.
ДВА ГИДА
Павильон стоял на плоском ровном месте, а казалось, будто под ним зыбучая песчаная дюна. Настолько это было фантастично. С виду обыкновенная стекляшка, а внутри полно чудес.
Выставка работала третью неделю, и горожане успели свыкнуться с её присутствием в парке культуры и отдыха. Народ бродил как в зоосаду, без ажиотажа первых дней. В будние дни на ней стало немноголюдно даже по вечерам, словно она теперь никуда не уедет.
Зимой, когда о ней заговорили на собраниях, Скворцову страшно хотелось посмотреть, что это будет, с чего начнется, чем закончится. Возможно, кого-нибудь сцапают, а кто-то спокойно провернет пару гешефтов, записав в свой актив (Скворцов подслушал это в «Анатомии любви») связь с иностранцем, скажу больше, гражданином капстраны, к тому же одной из ведущих.
Какой именно не имело значения. Капиталистические страны есть даже в Африке.
Скворцова тянула на выставку не симпатия к Западу, а всего лишь шанс пережить сказочную ситуацию, которой со Скворцовым поделился один сказочник, если, конечно, верить его словам. Скворцов не то, чтобы уверовал, а запомнил ту историю один в один, и не спешил придираться к нестыковкам, как не делает этого набожный, но в остальном рациональный, человек.
Скворцову было двенадцать, сказочнику на десять лет больше, одет он был немодно, даже бедно. Пересыпая речь жаргоном фарцовщиков, он то и дело копировал то одесситов, то Райкина, вероятно, подражая в свою очередь кому-то старше себя. В доме, точнее, на квартире Скворцовых, этот человек оказался проездом «на Юга» - в кассах не было билетов. За ужином и была рассказана та история, которой в дальнейшем, можно сказать, что и бредил, в остальном флегматичный и насмешливый Скворцов.
Разговоры про выставку стартовали еще осенью, когда, где-то за границей были подписаны какие-то договора. Точнее, заключены, а подписали их под новый год, который Скворцов встречал в обществе своей возлюбленной. В мае они с ней незаметно расстались.
В зимнюю пору не так заметно, вернее, совсем неизвестно, что на тебе надето под курткой и пальто. Лишь где-то с апреля месяца начинается мучительный стриптиз отстающего от моды молодого человека. Улицы заполняют ячейки опоздавших пассажиров и пассажирок в пилотках из газеты и брюках с эмблемою фирмы, подрисованной шариковой ручкой, и раскрашенной пастою всех трех её стержней.
Даже если это не совсем так, всё равно кажется, что так именно это - и пилотки, и даже носовые платки, завязанные узлами по уголкам. Когда-то платкм были больше, размером с флажок, вытаскивать их из кармана рывком считалось дурным тоном, а сейчас их периметр уже, годится разве что на головку младенца или лилипутика.
«Шагреневая кожа», хмыкнул Скворцов, прервав ретроспективу своих переживаний воспоминанием о спектакле с таким названием. Он заранее пометил время показа карандашом в телепрограмме на неделю. Однако в тот вечер пассия потащила его в кино, и, придя домой, он застал только последнюю сцену, где изможденный Табаков кричит «я хочу тебя!».
Приодеться к лету ему было не во что и не на что. Роман, возникший в сентябре, успел слопать и пару фирменных пластов, и джинсовую курточку, а зарплаты хватало только чтобы дома не ныли.
С другой стороны, в простой одежде не жарко, нет ощущения, что занашиваешь без цели то, за что переплачивал с целью кого-то перещеголять. С момента расставания минуло ровно два месяца и та девушка по фамилии Спица, снова начинала казаться Скворцову подругой, идеальной во всех отношениях…
Так в чем же соль истории, которой, можно сказать, зомбировал пионера Скворцова тот проезжий столичный (столичный ли) гость. Дело в том, что она совершенно стереотипна.
Её вариантов наберется дюжина. Одна из тех баек, что гуляют по Руси, покуда есть кому их пересказывать.
Действие в ней всегда происходит на выставках.
Той, о которой Скворцову поведал гость могло и не быть вовсе.
Вернее, она, может статься, и была, но гостя на ней не было. И проходила неизвестно где - то ли в Москве, то ли в Ленинграде. Одни называют Киев. Другие Прибалтику, где и не такое возможно.
Место действия - павильон электроники с проигрывателем и стопкой фирменной пластмассы. Обычно в этом эпизоде фигурируют Битлз, но на языке у гостя вертелись The Doors.
Жадные предки не поставили на стол бутылку, а экономный гость, с первых минут раскусив с кем имеет дело, успел бухнуть где-то на улице. Никаких столичных деликатесов, надо отметить, при нем тоже не оказалось, либо эти гостинцы он решил засекретить, потому что вез их кому-то еще. Всего скорее, хозяевам хаты в курортном местечке, чье название он так и не сообщил.
Рассказывал он скупо, но артистично, делая паузу после каждой реплики, чтобы слушатель мог домыслить картину самостоятельно:
Мы с чувихой стоим как вкопанные, за спиной полно приезжих - узбеки в тюбетейках, командированные, как в комиссионном, где работает Миронов.
Гид посмотрел мне прямо в глаза, и мы друг друга поняли. Типичный англичанин - костюмчик, двойные баки…
Выносит колонки на крыльцо, и врубает Hello, I Love You!
Куда успели испариться только что перечисленные им статисты, он почему-то не пояснил…
На минуту Скворцов вынырнул из прошлого и огляделся. Вокруг было по-прежнему малолюдно, если не сказать ни души. Позади слева маячил безмолвный фонтан. Никаких колонок на крыльце павильона не стояло. Скворцов представил табличку «переучет», и замотал головой, прогоняя наваждение. Отступив шаг назад, он снова окунулся в обстановку шестилетней давности.
«Хэлло!» - скандировал гость, хлопая ладонью по пустому столу. При каждом «хэлло» он выкатывал то левый, то правый глаз выпукло настолько, что казалось, будто он у него единственный, как у Циклопа.
На другой день, примерно в девять утра, гость, отказавшись от чая, попрощался и ушел. Скворцов его больше не видел, но почти полные двойники этой личности попадались ему регулярно - «прекрасные парни прекрасной страны», как поется в песне, которую они разучивали на уроках пения.
Иногда Скворцову казалось, что никуда тот и не уезжал, а сошел через три остановки, довольный проделанной мистификацией.
Одинаковых людей и предметов в самом деле подозрительно много - шляпы, блокноты, ручки. Школьники, например, пугающе однотипны, когда одеты вразнобой, а не в одинаковую форму.
Время от времени единообразие подкладывает свинью, причем, тебе лично. Пару лет назад в универмаге «Правобережный» выбросили несколько польских пластинок. Скворцов,
естественно, истратил на них четвертак. И вот сейчас, наряжая Спицу в контрабандные вещички, за два фирменных диска он сумел выручить рублей семьдесят, а те польские поныне там, потому что все, кому не лень, накупили точно таких же, и не знают, что с ними делать, ибо слушать такое, скажем прямо, самому или с кем-то как-то не очень хочется. Мало того, что играют черт-те что, еще и поют черт-те по-каковски…
Честно говоря, он собирался подарить Спице купальник. Желательно лиловый и обязательно из двух частей. В общем «бикини» - чтобы загар контрастировал с белизной. От досады Скворцов опять замотал головой и зажмурил глаза.
Когда он открыл их снова, молодой человек сразу понял, что пропустил что-то важное.
На крыльце павильона успел появиться иностранец.
Гид оказался совсем не американского типа. Рыжеватый, лысоватый, не курящий - фирменной сигаретой не угостит. По-русски шпарит без акцента. Единственная странность - отсутствие «южного говора», которым здесь принято окрашивать в национальные тона даже культурную речь, чтобы быть ближе к народу.
Сейчас присядет и… подумал Скворцов, выдав себя выражением лица.
Веснушчатый фирмач перехватил взгляд Скворцова. Блеснув очками, он повернул голову в сторону фонтана четырех тритончиков. Фонтан не работал, изваяния молча разглядывали иностранца.
Hello, I Love You, произнес Скопцов, хлопнув ладонью по невидимой столешнице, и тут кто-то сзади взял его за локоть большим и безымянным пальцем.
Это был гражданин в штатском, а точнее в шведке с таким же узором, что и у Скворцова. Он только что закурил.
От сигареты пахло иначе. Фирменная, определил Скворцов по дымку. Они там в них что-то добавляют.
Парень, ты в какой раз сюда приходишь? - c селянским акцентом поинтересовался чекист. По тону было ясно, что он и так знает, сколько раз побывал здесь Скворцов.
Имей в виду, здесь тебе ничего не дадут. - он сделал паузу, давая возможность переспросить в трех вариантах: «ничего», «не дадут» и «чего именно». Скворцов не переспросил, и тогда он добавил: ни значков, ни жевачки…
Павильон стоял на плоском ровном месте, а казалось, будто под ним зыбучая песчаная дюна. Настолько это было фантастично. С виду обыкновенная стекляшка, а внутри полно чудес.
Выставка работала третью неделю, и горожане успели свыкнуться с её присутствием в парке культуры и отдыха. Народ бродил как в зоосаду, без ажиотажа первых дней. В будние дни на ней стало немноголюдно даже по вечерам, словно она теперь никуда не уедет.
Зимой, когда о ней заговорили на собраниях, Скворцову страшно хотелось посмотреть, что это будет, с чего начнется, чем закончится. Возможно, кого-нибудь сцапают, а кто-то спокойно провернет пару гешефтов, записав в свой актив (Скворцов подслушал это в «Анатомии любви») связь с иностранцем, скажу больше, гражданином капстраны, к тому же одной из ведущих.
Какой именно не имело значения. Капиталистические страны есть даже в Африке.
Скворцова тянула на выставку не симпатия к Западу, а всего лишь шанс пережить сказочную ситуацию, которой со Скворцовым поделился один сказочник, если, конечно, верить его словам. Скворцов не то, чтобы уверовал, а запомнил ту историю один в один, и не спешил придираться к нестыковкам, как не делает этого набожный, но в остальном рациональный, человек.
Скворцову было двенадцать, сказочнику на десять лет больше, одет он был немодно, даже бедно. Пересыпая речь жаргоном фарцовщиков, он то и дело копировал то одесситов, то Райкина, вероятно, подражая в свою очередь кому-то старше себя. В доме, точнее, на квартире Скворцовых, этот человек оказался проездом «на Юга» - в кассах не было билетов. За ужином и была рассказана та история, которой в дальнейшем, можно сказать, что и бредил, в остальном флегматичный и насмешливый Скворцов.
Разговоры про выставку стартовали еще осенью, когда, где-то за границей были подписаны какие-то договора. Точнее, заключены, а подписали их под новый год, который Скворцов встречал в обществе своей возлюбленной. В мае они с ней незаметно расстались.
В зимнюю пору не так заметно, вернее, совсем неизвестно, что на тебе надето под курткой и пальто. Лишь где-то с апреля месяца начинается мучительный стриптиз отстающего от моды молодого человека. Улицы заполняют ячейки опоздавших пассажиров и пассажирок в пилотках из газеты и брюках с эмблемою фирмы, подрисованной шариковой ручкой, и раскрашенной пастою всех трех её стержней.
Даже если это не совсем так, всё равно кажется, что так именно это - и пилотки, и даже носовые платки, завязанные узлами по уголкам. Когда-то платкм были больше, размером с флажок, вытаскивать их из кармана рывком считалось дурным тоном, а сейчас их периметр уже, годится разве что на головку младенца или лилипутика.
«Шагреневая кожа», хмыкнул Скворцов, прервав ретроспективу своих переживаний воспоминанием о спектакле с таким названием. Он заранее пометил время показа карандашом в телепрограмме на неделю. Однако в тот вечер пассия потащила его в кино, и, придя домой, он застал только последнюю сцену, где изможденный Табаков кричит «я хочу тебя!».
Приодеться к лету ему было не во что и не на что. Роман, возникший в сентябре, успел слопать и пару фирменных пластов, и джинсовую курточку, а зарплаты хватало только чтобы дома не ныли.
С другой стороны, в простой одежде не жарко, нет ощущения, что занашиваешь без цели то, за что переплачивал с целью кого-то перещеголять. С момента расставания минуло ровно два месяца и та девушка по фамилии Спица, снова начинала казаться Скворцову подругой, идеальной во всех отношениях…
Так в чем же соль истории, которой, можно сказать, зомбировал пионера Скворцова тот проезжий столичный (столичный ли) гость. Дело в том, что она совершенно стереотипна.
Её вариантов наберется дюжина. Одна из тех баек, что гуляют по Руси, покуда есть кому их пересказывать.
Действие в ней всегда происходит на выставках.
Той, о которой Скворцову поведал гость могло и не быть вовсе.
Вернее, она, может статься, и была, но гостя на ней не было. И проходила неизвестно где - то ли в Москве, то ли в Ленинграде. Одни называют Киев. Другие Прибалтику, где и не такое возможно.
Место действия - павильон электроники с проигрывателем и стопкой фирменной пластмассы. Обычно в этом эпизоде фигурируют Битлз, но на языке у гостя вертелись The Doors.
Жадные предки не поставили на стол бутылку, а экономный гость, с первых минут раскусив с кем имеет дело, успел бухнуть где-то на улице. Никаких столичных деликатесов, надо отметить, при нем тоже не оказалось, либо эти гостинцы он решил засекретить, потому что вез их кому-то еще. Всего скорее, хозяевам хаты в курортном местечке, чье название он так и не сообщил.
Рассказывал он скупо, но артистично, делая паузу после каждой реплики, чтобы слушатель мог домыслить картину самостоятельно:
Мы с чувихой стоим как вкопанные, за спиной полно приезжих - узбеки в тюбетейках, командированные, как в комиссионном, где работает Миронов.
Гид посмотрел мне прямо в глаза, и мы друг друга поняли. Типичный англичанин - костюмчик, двойные баки…
Выносит колонки на крыльцо, и врубает Hello, I Love You!
Куда успели испариться только что перечисленные им статисты, он почему-то не пояснил…
На минуту Скворцов вынырнул из прошлого и огляделся. Вокруг было по-прежнему малолюдно, если не сказать ни души. Позади слева маячил безмолвный фонтан. Никаких колонок на крыльце павильона не стояло. Скворцов представил табличку «переучет», и замотал головой, прогоняя наваждение. Отступив шаг назад, он снова окунулся в обстановку шестилетней давности.
«Хэлло!» - скандировал гость, хлопая ладонью по пустому столу. При каждом «хэлло» он выкатывал то левый, то правый глаз выпукло настолько, что казалось, будто он у него единственный, как у Циклопа.
На другой день, примерно в девять утра, гость, отказавшись от чая, попрощался и ушел. Скворцов его больше не видел, но почти полные двойники этой личности попадались ему регулярно - «прекрасные парни прекрасной страны», как поется в песне, которую они разучивали на уроках пения.
Иногда Скворцову казалось, что никуда тот и не уезжал, а сошел через три остановки, довольный проделанной мистификацией.
Одинаковых людей и предметов в самом деле подозрительно много - шляпы, блокноты, ручки. Школьники, например, пугающе однотипны, когда одеты вразнобой, а не в одинаковую форму.
Время от времени единообразие подкладывает свинью, причем, тебе лично. Пару лет назад в универмаге «Правобережный» выбросили несколько польских пластинок. Скворцов,
естественно, истратил на них четвертак. И вот сейчас, наряжая Спицу в контрабандные вещички, за два фирменных диска он сумел выручить рублей семьдесят, а те польские поныне там, потому что все, кому не лень, накупили точно таких же, и не знают, что с ними делать, ибо слушать такое, скажем прямо, самому или с кем-то как-то не очень хочется. Мало того, что играют черт-те что, еще и поют черт-те по-каковски…
Честно говоря, он собирался подарить Спице купальник. Желательно лиловый и обязательно из двух частей. В общем «бикини» - чтобы загар контрастировал с белизной. От досады Скворцов опять замотал головой и зажмурил глаза.
Когда он открыл их снова, молодой человек сразу понял, что пропустил что-то важное.
На крыльце павильона успел появиться иностранец.
Гид оказался совсем не американского типа. Рыжеватый, лысоватый, не курящий - фирменной сигаретой не угостит. По-русски шпарит без акцента. Единственная странность - отсутствие «южного говора», которым здесь принято окрашивать в национальные тона даже культурную речь, чтобы быть ближе к народу.
Сейчас присядет и… подумал Скворцов, выдав себя выражением лица.
Веснушчатый фирмач перехватил взгляд Скворцова. Блеснув очками, он повернул голову в сторону фонтана четырех тритончиков. Фонтан не работал, изваяния молча разглядывали иностранца.
Hello, I Love You, произнес Скопцов, хлопнув ладонью по невидимой столешнице, и тут кто-то сзади взял его за локоть большим и безымянным пальцем.
Это был гражданин в штатском, а точнее в шведке с таким же узором, что и у Скворцова. Он только что закурил.
От сигареты пахло иначе. Фирменная, определил Скворцов по дымку. Они там в них что-то добавляют.
Парень, ты в какой раз сюда приходишь? - c селянским акцентом поинтересовался чекист. По тону было ясно, что он и так знает, сколько раз побывал здесь Скворцов.
Имей в виду, здесь тебе ничего не дадут. - он сделал паузу, давая возможность переспросить в трех вариантах: «ничего», «не дадут» и «чего именно». Скворцов не переспросил, и тогда он добавил: ни значков, ни жевачки…