.
ХОББИ
Любимой разновидностью ментальной экскурсии для Баранова сделалось посещение учебных заведений, к которым он не имел непосредственного отношения.
В относительно молодом возрасте ему дважды удалось проникнуть даже в НИИ, причем, одно из них было засекречено, и комсомольскому вожаку, пригласившему Баранова провести тематическую часть дискотеки, потом за это дело, с его собственных слов, дали прикурить.
Он хорошо помнил тот сентябрьский вечер, матовый, дымчатый, в любой момент готовый расслоиться клочьями дыма…
Делая пересадку в центре города, Баранов методично опрокинул две рюмки водки в нелепой «рюмочной», открытой на месте столь же нелепого магазина люстр.
Подъезжая к учреждению, он был уверен, что ему в последнюю минуту откажут, однако всё прошло гладко. Баранов отбубнил текст, написанный от руки на трех листах ватмана и незаметно во время танцев прошмыгнул мимо вахтера на остановку, где ему долго пришлось ожидать единственный троллейбус, каким можно было добраться в этот район, отдаленный настолько, что многие могли прожить всю жизнь, так ни разу и не побывав в этой части города. Он и сам потом не всегда верил, что очутился там наяву, а не во сне.
Второе НИИ было куда демократичнее. Классический «аквариум» с готовым сценарием телефильма. Пьющий коллектив, жены, называющие мужей по фамилии с приставкой «мой». Вылазки на моторной лодке, как правило, куда-нибудь совсем рядом, на ту сторону большой реки, огибающей город, как казалось Баранову, с левой стороны. Больше ничего Баранов и не запомнил. Языком общения для сотрудников служили цитаты из фильмов и книг.
Новых знакомств не возникало десятилетиями. Озираясь на фасады многоэтажных особняков, Баранов мысленно бродил по внутренним коридорам и лестницам, расположение которых не имело никакого значения, прислушиваясь к гомону совещаний, к репетициям самодеятельности, к звону посуды в столовой.
Он замечал, как в распоряжение ВУЗов постепенно переходят отслужившие своё дворцы культуры, куда новые студенты подъезжают на собственных машинах. Под гнетом новизны ему припоминалось первое посещение техникума в сопровождении двоюродного брата, приехавшего на побывку из армии. Какие-то коренастые, улыбчивые парни в полосатых рубашках румынской фабрики «Шумован», в малиновых махровках. Почему-то похожие либо на артиста Збруева, либо на ефрейтора Збруева.
В торговое училище, где якобы играл на барабанах младший сын одного начальника, давнего друга семьи Барановых, он заглянуть так и не осмелился.
В общем, впечатлений было немного, и все они, так или иначе, касались жизни других людей, общей судьбы поколения, огибающей Баранова, как река большой город.
Приблизительно представляя, чем занимаются эти люди, получив диплом, Баранов наводнял кулуары ВУЗов персонажами Эдгара По, Амброза Бирса и Кафки, которые вели себя так же неуместно, как советские студенты в рассказах этих писателей, двое которых, зачем-то педалирует данное обстоятельство в разговорах со мной Баранов, американцы.
Любимой разновидностью ментальной экскурсии для Баранова сделалось посещение учебных заведений, к которым он не имел непосредственного отношения.
В относительно молодом возрасте ему дважды удалось проникнуть даже в НИИ, причем, одно из них было засекречено, и комсомольскому вожаку, пригласившему Баранова провести тематическую часть дискотеки, потом за это дело, с его собственных слов, дали прикурить.
Он хорошо помнил тот сентябрьский вечер, матовый, дымчатый, в любой момент готовый расслоиться клочьями дыма…
Делая пересадку в центре города, Баранов методично опрокинул две рюмки водки в нелепой «рюмочной», открытой на месте столь же нелепого магазина люстр.
Подъезжая к учреждению, он был уверен, что ему в последнюю минуту откажут, однако всё прошло гладко. Баранов отбубнил текст, написанный от руки на трех листах ватмана и незаметно во время танцев прошмыгнул мимо вахтера на остановку, где ему долго пришлось ожидать единственный троллейбус, каким можно было добраться в этот район, отдаленный настолько, что многие могли прожить всю жизнь, так ни разу и не побывав в этой части города. Он и сам потом не всегда верил, что очутился там наяву, а не во сне.
Второе НИИ было куда демократичнее. Классический «аквариум» с готовым сценарием телефильма. Пьющий коллектив, жены, называющие мужей по фамилии с приставкой «мой». Вылазки на моторной лодке, как правило, куда-нибудь совсем рядом, на ту сторону большой реки, огибающей город, как казалось Баранову, с левой стороны. Больше ничего Баранов и не запомнил. Языком общения для сотрудников служили цитаты из фильмов и книг.
Новых знакомств не возникало десятилетиями. Озираясь на фасады многоэтажных особняков, Баранов мысленно бродил по внутренним коридорам и лестницам, расположение которых не имело никакого значения, прислушиваясь к гомону совещаний, к репетициям самодеятельности, к звону посуды в столовой.
Он замечал, как в распоряжение ВУЗов постепенно переходят отслужившие своё дворцы культуры, куда новые студенты подъезжают на собственных машинах. Под гнетом новизны ему припоминалось первое посещение техникума в сопровождении двоюродного брата, приехавшего на побывку из армии. Какие-то коренастые, улыбчивые парни в полосатых рубашках румынской фабрики «Шумован», в малиновых махровках. Почему-то похожие либо на артиста Збруева, либо на ефрейтора Збруева.
В торговое училище, где якобы играл на барабанах младший сын одного начальника, давнего друга семьи Барановых, он заглянуть так и не осмелился.
В общем, впечатлений было немного, и все они, так или иначе, касались жизни других людей, общей судьбы поколения, огибающей Баранова, как река большой город.
Приблизительно представляя, чем занимаются эти люди, получив диплом, Баранов наводнял кулуары ВУЗов персонажами Эдгара По, Амброза Бирса и Кафки, которые вели себя так же неуместно, как советские студенты в рассказах этих писателей, двое которых, зачем-то педалирует данное обстоятельство в разговорах со мной Баранов, американцы.