Семейные хроники_1
Замечательные "Семейные хроники" от zh-an.
Как-то раз я признался, что мне очень хотелось бы попасть в новогоднюю сказку.
- Нет ничего проще! - сказал папа.
Он сунул мне в руки корзинку, выставил за дверь и наказал:
- Без подснежников не возвращайся!
- Ты с ума сошел! - набросилась на папу мама. - В одиночку он от страха с ума сойдет в ночном лесу!
Мама догнала меня и заставила взять с собой брелок Тамагочи.
На левой моей ноге не хватает двух пальцев - результат детской шалости, когда я, воспользовавшись отсутствием дома родителей, попытался сам научиться писать заглавную букву «Ъ».
Если вы живете выше первого этажа, то можете как-нибудь вставить затычку в слив раковины и открыть краны. Когда вода основательно протечет в квартиру под вами, и вы услышите крики поднимающихся по лестнице соседей, нужно быстро плеснуть в коридоре керосином. Едва раздастся звонок, чиркните спичкой и лишь затем открывайте дверь - на изумленные лица людей, увидавших пожар вместо ожидавшегося потопа, стоит посмотреть.
В детстве меня научили, что ни в коем случае нельзя стоять под мостом, по которому марширует рота солдат - и до сих пор я, оказавшись в такой ситуации, торопливо ложусь на землю. Хотел бы я знать, что будет, если я однажды замешкаюсь.
Малышам в транспорте не требуется проездных билетов - помню, папа, входя в салон, протягивал кондуктору плату лишь за себя, а я бежал по рельсам, стараясь не терять трамвай из виду.
Будь я хирургом, в конце каждой операции я гладью вышивал бы поверх разреза искусные узоры - и посмотрел бы на того пациента, который посмел бы затем заикнуться о снятии таких чудесных швов!
Больше всего в театре мне нравился буфет. Не я один так считал - должно быть, поэтому сей замечательный образец мебели стоял на сцене в качестве реквизита почти в каждом спектакле.
Театр заканчивается снималкой.
Когда я был ребенком, родители запрещали мне прыгать на постели, ставя в пример себя и утверждая, что сами они так никогда не делают. Однажды вечером я тайно подвесил под родительской кроватью клетку со своим хомячком, прицепив ее к пружинной сетке. Наутро хомячка укачало до тошноты. С тех пор я больше не верил родительским поучениям.
Обычный чайный сервиз рассчитан на шесть персон. Круглый стол с расставленными на нем чашками делается похожим на барабан револьвера. Если налить отравленный чай в пять чашек, оставив одну пустой, можно поиграть с гостями в русскую рулетку.
Теперь я с завидной ловкостью перевожу старушек через дорогу, но это результат долгих тренировок - знали бы вы, сколько их поначалу осталось под колесами автобусов и трамваев! Своей первой старушкой, благополучно достигшей другой стороны улицы, я очень гордился.
Мой младший брат поначалу не соглашался испытать водолазный костюм, состоявший из камня, веревки и надутого воздушного шарика, и сомневался, что в опасной проверке всегда участвует тот, кто меньше годами. Я убедил его, напомнив о тех обстоятельствах, при которых он из среднего брата стал младшим.
Ребенком я страшно любил плескаться в ванне - наверное, в память о том, как я до рождения проводил все время, плавая в околоплодной жидкости. Но ни в том, ни в другом случае я терпеть не мог мыть голову щиплющим глаза шампунем.
Злые шутки, скажете вы? Посмотрел бы я, как вы сами злились бы, проделывая всякий раз столь же долгий путь, как и они до вас.
Впервые попав пятилетним ребенком в метро, я испытал одно из самых сильных потрясений. Там я умудрился отбиться от родителей и потеряться. Я долго плутал и выбрался из туннеля в какое-то депо лишь через три дня. Родители уже не чаяли увидеть меня живым, поэтому продали все мои игрушки и кроватку.
Малышом я верил в гномов, а когда повзрослел, перестал. Потом мне снова пришлось в них поверить - в шестнадцать лет мой рост достиг шестидесяти двух сантиметров, а мама подарила мне на день рождения красный колпачок.
Моя бабушка жила на самом краю города. Я очень не любил, когда меня посылали ухаживать за ней.
- Это не сложнее, чем присматривать за канарейкой, - уговаривала мама.
Мама оказалась не совсем права - поначалу я тратил очень много сил. Лишь когда клетка была готова, и я сумел заманить бабушку в нее, дела пошли на лад.
Лет до семи я больше всего боялся, что однажды ночью из-под кровати вылезет чья-то рука и начнет стаскивать с меня одеяло. Часами я лежал в темноте, не решаясь заснуть, и даже начал тайком прятать под подушкой большой кухонный нож. Когда в конце концов рука все же появилась и поползла ко мне, я заорал - и едва не отсек кисть спрятавшемуся под кроватью дедушке.
Жизнь в большом городе трудна. Однажды в переполненном трамвае у меня украли деньги, документы и бабушку. Я заметил пропажу, вернувшись домой. Денег было очень жаль.
Летом все мои друзья разъезжались на дачи. Мы тоже уезжали - дачей нам служил дедушкин домик в деревне, дедушка жил там круглый год. В первый день после приезда мама устраивала уборку и заставляла нас с папой помогать.
Когда лето кончалось, мы собирались обратно. Мама прятала посуду и постели подальше от воров, затягивала мебель в чехлы и упаковывала остатки продуктов. Папа запирал все двери и окна на замки и даже заколачивал некоторые из них досками.
Как-то раз я спросил:
- Почему мы не готовим дедушке дров на зиму?
- Зачем? - удивилась мама. - Все равно мы не доверяем ему спичек.
Подростком я частенько развлекался тем, что бросал палку своей собаке. Потом это стоило мне нескольких неприятных минут - когда я, замерши перед зеркалом, рассматривал новорожденных щенят, ища в их мордочках свои черты.
Папа говорил мне, что любит меня больше всех на свете, но, когда мама умерла, женился не на мне, а на другой женщине. Я долго плакал.
Однажды мы с Мишкой затеяли играть в прятки на стройке. Мне не разрешали туда ходить - и поэтому мама, узнав об этом, долго ругала меня и даже плакала. Теперь я иногда пробираюсь украдкой в подвал давно построенного дома и осторожно заглядываю через край какой-то шахты в дальнем углу - там мне виден кусочек грязной Мишкиной рубашки. Мишка лежит неподвижно - наверное, он до сих пор думает, что я его не найду.
Мой папа всегда любил романтические приключения. Однажды, когда мы всей семьей плыли по морю на теплоходе, папа взорвал в трюме бомбу. Мама рассердилась и назвала папу неучем: она сказала, что «Титаник» не сгорел, а затонул от удара в айсберг. Потом выяснилось, что папа перепутал «Титаник» с дирижаблем «Гинденбург», и мы долго смеялись.
В детстве я очень хотел найти пиратский клад. Я перекопал всю округу, надеясь отыскать под землей сундучок с монетами. Однако сундучки мне не встречались - в отличие от чьих-то потерянных кошельков, на которые я то и дело натыкался на улицах. Кошельков я не любил: они явно не принадлежали пиратам. Раз, набредя на туго набитый бумажник, я в досаде наподдал ему ногой так, что он влетел в чужое окно, и родителям пришлось платить за разбитое стекло.
Когда папу выгнали с работы, он в отчаянии повесился. Потом, когда ему отказали в банковском кредите, он вскрыл себе вены, а когда бывшее руководство подало на него в суд, прыгнул под поезд. После папа по разным поводам еще топился, глотал отраву и пускал себе пулю в лоб. Мама презрительно говорила, будто папе не хватает смелости смотреть трудностям в лицо, а папа оправдывался, что у него чувствительная натура.
Мой младший брат как-то ушел с незнакомым человеком, посулившим ему конфет, и вот уже два года не возвращается. Я страшно завидую, представляя ту гору доставшихся ему сластей, с которой он не может справиться до сих пор.
Однажды я спросил у родителей: правду ли говорят мальчишки во дворе, утверждающие, будто у того, кто забавляется сам с собой, на ладонях начинают расти волосы? Мама ответила, что да, и я расплакался, а папа сердито сказал маме, что она травмирует мою психику. Потом папа увел меня к себе для мужского разговора и впервые объяснил, как правильно пользоваться бритвой.
Дедушка, встретивший старость в деревне, плохо понимал в городской жизни. Когда он приезжал к нам в гости, его оставляли на мое попечение. Если дедушка мне надоедал, я предлагал ему спуститься во двор и посидеть на лавочке. Он отправлялся, но при этом частенько застревал в лифте. Дедушка быстро выучился, что в кабине надо вести себя смирно и терпеливо ждать спасения. Обычно помощь подоспевала перед самым возвращением родителей с работы: я отпирал стенной шкаф и выпускал пленника на свободу.
Как-то раз я спросил маму, откуда я взялся, и она объяснила, что меня нашли в капусте. Однажды мама принесла домой кочан, и я подумал, что у меня появится еще один братик или сестричка, но вместо них на ужин были голубцы с мясной начинкой.
Единственной не боявшейся темноты девчонкой, которую я знал, была моя двоюродная сестра. Вот света она, наоборот, побаивалась - еще месяцев восемь после того, как ее выпустили из подвала, где она провела три года.
В пятилетнем возрасте я попросил у папы спичек, чтобы устроить на балконе костер.
- Спички детям не игрушка, об этом везде пишут! - строго отчитал меня папа и подарил мне вместо них бензиновую зажигалку.
Мой папа очень любил бридж и даже сражался за звание лучшего игрока, но во время чемпионата, имея отличный расклад, некстати побил даму. Дама обиделась, бросила карты на стол и покинула зал. Результаты были аннулированы, и папа не получил первое место.
С малых лет меня приучали к самостоятельности. В лифте я ездил один - правда, только сверху вниз: я мог дотянуться лишь до кнопки первого этажа. С первого на двенадцатый я бежал по ступенькам, даже если мы входили в подъезд всей семьей - родители считали, что воспитание должно быть последовательным. Если при этом я поднимался позже них, то стучал в дверь, а они шутливо отвечали: «Наши уже все дома!» - и не отпирали.
Однажды я заметил, что хвостики аквариумных рыбок похожи на заводные ключики, торчащие из игрушек, и спросил у мамы с папой: есть ли у рыбок внутри какой-нибудь механизм? Те ответили, что механизма в рыбках еще никто не находил.
Я выловил одну рыбку, закрутил ей хвостик и положил ее на стол. Рыбка начала биться и подпрыгивать, как будто в ней разворачивалась пружинка, а когда завод ослаб, затихла. Так же вели себя и остальные рыбки, и я понял, что совершил настоящее открытие.
Детские страхи очень часто напрасны. Как-то раз перед посадкой я закатил истерику, крича: «Мы все!.. все!.. разобьемся насмерть!» - и папе стоило большого труда затащить меня в салон самолета. Я оказался не прав: мы с папой и еще трое пассажиров, сидевших в хвосте, уцелели после катастрофы, да и стюардесса умерла не от удара, а от начавшейся уже в реанимации гангрены.
В детстве я крепко-накрепко запомнил, что нельзя открывать дверь незнакомым людям. Поэтому, если кто-то звонил, когда я был в квартире один, я сначала подставлял стул и смотрел в окуляр глазка. В случае, если человек был чужой, я просил его представиться, затем называл свое имя - и только тогда отпирал замок.
Когда у дедушки отнялись ноги, и он стал кататься в кресле на колесах, у нас с ним появилась любимая игра. Если дедушка нарушал правила разворота, я штрафовал его. Дедушка держал свои деньги под матрасом. Порой, чтобы избежать наказания, он пытался доехать до постели первым, и я добавлял ему штраф за превышение скорости.
Когда у дедушки с возрастом ослабели руки, и он не мог больше разъезжать по квартире, мне пришлось штрафовать его только за неправильную стоянку.
Когда лил дождь, бабушка всегда заставляла меня брать зонтик. Зонтик я не любил - без него было бы веселее, однако мне приходилось не глазеть по сторонам, а смотреть в спину бабушке и держать зонтик над ее головой. Ходила бабушка медленно, и я успевал основательно промокнуть.
Мама отказывалась от меня целых два раза - когда я перерезал на детской площадке веревку, по которой взбирались на турник сразу пятеро детей, и когда я, отбившись от нее в магазине, стащил у отвлекшейся кассирши выручку. В обоих случаях она сказала, что видит меня впервые, и торопливо ушла.
А папа отказался от меня только однажды - когда узнал, что я, удирая от рассерженных работников магазина, с испуга выбросил деньги.
В школе я очень стеснялся очков и старался их не носить. Мама сказала папе, что мне нужны контактные линзы. Папа был мастером на все руки и быстро приладил к оправе пару контактов - теперь, если я пытался снять очки, меня било током от маленького конденсатора, который я должен был таскать на шее под рубашкой.
- За маму, - постоянно уговаривала бабушка. - За папу. За меня.
Я хныкал, но отдавал кондуктору в автобусе все свои карманные деньги.
Самой моей нелюбимой одеждой были шортики. Я был уверен, что их носит только малышня, а ребята постарше ходят в длинных брюках.
Когда я гулял в шортиках, мне казалось, что встречные поглядывают на меня с насмешкой. К тому же, зимой в них очень мерзли коленки.
Чтобы я научился плавать, папа выбросил меня из лодки. Меня потащило течением, и папе пришлось очень долго догонять. Всю обратную дорогу папа был вынужден грести против течения с удвоенной силой, а потом еще и заплатить за лишний час катания на лодке.
Папа был сердит и говорил, что толку от меня не будет, а потом придумал привязывать к моей ноге якорь на длинной веревке, и дело пошло на лад.
Мальчишкой я очень любил хлопушки. Когда мне исполнилось десять, мой дядя в честь праздника взорвал у меня над ухом огромную шутиху. С того дня я заметил, что петарды гремят уже не так громко и весело, как прежде. Наверное, я просто повзрослел.
Папа мой попутешествовал по миру: он работал на Урале, в Магадане и под Якутском, служил на Камчатке и в Верхоянске, учился в Орле, Липецке, Спасске-Дальнем и Ленинграде, а родился в Курске и на Диксоне.
Когда на свет появилась моя младшая сестра, акушерка случайно завернула ее в голубую пеленку, и все решили, что это мальчик. Ошибка выяснилась уже потом, после того, как Петя закончил школу и отслужил в армии. Недоразумение разрешилось, и сестра мигом привыкла к новому имени - Поля, но еще долго не могла отучиться от ежедневного бритья перед зеркалом.
В моей семье крепкие гены. За исключением прабабушки с маминой стороны, которая умерла в младенческом возрасте от болезни Альцгеймера, вся наша близкая и дальняя родня отличалась завидным долголетием.
В семье рассказывают, что у моего прапрадедушки после столетнего юбилея в третий раз начали расти зубы. Прапрадедушке пришлось несладко: прежние зубы у него все еще были в полном порядке, и поэтому новые встали вторым рядом, а зубных щеток, приспосабливающихся к заковыристым челюстям, в то время еще не изобрели.
Однажды мой дядя чудом подхватил ветрянку и залетел в больницу, так как врачи утверждали, что у взрослых это заболевание протекает очень тяжело. К счастью, у дяди быстро наступил переломный момент: на третий день его уронили с каталки, он прогремел по двум лестничным пролетам, и прыщи, скрытые под гипсом, перестали ему досаждать своим видом.
Мой старший брат чихать хотел на все болезни, от головной боли до гонореи. Его терапевт утверждал, что это редчайшая разновидность аллергии, и даже хотел написать по этому поводу диссертацию.
В детстве я терпеть не мог касторового масла, и мама шла на всяческие ухищрения: жарила мне на нем картошку, поливала им салат или использовала его для бутербродов. Папа считал, что проще окунуть меня лицом в миску с маслом и подождать, пока я не выхлебаю его, чтобы дышать. Мама возражала, считая это насилием над личностью. Папа спрашивал, не является ли насилием запирать меня одного на неделю в комнате, кормя касторовыми блюдами. Нет, возражала мама, так как у ребенка остается свобода выбора. Я говорю не о ребенке, а о всех остальных, серчал папа: он любил лежать в этой комнате на диване перед телевизором.
Зимой папа простудился, и по совету врача мама поставила ему банки. Папе сразу стало легче. Через неделю он зашел к врачу и спросил, можно ли банки снять. Врач разрешил, и папа обрадовался, так как из-за банок на спине пиджак был ему тесен, а мама вздыхала: все это время папа не храпел по ночам и не мешал ей спать.
Помню, оставшись раз дома без присмотра, я выпил папину бутылку виски «White Horse». Потом я выкурил папину сигару, и меня вытошнило. Виски было погублено. С того дня я верю, что капля никотина убивает лошадь.
Как-то раз я от корки до корки прочел медицинский справочник и не нашел у себя ни одного из описанных там симптомов различных заболеваний. Сестра дразнила меня, что я и в детстве никого не мог отыскать при игре в прятки, папа строго сказал, что нужно быть внимательнее, а мама успокаивала всех, говоря, что я повзрослею, и с возрастом эта несобранность пройдет.
Мальчишкой я мечтал собрать из бабушкиных очков аппарат, испускающий «лучи смерти». Папа, насмехаясь, дразнил меня фантазером и приговаривал, что мне пора бы повзрослеть. Когда дедушка сломал ногу, папа стянул у него костыль, из деталей которого смастерил бумеранг, пороховой самострел, кастет и нунчаки, и мне стало стыдно, что я тратил время на всякую ерунду.
Как-то поздней осенью мы решили всей семьей провести выходные на даче. Получилось замечательно: вечером мы сидели у печки, и папа рассказывал страшные истории. А потом папе вдруг показалось, что в темноте вокруг дома бродит маньяк. Мама успокаивала, что это просто дождь, ветер и непогода, но папа настоял, чтобы я домчался до деревенской почты и вызвал милицию.
- Беги через старое кладбище, так будет короче! - посоветовал он.
Почта оказалась закрытой на ночь, и поэтому я обернулся быстро, но папа на всякий случай все же не отпирал мне дверь до утра.
Моего двоюродного дядю все считали немного сумасшедшим, так как он утверждал, будто его однажды похитили и подвергли бесчеловечным опытам инопланетяне. Взрослые и дети, заслышав это, крутили пальцами у висков. Я один не смеялся над дядей, и в благодарность он показывал мне, как у него в глазах зажигаются красные лампочки. Никому другому обиженный дядя это свое секретное умение не демонстрировал.
Вернувшись домой из похода по местам боевой славы, я с гордостью разложил свои находки: старые патроны, несколько ржавых неразорвавшихся гранат и даже один маленький снаряд, страшно тяжелый, зато целый. Мама очень ругала меня за то, что я притащил все это из раскопов. Я уговаривал ее не сердиться, однако мама запретила мне расставлять боеприпасы по квартире и сказала, чтобы я хранил их под своей кроватью - иначе она все повыбрасывает без всякой жалости.
Моего дедушку трижды сбивали машины, прежде чем мы поняли, что он попадал под них нарочно - чтобы прокатиться по центральным улицам с сиреной и под мигающим маячком, как настоящий олигарх.
Моя двоюродная сестра была ужасно толстой и очень переживала, утверждая, что из-за этого никто не хочет с ней дружить. К тому же, у нее было совсем плохое зрение, но она отказывалась носить очки, считая, что они ее еще больше уродуют. С трудом удалось уговорить ее нацепить на нос оправу. Взглянув на мир через линзы, сестра с облегчением поняла, что ее страхи были напрасны: друзья у нее отсутствовали не из-за безобразности, а по той простой причине, что палата в лечебнице, из которой ее не выпускали, была одиночной.
Доктор, который меня регулярно осматривает, говорит, что я совершенно здоров. После этого он разрешает мне полностью одеться, проверяет, нет ли посторонних, и разрешает уйти. На прощание он всегда дарит мне конфету, чтобы я не болтал лишнего и не хвастался перед другими, что у меня есть такой внимательный личный врач.
Вся жизнь моего дяди была связана с музыкой: в детстве он жил в комнате с нотным орнаментом на обоях, в школе его заставляли в наказание за шалости начищать пионерский горн, в зрелом возрасте он получил квартиру с соседкой-скрипачкой за тонкой стеной, и в конце концов на дядю, поднимавшегося по лестнице, наехало упущенное грузчиками пианино. На дядиных похоронах играл лучший оркестр - другого в городишке просто не было.
Дедушка, живший в деревне, учил меня: «Чтобы подружиться с кем-нибудь, нужно с ним пуд соли съесть». Никто из окрестных ребят не сумел пройти такую проверку. Из всех, кого я знал, аппетитом на соль могла похвастаться лишь соседская корова. На третье лето пуд соли уже подходил к концу, и я почти подружился с коровой, но тут ее зарезали.
Сколько помню, моя бабушка пыталась вывести тараканов. В старости она все же добилась своего: выведенные бабушкой тараканы не боялись ничего - ни отравы, ни кипятка, ни тапка - и до смерти донимали соседей.
Мама и папа никак не могли решить, как меня назвать, и поэтому долго спорили. Им все же пришлось сделать свой выбор, так как без имени по достижении совершеннолетия мне отказались выдать паспорт. Победил мамин вариант, папа расстроился и с обидой сказал, что зато у меня будет отчество в его честь.
Однажды я поинтересовался у папы, сколько у меня всего братиков и сестричек.
- Что за глупый вопрос! - возмутился папа. - Не приставай ко мне с такими. Узнай лучше у мамы: это она у нас ведет домашнее хозяйство.
Однажды меня крепко поколотили хулиганы.
- Не плачь! - утешил меня папа. - Я покажу тебе пару приемов. В следующий раз, когда повстречаешь хулиганов, сделай вот так…
Но когда переломы от папиных приемов у меня зажили, и я вышел на улицу без гипса, выяснилось, что милиция давно забрала хулиганов за другие преступления и посадила в тюрьму.
Мой самый младший брат жаловался, что одноклассники дразнятся, спрашивая у него, мальчик он или девочка.
Папа сердился:
- Дурацкая была затея - отдавать ребенка в эту школу!
- Сам виноват, - парировала мама. - Все началось с того, что ты разрешил ему ходить без поводка и намордника.
- Пожалуйста, уступи мне место! - частенько просила бабушка.
Но за это место на улице я отвалил сутенеру уйму деньжищ и не собирался расставаться с ним в обмен на смешную сумму, которую бабушка мне предлагала.
Чтобы решить, отправить в дом престарелых бабушку или дедушку, папа с мамой бросали монетку. Выпал «орел», и бабушка с дедушкой отправились в приют вместе.
- Все же нельзя было так рисковать, - укоризненно выговаривал папа маме. - Что, если бы монета все же встала на ребро, и кого-нибудь из них пришлось бы оставить?
- А правда, что у каждого в шкафу есть свой скелет? - спросил я.
- Конечно, - ответил папа.
- И у тебя?
- И у меня.
- А какой он?
- Когда-нибудь узнаешь, - пробурчал папа, закрыл дверцы шкафа, и я опять остался в темноте.
- Как успехи? - поинтересовалась мама.
- Я прошел собеседование, - сказал папа со значением в голосе.
- И?..
- И со мной подписали контракт на год!
Папа вытащил листок и гордо показал его маме.
- Поздравляю! - обрадовалась мама. - Только больше не носи его в нагрудном кармане: испачкаешь рубашку, а кровь плохо отстирывается.
- Тебе не жаль душу? - встрял я.
- Это бизнес, - махнул рукой папа. - Зато мне теперь не нужно рисовать каждую ночь дурацкие пентаграммы!
- Наша бабушка в раю? - приставал я к маме.
- Вряд ли, - вздыхала мама. - Видишь? По этому маленькому экрану все еще ползут кривые.
Когда у нас в школе был первый урок православия, мой сосед по парте крикнул, что бога нет. Учитель рассердился и выгнал его из класса.
- Ты тоже не веришь в бога? - строго спросил учитель у меня.
Я признался, что верю.
Учитель погладил меня по голове и пошел к доске, а я продолжил мысленно молиться Уицилопочтли.
Рассказывают, что в детстве моя тетя очень рано научилась ходить - даже доктор удивлялся и говорил, что это первый случай в его практике, когда после полной потери зрения и ампутации обеих ног адаптация к протезам и трости протекала столь быстро.
Мой троюродный брат долгое время работал программистом в службе безопасности одного крупного банка. Однажды он предложил такую необычную и эффективную систему защиты, что пораженный владелец предложил ему в награду взять в хранилище столько денег, сколько брат сумеет вынести. К сожалению, брат не вылезал из инвалидного кресла и общался с миром лишь при помощи компьютерного сенсора под левым мизинцем, поэтому ему пришлось довольствоваться месячным окладом, переведенным на его счет в обычное время.
Моя старшая сестра по секрету признавалась мне, что однажды она поймала золотую рыбку и загадала ей три желания. Первым желанием было, чтобы у нее родился братик, то есть - я, вторым - чтобы братик играл только в те игры, которые предлагала сестра, третьим - чтобы братик всегда отдавал ей свою долю конфет и прочих сластей. Спорить с рыбкой-волшебницей я не решался.
Мой дядя слыл человеком угрюмым и нелюдимым. Он даже нарочно уехал из города и поселился на краю маленькой деревушки. Через год его стараниями деревушка окончательно обезлюдела, и дядя зажил в свое удовольствие.
Как-то раз я признался, что мне очень хотелось бы попасть в новогоднюю сказку.
- Нет ничего проще! - сказал папа.
Он сунул мне в руки корзинку, выставил за дверь и наказал:
- Без подснежников не возвращайся!
- Ты с ума сошел! - набросилась на папу мама. - В одиночку он от страха с ума сойдет в ночном лесу!
Мама догнала меня и заставила взять с собой брелок Тамагочи.
На левой моей ноге не хватает двух пальцев - результат детской шалости, когда я, воспользовавшись отсутствием дома родителей, попытался сам научиться писать заглавную букву «Ъ».
Если вы живете выше первого этажа, то можете как-нибудь вставить затычку в слив раковины и открыть краны. Когда вода основательно протечет в квартиру под вами, и вы услышите крики поднимающихся по лестнице соседей, нужно быстро плеснуть в коридоре керосином. Едва раздастся звонок, чиркните спичкой и лишь затем открывайте дверь - на изумленные лица людей, увидавших пожар вместо ожидавшегося потопа, стоит посмотреть.
В детстве меня научили, что ни в коем случае нельзя стоять под мостом, по которому марширует рота солдат - и до сих пор я, оказавшись в такой ситуации, торопливо ложусь на землю. Хотел бы я знать, что будет, если я однажды замешкаюсь.
Малышам в транспорте не требуется проездных билетов - помню, папа, входя в салон, протягивал кондуктору плату лишь за себя, а я бежал по рельсам, стараясь не терять трамвай из виду.
Будь я хирургом, в конце каждой операции я гладью вышивал бы поверх разреза искусные узоры - и посмотрел бы на того пациента, который посмел бы затем заикнуться о снятии таких чудесных швов!
Больше всего в театре мне нравился буфет. Не я один так считал - должно быть, поэтому сей замечательный образец мебели стоял на сцене в качестве реквизита почти в каждом спектакле.
Театр заканчивается снималкой.
Когда я был ребенком, родители запрещали мне прыгать на постели, ставя в пример себя и утверждая, что сами они так никогда не делают. Однажды вечером я тайно подвесил под родительской кроватью клетку со своим хомячком, прицепив ее к пружинной сетке. Наутро хомячка укачало до тошноты. С тех пор я больше не верил родительским поучениям.
Обычный чайный сервиз рассчитан на шесть персон. Круглый стол с расставленными на нем чашками делается похожим на барабан револьвера. Если налить отравленный чай в пять чашек, оставив одну пустой, можно поиграть с гостями в русскую рулетку.
Теперь я с завидной ловкостью перевожу старушек через дорогу, но это результат долгих тренировок - знали бы вы, сколько их поначалу осталось под колесами автобусов и трамваев! Своей первой старушкой, благополучно достигшей другой стороны улицы, я очень гордился.
Мой младший брат поначалу не соглашался испытать водолазный костюм, состоявший из камня, веревки и надутого воздушного шарика, и сомневался, что в опасной проверке всегда участвует тот, кто меньше годами. Я убедил его, напомнив о тех обстоятельствах, при которых он из среднего брата стал младшим.
Ребенком я страшно любил плескаться в ванне - наверное, в память о том, как я до рождения проводил все время, плавая в околоплодной жидкости. Но ни в том, ни в другом случае я терпеть не мог мыть голову щиплющим глаза шампунем.
Злые шутки, скажете вы? Посмотрел бы я, как вы сами злились бы, проделывая всякий раз столь же долгий путь, как и они до вас.
Впервые попав пятилетним ребенком в метро, я испытал одно из самых сильных потрясений. Там я умудрился отбиться от родителей и потеряться. Я долго плутал и выбрался из туннеля в какое-то депо лишь через три дня. Родители уже не чаяли увидеть меня живым, поэтому продали все мои игрушки и кроватку.
Малышом я верил в гномов, а когда повзрослел, перестал. Потом мне снова пришлось в них поверить - в шестнадцать лет мой рост достиг шестидесяти двух сантиметров, а мама подарила мне на день рождения красный колпачок.
Моя бабушка жила на самом краю города. Я очень не любил, когда меня посылали ухаживать за ней.
- Это не сложнее, чем присматривать за канарейкой, - уговаривала мама.
Мама оказалась не совсем права - поначалу я тратил очень много сил. Лишь когда клетка была готова, и я сумел заманить бабушку в нее, дела пошли на лад.
Лет до семи я больше всего боялся, что однажды ночью из-под кровати вылезет чья-то рука и начнет стаскивать с меня одеяло. Часами я лежал в темноте, не решаясь заснуть, и даже начал тайком прятать под подушкой большой кухонный нож. Когда в конце концов рука все же появилась и поползла ко мне, я заорал - и едва не отсек кисть спрятавшемуся под кроватью дедушке.
Жизнь в большом городе трудна. Однажды в переполненном трамвае у меня украли деньги, документы и бабушку. Я заметил пропажу, вернувшись домой. Денег было очень жаль.
Летом все мои друзья разъезжались на дачи. Мы тоже уезжали - дачей нам служил дедушкин домик в деревне, дедушка жил там круглый год. В первый день после приезда мама устраивала уборку и заставляла нас с папой помогать.
Когда лето кончалось, мы собирались обратно. Мама прятала посуду и постели подальше от воров, затягивала мебель в чехлы и упаковывала остатки продуктов. Папа запирал все двери и окна на замки и даже заколачивал некоторые из них досками.
Как-то раз я спросил:
- Почему мы не готовим дедушке дров на зиму?
- Зачем? - удивилась мама. - Все равно мы не доверяем ему спичек.
Подростком я частенько развлекался тем, что бросал палку своей собаке. Потом это стоило мне нескольких неприятных минут - когда я, замерши перед зеркалом, рассматривал новорожденных щенят, ища в их мордочках свои черты.
Папа говорил мне, что любит меня больше всех на свете, но, когда мама умерла, женился не на мне, а на другой женщине. Я долго плакал.
Однажды мы с Мишкой затеяли играть в прятки на стройке. Мне не разрешали туда ходить - и поэтому мама, узнав об этом, долго ругала меня и даже плакала. Теперь я иногда пробираюсь украдкой в подвал давно построенного дома и осторожно заглядываю через край какой-то шахты в дальнем углу - там мне виден кусочек грязной Мишкиной рубашки. Мишка лежит неподвижно - наверное, он до сих пор думает, что я его не найду.
Мой папа всегда любил романтические приключения. Однажды, когда мы всей семьей плыли по морю на теплоходе, папа взорвал в трюме бомбу. Мама рассердилась и назвала папу неучем: она сказала, что «Титаник» не сгорел, а затонул от удара в айсберг. Потом выяснилось, что папа перепутал «Титаник» с дирижаблем «Гинденбург», и мы долго смеялись.
В детстве я очень хотел найти пиратский клад. Я перекопал всю округу, надеясь отыскать под землей сундучок с монетами. Однако сундучки мне не встречались - в отличие от чьих-то потерянных кошельков, на которые я то и дело натыкался на улицах. Кошельков я не любил: они явно не принадлежали пиратам. Раз, набредя на туго набитый бумажник, я в досаде наподдал ему ногой так, что он влетел в чужое окно, и родителям пришлось платить за разбитое стекло.
Когда папу выгнали с работы, он в отчаянии повесился. Потом, когда ему отказали в банковском кредите, он вскрыл себе вены, а когда бывшее руководство подало на него в суд, прыгнул под поезд. После папа по разным поводам еще топился, глотал отраву и пускал себе пулю в лоб. Мама презрительно говорила, будто папе не хватает смелости смотреть трудностям в лицо, а папа оправдывался, что у него чувствительная натура.
Мой младший брат как-то ушел с незнакомым человеком, посулившим ему конфет, и вот уже два года не возвращается. Я страшно завидую, представляя ту гору доставшихся ему сластей, с которой он не может справиться до сих пор.
Однажды я спросил у родителей: правду ли говорят мальчишки во дворе, утверждающие, будто у того, кто забавляется сам с собой, на ладонях начинают расти волосы? Мама ответила, что да, и я расплакался, а папа сердито сказал маме, что она травмирует мою психику. Потом папа увел меня к себе для мужского разговора и впервые объяснил, как правильно пользоваться бритвой.
Дедушка, встретивший старость в деревне, плохо понимал в городской жизни. Когда он приезжал к нам в гости, его оставляли на мое попечение. Если дедушка мне надоедал, я предлагал ему спуститься во двор и посидеть на лавочке. Он отправлялся, но при этом частенько застревал в лифте. Дедушка быстро выучился, что в кабине надо вести себя смирно и терпеливо ждать спасения. Обычно помощь подоспевала перед самым возвращением родителей с работы: я отпирал стенной шкаф и выпускал пленника на свободу.
Как-то раз я спросил маму, откуда я взялся, и она объяснила, что меня нашли в капусте. Однажды мама принесла домой кочан, и я подумал, что у меня появится еще один братик или сестричка, но вместо них на ужин были голубцы с мясной начинкой.
Единственной не боявшейся темноты девчонкой, которую я знал, была моя двоюродная сестра. Вот света она, наоборот, побаивалась - еще месяцев восемь после того, как ее выпустили из подвала, где она провела три года.
В пятилетнем возрасте я попросил у папы спичек, чтобы устроить на балконе костер.
- Спички детям не игрушка, об этом везде пишут! - строго отчитал меня папа и подарил мне вместо них бензиновую зажигалку.
Мой папа очень любил бридж и даже сражался за звание лучшего игрока, но во время чемпионата, имея отличный расклад, некстати побил даму. Дама обиделась, бросила карты на стол и покинула зал. Результаты были аннулированы, и папа не получил первое место.
С малых лет меня приучали к самостоятельности. В лифте я ездил один - правда, только сверху вниз: я мог дотянуться лишь до кнопки первого этажа. С первого на двенадцатый я бежал по ступенькам, даже если мы входили в подъезд всей семьей - родители считали, что воспитание должно быть последовательным. Если при этом я поднимался позже них, то стучал в дверь, а они шутливо отвечали: «Наши уже все дома!» - и не отпирали.
Однажды я заметил, что хвостики аквариумных рыбок похожи на заводные ключики, торчащие из игрушек, и спросил у мамы с папой: есть ли у рыбок внутри какой-нибудь механизм? Те ответили, что механизма в рыбках еще никто не находил.
Я выловил одну рыбку, закрутил ей хвостик и положил ее на стол. Рыбка начала биться и подпрыгивать, как будто в ней разворачивалась пружинка, а когда завод ослаб, затихла. Так же вели себя и остальные рыбки, и я понял, что совершил настоящее открытие.
Детские страхи очень часто напрасны. Как-то раз перед посадкой я закатил истерику, крича: «Мы все!.. все!.. разобьемся насмерть!» - и папе стоило большого труда затащить меня в салон самолета. Я оказался не прав: мы с папой и еще трое пассажиров, сидевших в хвосте, уцелели после катастрофы, да и стюардесса умерла не от удара, а от начавшейся уже в реанимации гангрены.
В детстве я крепко-накрепко запомнил, что нельзя открывать дверь незнакомым людям. Поэтому, если кто-то звонил, когда я был в квартире один, я сначала подставлял стул и смотрел в окуляр глазка. В случае, если человек был чужой, я просил его представиться, затем называл свое имя - и только тогда отпирал замок.
Когда у дедушки отнялись ноги, и он стал кататься в кресле на колесах, у нас с ним появилась любимая игра. Если дедушка нарушал правила разворота, я штрафовал его. Дедушка держал свои деньги под матрасом. Порой, чтобы избежать наказания, он пытался доехать до постели первым, и я добавлял ему штраф за превышение скорости.
Когда у дедушки с возрастом ослабели руки, и он не мог больше разъезжать по квартире, мне пришлось штрафовать его только за неправильную стоянку.
Когда лил дождь, бабушка всегда заставляла меня брать зонтик. Зонтик я не любил - без него было бы веселее, однако мне приходилось не глазеть по сторонам, а смотреть в спину бабушке и держать зонтик над ее головой. Ходила бабушка медленно, и я успевал основательно промокнуть.
Мама отказывалась от меня целых два раза - когда я перерезал на детской площадке веревку, по которой взбирались на турник сразу пятеро детей, и когда я, отбившись от нее в магазине, стащил у отвлекшейся кассирши выручку. В обоих случаях она сказала, что видит меня впервые, и торопливо ушла.
А папа отказался от меня только однажды - когда узнал, что я, удирая от рассерженных работников магазина, с испуга выбросил деньги.
В школе я очень стеснялся очков и старался их не носить. Мама сказала папе, что мне нужны контактные линзы. Папа был мастером на все руки и быстро приладил к оправе пару контактов - теперь, если я пытался снять очки, меня било током от маленького конденсатора, который я должен был таскать на шее под рубашкой.
- За маму, - постоянно уговаривала бабушка. - За папу. За меня.
Я хныкал, но отдавал кондуктору в автобусе все свои карманные деньги.
Самой моей нелюбимой одеждой были шортики. Я был уверен, что их носит только малышня, а ребята постарше ходят в длинных брюках.
Когда я гулял в шортиках, мне казалось, что встречные поглядывают на меня с насмешкой. К тому же, зимой в них очень мерзли коленки.
Чтобы я научился плавать, папа выбросил меня из лодки. Меня потащило течением, и папе пришлось очень долго догонять. Всю обратную дорогу папа был вынужден грести против течения с удвоенной силой, а потом еще и заплатить за лишний час катания на лодке.
Папа был сердит и говорил, что толку от меня не будет, а потом придумал привязывать к моей ноге якорь на длинной веревке, и дело пошло на лад.
Мальчишкой я очень любил хлопушки. Когда мне исполнилось десять, мой дядя в честь праздника взорвал у меня над ухом огромную шутиху. С того дня я заметил, что петарды гремят уже не так громко и весело, как прежде. Наверное, я просто повзрослел.
Папа мой попутешествовал по миру: он работал на Урале, в Магадане и под Якутском, служил на Камчатке и в Верхоянске, учился в Орле, Липецке, Спасске-Дальнем и Ленинграде, а родился в Курске и на Диксоне.
Когда на свет появилась моя младшая сестра, акушерка случайно завернула ее в голубую пеленку, и все решили, что это мальчик. Ошибка выяснилась уже потом, после того, как Петя закончил школу и отслужил в армии. Недоразумение разрешилось, и сестра мигом привыкла к новому имени - Поля, но еще долго не могла отучиться от ежедневного бритья перед зеркалом.
В моей семье крепкие гены. За исключением прабабушки с маминой стороны, которая умерла в младенческом возрасте от болезни Альцгеймера, вся наша близкая и дальняя родня отличалась завидным долголетием.
В семье рассказывают, что у моего прапрадедушки после столетнего юбилея в третий раз начали расти зубы. Прапрадедушке пришлось несладко: прежние зубы у него все еще были в полном порядке, и поэтому новые встали вторым рядом, а зубных щеток, приспосабливающихся к заковыристым челюстям, в то время еще не изобрели.
Однажды мой дядя чудом подхватил ветрянку и залетел в больницу, так как врачи утверждали, что у взрослых это заболевание протекает очень тяжело. К счастью, у дяди быстро наступил переломный момент: на третий день его уронили с каталки, он прогремел по двум лестничным пролетам, и прыщи, скрытые под гипсом, перестали ему досаждать своим видом.
Мой старший брат чихать хотел на все болезни, от головной боли до гонореи. Его терапевт утверждал, что это редчайшая разновидность аллергии, и даже хотел написать по этому поводу диссертацию.
В детстве я терпеть не мог касторового масла, и мама шла на всяческие ухищрения: жарила мне на нем картошку, поливала им салат или использовала его для бутербродов. Папа считал, что проще окунуть меня лицом в миску с маслом и подождать, пока я не выхлебаю его, чтобы дышать. Мама возражала, считая это насилием над личностью. Папа спрашивал, не является ли насилием запирать меня одного на неделю в комнате, кормя касторовыми блюдами. Нет, возражала мама, так как у ребенка остается свобода выбора. Я говорю не о ребенке, а о всех остальных, серчал папа: он любил лежать в этой комнате на диване перед телевизором.
Зимой папа простудился, и по совету врача мама поставила ему банки. Папе сразу стало легче. Через неделю он зашел к врачу и спросил, можно ли банки снять. Врач разрешил, и папа обрадовался, так как из-за банок на спине пиджак был ему тесен, а мама вздыхала: все это время папа не храпел по ночам и не мешал ей спать.
Помню, оставшись раз дома без присмотра, я выпил папину бутылку виски «White Horse». Потом я выкурил папину сигару, и меня вытошнило. Виски было погублено. С того дня я верю, что капля никотина убивает лошадь.
Как-то раз я от корки до корки прочел медицинский справочник и не нашел у себя ни одного из описанных там симптомов различных заболеваний. Сестра дразнила меня, что я и в детстве никого не мог отыскать при игре в прятки, папа строго сказал, что нужно быть внимательнее, а мама успокаивала всех, говоря, что я повзрослею, и с возрастом эта несобранность пройдет.
Мальчишкой я мечтал собрать из бабушкиных очков аппарат, испускающий «лучи смерти». Папа, насмехаясь, дразнил меня фантазером и приговаривал, что мне пора бы повзрослеть. Когда дедушка сломал ногу, папа стянул у него костыль, из деталей которого смастерил бумеранг, пороховой самострел, кастет и нунчаки, и мне стало стыдно, что я тратил время на всякую ерунду.
Как-то поздней осенью мы решили всей семьей провести выходные на даче. Получилось замечательно: вечером мы сидели у печки, и папа рассказывал страшные истории. А потом папе вдруг показалось, что в темноте вокруг дома бродит маньяк. Мама успокаивала, что это просто дождь, ветер и непогода, но папа настоял, чтобы я домчался до деревенской почты и вызвал милицию.
- Беги через старое кладбище, так будет короче! - посоветовал он.
Почта оказалась закрытой на ночь, и поэтому я обернулся быстро, но папа на всякий случай все же не отпирал мне дверь до утра.
Моего двоюродного дядю все считали немного сумасшедшим, так как он утверждал, будто его однажды похитили и подвергли бесчеловечным опытам инопланетяне. Взрослые и дети, заслышав это, крутили пальцами у висков. Я один не смеялся над дядей, и в благодарность он показывал мне, как у него в глазах зажигаются красные лампочки. Никому другому обиженный дядя это свое секретное умение не демонстрировал.
Вернувшись домой из похода по местам боевой славы, я с гордостью разложил свои находки: старые патроны, несколько ржавых неразорвавшихся гранат и даже один маленький снаряд, страшно тяжелый, зато целый. Мама очень ругала меня за то, что я притащил все это из раскопов. Я уговаривал ее не сердиться, однако мама запретила мне расставлять боеприпасы по квартире и сказала, чтобы я хранил их под своей кроватью - иначе она все повыбрасывает без всякой жалости.
Моего дедушку трижды сбивали машины, прежде чем мы поняли, что он попадал под них нарочно - чтобы прокатиться по центральным улицам с сиреной и под мигающим маячком, как настоящий олигарх.
Моя двоюродная сестра была ужасно толстой и очень переживала, утверждая, что из-за этого никто не хочет с ней дружить. К тому же, у нее было совсем плохое зрение, но она отказывалась носить очки, считая, что они ее еще больше уродуют. С трудом удалось уговорить ее нацепить на нос оправу. Взглянув на мир через линзы, сестра с облегчением поняла, что ее страхи были напрасны: друзья у нее отсутствовали не из-за безобразности, а по той простой причине, что палата в лечебнице, из которой ее не выпускали, была одиночной.
Доктор, который меня регулярно осматривает, говорит, что я совершенно здоров. После этого он разрешает мне полностью одеться, проверяет, нет ли посторонних, и разрешает уйти. На прощание он всегда дарит мне конфету, чтобы я не болтал лишнего и не хвастался перед другими, что у меня есть такой внимательный личный врач.
Вся жизнь моего дяди была связана с музыкой: в детстве он жил в комнате с нотным орнаментом на обоях, в школе его заставляли в наказание за шалости начищать пионерский горн, в зрелом возрасте он получил квартиру с соседкой-скрипачкой за тонкой стеной, и в конце концов на дядю, поднимавшегося по лестнице, наехало упущенное грузчиками пианино. На дядиных похоронах играл лучший оркестр - другого в городишке просто не было.
Дедушка, живший в деревне, учил меня: «Чтобы подружиться с кем-нибудь, нужно с ним пуд соли съесть». Никто из окрестных ребят не сумел пройти такую проверку. Из всех, кого я знал, аппетитом на соль могла похвастаться лишь соседская корова. На третье лето пуд соли уже подходил к концу, и я почти подружился с коровой, но тут ее зарезали.
Сколько помню, моя бабушка пыталась вывести тараканов. В старости она все же добилась своего: выведенные бабушкой тараканы не боялись ничего - ни отравы, ни кипятка, ни тапка - и до смерти донимали соседей.
Мама и папа никак не могли решить, как меня назвать, и поэтому долго спорили. Им все же пришлось сделать свой выбор, так как без имени по достижении совершеннолетия мне отказались выдать паспорт. Победил мамин вариант, папа расстроился и с обидой сказал, что зато у меня будет отчество в его честь.
Однажды я поинтересовался у папы, сколько у меня всего братиков и сестричек.
- Что за глупый вопрос! - возмутился папа. - Не приставай ко мне с такими. Узнай лучше у мамы: это она у нас ведет домашнее хозяйство.
Однажды меня крепко поколотили хулиганы.
- Не плачь! - утешил меня папа. - Я покажу тебе пару приемов. В следующий раз, когда повстречаешь хулиганов, сделай вот так…
Но когда переломы от папиных приемов у меня зажили, и я вышел на улицу без гипса, выяснилось, что милиция давно забрала хулиганов за другие преступления и посадила в тюрьму.
Мой самый младший брат жаловался, что одноклассники дразнятся, спрашивая у него, мальчик он или девочка.
Папа сердился:
- Дурацкая была затея - отдавать ребенка в эту школу!
- Сам виноват, - парировала мама. - Все началось с того, что ты разрешил ему ходить без поводка и намордника.
- Пожалуйста, уступи мне место! - частенько просила бабушка.
Но за это место на улице я отвалил сутенеру уйму деньжищ и не собирался расставаться с ним в обмен на смешную сумму, которую бабушка мне предлагала.
Чтобы решить, отправить в дом престарелых бабушку или дедушку, папа с мамой бросали монетку. Выпал «орел», и бабушка с дедушкой отправились в приют вместе.
- Все же нельзя было так рисковать, - укоризненно выговаривал папа маме. - Что, если бы монета все же встала на ребро, и кого-нибудь из них пришлось бы оставить?
- А правда, что у каждого в шкафу есть свой скелет? - спросил я.
- Конечно, - ответил папа.
- И у тебя?
- И у меня.
- А какой он?
- Когда-нибудь узнаешь, - пробурчал папа, закрыл дверцы шкафа, и я опять остался в темноте.
- Как успехи? - поинтересовалась мама.
- Я прошел собеседование, - сказал папа со значением в голосе.
- И?..
- И со мной подписали контракт на год!
Папа вытащил листок и гордо показал его маме.
- Поздравляю! - обрадовалась мама. - Только больше не носи его в нагрудном кармане: испачкаешь рубашку, а кровь плохо отстирывается.
- Тебе не жаль душу? - встрял я.
- Это бизнес, - махнул рукой папа. - Зато мне теперь не нужно рисовать каждую ночь дурацкие пентаграммы!
- Наша бабушка в раю? - приставал я к маме.
- Вряд ли, - вздыхала мама. - Видишь? По этому маленькому экрану все еще ползут кривые.
Когда у нас в школе был первый урок православия, мой сосед по парте крикнул, что бога нет. Учитель рассердился и выгнал его из класса.
- Ты тоже не веришь в бога? - строго спросил учитель у меня.
Я признался, что верю.
Учитель погладил меня по голове и пошел к доске, а я продолжил мысленно молиться Уицилопочтли.
Рассказывают, что в детстве моя тетя очень рано научилась ходить - даже доктор удивлялся и говорил, что это первый случай в его практике, когда после полной потери зрения и ампутации обеих ног адаптация к протезам и трости протекала столь быстро.
Мой троюродный брат долгое время работал программистом в службе безопасности одного крупного банка. Однажды он предложил такую необычную и эффективную систему защиты, что пораженный владелец предложил ему в награду взять в хранилище столько денег, сколько брат сумеет вынести. К сожалению, брат не вылезал из инвалидного кресла и общался с миром лишь при помощи компьютерного сенсора под левым мизинцем, поэтому ему пришлось довольствоваться месячным окладом, переведенным на его счет в обычное время.
Моя старшая сестра по секрету признавалась мне, что однажды она поймала золотую рыбку и загадала ей три желания. Первым желанием было, чтобы у нее родился братик, то есть - я, вторым - чтобы братик играл только в те игры, которые предлагала сестра, третьим - чтобы братик всегда отдавал ей свою долю конфет и прочих сластей. Спорить с рыбкой-волшебницей я не решался.
Мой дядя слыл человеком угрюмым и нелюдимым. Он даже нарочно уехал из города и поселился на краю маленькой деревушки. Через год его стараниями деревушка окончательно обезлюдела, и дядя зажил в свое удовольствие.