НАВАЖДЕНИЕ
Я видела его, говорю вам! - твердила она с негодованием. - Я его видела ясно, как днем, я просто шла взять пива, и...
Поверх стрекота печатных машинок раздался мужской голос:
- Ну иди выпей еще, увидишь двух таких же...
В этом месте Бородин со злобным восторгом ударил ладонью по столу и захлопнул книгу, преподнесенную ему к недавнему юбилею.
По меркам поколения, к которому принадлежал Бородин, его нельзя было назвать пьяницей, но двойники сопровождали его по жизни стабильно.
Изучая английский, он не знал, что больше подходит для формулировки этого наваждения одной фразой - "вижу дублей" или "двоится в глазах".
Последнее время ему мерещилась мать. За день до отъезда в другой большой город, он увидел её ковыляющей мимо остановки тою походкой, которую стареющие люди сначала выдумывают, а затем становятся её пленниками. На той женщине был такой же вязаный берет и стеганое пальто цвета беж. В руке она несла кошелочку, точную копию той, которую Бородин вынес из дома через неделю после похорон.
Провожая взглядом эти мощи, Бородин припоминал безобразные ссоры на радость соседям и сеансы черного юмора, перемежаемые множеством народных поговорок и анекдотов, Бог весть откуда известных этой сугубо городской психопатки. Ах да! После войны они ведь жили в Каменке, до переселения в тогдашний центр, а ныне "старую часть", где ей, а не отчиму с бабкой, полагалась жилплощадь, как дочери офицера, погибшего смертью храбрых.
В минуты перемирия старательно избегали две темы - ориентация и нацпринадлежность. По этим вопросам их точки зрения были противоположны полярно, как пингвины и белый медведь.
Он тогда стоял на остановке, с тревогой поглядывая на руки, свободные от дорожной клади, позабыв на миг, что билеты куплены назавтра. Едва не крикнул "давай помогу", но силуэт, не утратив сходства, уже маячил на островке безопасности.
Троллейбусы ходили всё реже и реже, но с прежним постоянством сквозь стекла салона он узнавал профили одноклассников.
Чаще других мерещились Осипов и Матвиенко - два классических аутсайдера, которым педагоги в один голос пророчили короткую и бесславную жизнь.
Внешность обоих полностью отвечала репутации, напоминая фоторобот, составленный на основе подсказок того, кому были крайне антипатичны они оба.
Осипов - сутулый метис, чьи булавочные глазки плохо гармонируют с урючным носом. Матвиенко - атлетичный красавчик, чей образ меняется в худшую сторону с каждым шагом в сторону Матвиенко - густые волнистые волосы давно не мыты, щеку безобразит шрам размером с воробьиную лапку, запушенные зубы, страшное косоглазие и уши, словно кто-то их смял, затем разгладил и приделал обратно.
Всё это, поежился Бородин, осталось в том городе, который он покинул, скорее всего, навсегда, хотя к месту, в котором он очутился совсем не вяжется эмигрантский пафос. Практически всё то же самое. И мать свою он встречал за последнее время минимум трижды.
От соблазна поспешных односторонних узнаваний он оградил себя давно и надежно. Пускай сначала узнают тебя, а там видно будет радоваться или разбегаться.
До четвертого класса с ним учился некто Вова Шарфман - высоченный очкарик с рельефными чертами лица, одновременно похожий на игрока американской сборной по баскетболу и на солиста группы Temptations.
Добрейший малый с большим чувством юмора, он куда-то внезапно канул, возможно, уехал с родителями. Поэтому Бородин и обрадовался до идиотизма, встретив повзрослевшего "шарфмана" на перекрестке между гастрономом и кинотеатром, куда их водили по праздникам на патриотические фильмы.
Обезьяна! Сколько лет! Сколько зим! - едва не окликнул незнакомого мужчину Бородин, в последний момент сообразив, что впереди стоит совсем не тот, кого могла бы обрадовать встреча с прошлым в лице Бородина.
Красный свет вспыхнул весьма символично, когда ложный "шарфман" успел перейти улицу. За такую фамильярность можно и в ухо схлопотать.
Посмотрев на часы, Бородин стал собираться на улицу. Гуляя на скверу он недавно заметил, как одна и та же девушка в радужном пальто, кладет в урну небольшой сверток и быстро удаляется, крестясь.
Поверх стрекота печатных машинок раздался мужской голос:
- Ну иди выпей еще, увидишь двух таких же...
В этом месте Бородин со злобным восторгом ударил ладонью по столу и захлопнул книгу, преподнесенную ему к недавнему юбилею.
По меркам поколения, к которому принадлежал Бородин, его нельзя было назвать пьяницей, но двойники сопровождали его по жизни стабильно.
Изучая английский, он не знал, что больше подходит для формулировки этого наваждения одной фразой - "вижу дублей" или "двоится в глазах".
Последнее время ему мерещилась мать. За день до отъезда в другой большой город, он увидел её ковыляющей мимо остановки тою походкой, которую стареющие люди сначала выдумывают, а затем становятся её пленниками. На той женщине был такой же вязаный берет и стеганое пальто цвета беж. В руке она несла кошелочку, точную копию той, которую Бородин вынес из дома через неделю после похорон.
Провожая взглядом эти мощи, Бородин припоминал безобразные ссоры на радость соседям и сеансы черного юмора, перемежаемые множеством народных поговорок и анекдотов, Бог весть откуда известных этой сугубо городской психопатки. Ах да! После войны они ведь жили в Каменке, до переселения в тогдашний центр, а ныне "старую часть", где ей, а не отчиму с бабкой, полагалась жилплощадь, как дочери офицера, погибшего смертью храбрых.
В минуты перемирия старательно избегали две темы - ориентация и нацпринадлежность. По этим вопросам их точки зрения были противоположны полярно, как пингвины и белый медведь.
Он тогда стоял на остановке, с тревогой поглядывая на руки, свободные от дорожной клади, позабыв на миг, что билеты куплены назавтра. Едва не крикнул "давай помогу", но силуэт, не утратив сходства, уже маячил на островке безопасности.
Троллейбусы ходили всё реже и реже, но с прежним постоянством сквозь стекла салона он узнавал профили одноклассников.
Чаще других мерещились Осипов и Матвиенко - два классических аутсайдера, которым педагоги в один голос пророчили короткую и бесславную жизнь.
Внешность обоих полностью отвечала репутации, напоминая фоторобот, составленный на основе подсказок того, кому были крайне антипатичны они оба.
Осипов - сутулый метис, чьи булавочные глазки плохо гармонируют с урючным носом. Матвиенко - атлетичный красавчик, чей образ меняется в худшую сторону с каждым шагом в сторону Матвиенко - густые волнистые волосы давно не мыты, щеку безобразит шрам размером с воробьиную лапку, запушенные зубы, страшное косоглазие и уши, словно кто-то их смял, затем разгладил и приделал обратно.
Всё это, поежился Бородин, осталось в том городе, который он покинул, скорее всего, навсегда, хотя к месту, в котором он очутился совсем не вяжется эмигрантский пафос. Практически всё то же самое. И мать свою он встречал за последнее время минимум трижды.
От соблазна поспешных односторонних узнаваний он оградил себя давно и надежно. Пускай сначала узнают тебя, а там видно будет радоваться или разбегаться.
До четвертого класса с ним учился некто Вова Шарфман - высоченный очкарик с рельефными чертами лица, одновременно похожий на игрока американской сборной по баскетболу и на солиста группы Temptations.
Добрейший малый с большим чувством юмора, он куда-то внезапно канул, возможно, уехал с родителями. Поэтому Бородин и обрадовался до идиотизма, встретив повзрослевшего "шарфмана" на перекрестке между гастрономом и кинотеатром, куда их водили по праздникам на патриотические фильмы.
Обезьяна! Сколько лет! Сколько зим! - едва не окликнул незнакомого мужчину Бородин, в последний момент сообразив, что впереди стоит совсем не тот, кого могла бы обрадовать встреча с прошлым в лице Бородина.
Красный свет вспыхнул весьма символично, когда ложный "шарфман" успел перейти улицу. За такую фамильярность можно и в ухо схлопотать.
Посмотрев на часы, Бородин стал собираться на улицу. Гуляя на скверу он недавно заметил, как одна и та же девушка в радужном пальто, кладет в урну небольшой сверток и быстро удаляется, крестясь.