражает в лагерном пейзаже - это красиво обустроенная территория: дорожки, посыпанные песком, клумбы с розами, заботливо взращенными стараниями заключенных: «Артем иногда на разные лады представлял себе примерно такой разговор: «На соловецкой каторге был? Чем занимался? - Редкие сорта роз высаживал. - О, проклятое большевистское иго!» Вот так, исподволь, низводя ужасы советских лагерей до анекдота, автор уже снижает накал страстей, бушующий вокруг сталинских репрессий.
Роман распадается на два пласта, первый - внешний, событийный, остросюжетный с героем Артемом - заключенным и бывшим студентом, одержимым одним желанием - выжить. Артем, обладая независимым и волевым характером, постоянно ходит по острию ножа и все время во что-нибудь вляпывается: то в схватку с блатными, то в любовную связь с сотрудницей следственного отдела, которая, к тому же - подруга самого начальника лагеря. И конфликт с уголовниками, и амурные похождения - все это грозит неминуемой гибелью, но фартовый молодец, балансируя на краю пропасти, все же умудряется выжить, переплюнув даже сказочного колобка, уйдя, по его словам, не только от волка, но и от лисы. К слову, сам сюжет, внешняя фабула и конфликты - не оригинальные, а скорее традиционные, очень много мотивов, отсылающих к известным фильмам: «Холодное лето 53», «Фартовый», и т. д.
Второй план романа, глубинный и более важный - идейно-философский, ведь именно на идеологическом фронте в романе происходят все самые судьбоносные битвы противников и сторонников советской России. Капитан «Соловецкого ковчега», объединившего абсолютно все сословия как почившей, так и воцарившейся державы и безусловный герой этого внутреннего плана - начальник лагеря Эйхманис, прообразом которого явилось реальное историческое лицо. Именно он и аккумулирует всю «защитно-оправдательную» философию карательного режима. Разумеется, начлагеря не ведет разговоры «за жизнь» с заключенными за вечерним чаем - чаи они гоняют в разное время и в разных местах, но повествование выстроено так, что Артем сначала попадает в кружок интеллигенции, а позже его делает своим приближенным сам Эйхманис.
Артем как герой-посредник, не отягощенный политическими пристрастиями, превращается в идеального слушателя и наблюдателя незримых идейных баталий, где на одном полюсе - поверженная Российская империя со своими претензиями и обидами, а на другой - сама новая власть с железной логикой самоуверенного коммунизма.
Начать можно, пожалуй, с того, что сами «бывшие» признают поражение царской России в противостоянии с большевиками как закономерный итог нерешительности, праздности, слабости русской интеллигенции, ее стремления спрятать голову в песок при виде революционных безобразий. И, наконец, в виде резюме, в речах «бывших» звучит мысль о том, что лагерная реальность - уродливый слепок общества и карикатура на государство вообще, где выживает сильнейший и наглейший, а не честнейший. Повсеместная «тюрьма», выстроенная новой властью, если и есть безусловное зло, то виновны в этом не одни большевики, а все сословия прогнившей царской России! (по поводу гибели которой, к слову, никто не испытывает никаких сожалений). Так даже устами «гнилой интеллигенции» у Прилепина глаголет истина.
Отдельно на орехи (как я полагаю, уже от самого автора) достается всем великим русским писателям, воспринимавшим мужика как существо второго сорта, вроде борзых собак или овощей, в лучшем случае - как индейцев: «Чехов - он вообще никого не любит, но всех он не любит как людей, а мужик у него - это сорт опасных и говорящих овощей»; «Наши мужики ходят по страницам нашей литературы, как индейцы у Фенимора Купера, только хуже индейцев. Потому, что у индейцев есть гордость и честь, а у русского мужика ее нет никогда». Но: «Индейцы победили нас, у них оказалось больше злости, веры и сил, Индейцы победили и загнали нас в резервацию: сюда».
Эйхманис же в своих жизнеутверждающих монологах, напротив, рекламирует все привлекательные стороны этой «резервации», восхищаясь лагерем как процветающим хозяйством. И в самом деле, какого производства тут только нет: пушхоз, лесозаготовки, рыбная и тюленья ловля, скотное и молочное хозяйство, известково-алебастровый, гончарный, механический заводы - одним словом, образцовый сельскохозяйственно-промышленный коммунистический рай в отдельно взятом каторжном поселении.
Что касается содержания заключенных - и здесь виновата не власть, а сами заключенные: «…Отчего-то совсем не пишут, что заключенных мучают сами же заключенные. Прорабы, десятники, мастера, коменданты, ротные, нарядчики, завхозы, весь медицинский и культурно-воспитательный персонал, вся контора - все заключенные. Кто вас мучает? Вы сами себя мучаете лучше любого чекиста». Все логично: сами себя в лагерь засадили и сами друг друга мучают, почти как в анекдоте про офицерскую вдову…
Все подобные аргументы в защиту даже самого образцово-показательной единицы ГУЛАГа по тональности тоже напоминают анекдот: «Больной перед смертью потел? - Потел. - Очень хорошо, очень хорошо!» Так же и в «Обители»: цветочки-розочки сажали, производство на Крайнем Cевере развивали, спектакли ставили, спортивные соревнования проводили? Так какой замечательный и общественно-полезный процветал, оказывается, на Соловецком архипелаге лагерь, где столько невиновных людей вкалывали как рабы и погибали от холода, голода и болезней!
Ольга Кургина