О Махотине Журнал "Урал" 2006
Воспоминания о Викторе Махотине - Журнальный зал
magazines.gorky.media
В мае в издательстве госуниверситета к 60-летию художника благодаря решительной поддержке Константина Патрушева и Евгения Ройзмана выходит книга “Махотин: спасибо, до свидания!”. Ее писали сразу сто человек.
Андрей Козлов
Сеня Соловьев в октябре 1982 года привел меня на квартиру, где был художник Кротов и еще какие-то архитекторы. Там висела пара картин Махотина и еще пара картин Сажаева. Сеня мне объяснил: “Это Сажаев, а это Махотин. Оба - гении, особенно Махотин”.
Потом, когда была знаменитая “безвыставкомная” выставка на Сурикова, я увидел еще несколько работ Махотина. Нынешнее поколение не сможет правильно понять того феномена, который представляла выставка. Стоило один раз пройти сообщению о ней по ТВ, как на выставку повалил народ. Я пришел не в первый день, но народу было много, и Махотин тоже там был. Потом, когда я пришел второй раз, уже без билета, уже представленный Махотин опять был здесь, и кто-то мне, показав пальцем, объяснил “Это Махотин”.
И уже на Экспериментальной выставке в худшколе Хабарова на Сакко и Ванцетти нас представили: “Вот это тот самый пресловутый Козлов”.
Я сразу же спросил, а почему на вот этих вот картинах все зеленое - и небо, и дома, и фигуры людей.
Оказалось, на Ирбитском мотоциклетном заводе ему подарили несколько банок краски. Возник, таким образом, “Зеленый период”. То бишь никакого кокетства, подход совсем с другой стороны.
Другой нестандартностью Махотина было то, что он свои картины имел обыкновение дарить или менять. Мне, таким образом, досталась “Еврейская девушка с быком” и “Золотой младенец”. Себе Витя взял мои “Дадзыбао” (на них было написано:
Перестройка и гласность - близнецы братья.
Перестройка должна быть перестройной.
Не противляйся бюрократии насилием.
Блаженны неформалы, ибо их царствие небесное.
Разобьем бюрократам собачьи головы.
И панкам, и металлистам, и люберам - всем светит солнце.
Кайся, бюрократ, и будешь мне брат.
Рейган, Рейган, Рейганочек, приезжай еще разочек!
Нэнси, Нэнси Рейганиха, ты путевая чувиха!
Раз, два, три, четыре - перестройка во всем мире.
И т.д.)
Потом я эти картины тоже одну подарил, а другую обменял. Витя заражал своей стилистикой.
Коммуникабельность Вити была экстраординарной, вплоть до непонимания этого феномена многими и даже мной. В момент нашей встречи на Сакко и Ванцетти я был в дзено-даосской теме и все тестировал через ценности китайской эстетики: Лао-Цзы и так далее. Витя, кстати, оказался уроженцем Китая. Таким же образом оказался человеком, в чьих жилах течет кровь Авраама, Исаака и Иакова. Также он оказался отмотавшим срок братаном. И все это не просто позиционировалось, народ уверововал на долгое время.
…Витя всегда что-то дарил. Однажды я жил в его квартире в “деревне Гадюкино” (это квартал в Пионерском поселке). Там был книжный шкаф, я рефлекторно стал читать названия книг на корешках, вдруг попалась книга “Дзен-буддизм”, такая красненькая. Я вынул книгу с полки, стал листать, увлекся.
Витя говорит:
“Дарю”.
После Экспериментальной выставки, которая была в худшколе Хабарова - на время каникул выставка вместе с Махотиным переехала в “Станцию вольных почт” на Ленина, 11, и там “андеграунд” Свердловска - Екатеринбурга существовал год-полтора. У андеграунда, конечно, не было тогда совершенно никаких средств, ни чтобы держать здание, ни даже побелить. Так что “андеграунд” оттуда съехал, но Витя вскоре оказался в башенке на краю Исторического сквера, как бы сохраняя свой мистико-художественный дозор. В башенке был музей-кузня, половина, а может быть, и все экспонаты были Витиной коллекцией (по крайней мере, чугунные утюги - точно были Витиной коллекцией, как-то он у меня тоже спрашивал, нет ли у меня чугунных утюгов или чего-то наподобие). Утюгов не было, но вдруг он увидел книжку про разгром колчаковского белогвардейского движения на Урале, и я передал книжку в дар его краеведческой коллекции.
Некоторое время я возил выставку свердловских художников под названием “Трансавангард”. В участниках “трансавангарда” были картины Гольдера (ныне, говорят, проживает где-то во Франции), Махотина, Гавриловых, Хохонова, Лаушкина, Ильина, Копылова, моя одна работа и еще одна картина с нарисованной как живой селедкой, - фамилию забыл.
Пермь, Киров, Ленинград. Так что приходилось с этими работами как бы жить, передвижничать.
Вскоре продюсировать надоело. Я сменил китайскую тему на индийскую. В индийской теме нельзя было ни мясо есть, ни пить. Я тотчас с этим согласился, потому что бурный всплеск андеграундной активности стал влиять на самочувствие. Я вернулся из Молдавии, где гостил в семье советско-немецкого писателя Гергенредера. В качестве сувенира вез бутылку “Тамянки”. В Молдавии насчет вин было хорошо, а в Свердловске этого не было. Приехал, индийская тема требует абсентеизма. Так что я пошел к Вите и подарил.
“Хорошая вещь, но свет Востока, понимаешь”.
Оба были довольны.
…Авангардная тусовка, начавшись в кухнях и подвальных мастерских, вышла в залы и даже на улицы.
Ваксман и я как-то сидели у Касимова. Предстоял съезд неформалов. Там были разные фронты, охраны исторических памятников, профсоюзы, права человека. Для этого мы придумали общество советско-китайской дружбы “Фэнлю”. На съезде было объявлено. Смысл послания был авторитетный, как в “Дао-де-цзине”: дергаться и волноваться не надо, трава вырастет сама. Публике понравилось, так что нас с Касиком попросили организовать ночное действо творческой неформальной интеллигенции в ДК УЗТМ. Действо называлось “Фэнлю”. Там были картины, Петя Малков под утро появился одетый ангелом, там был авангардный джаз, настоящий китаец Хуан, Саша Еременко. Но каким-то образом местные люберы решили, что творится банальная дискотека, и проскочили внутрь, туда, где культурно отдыхал свердловский андеграунд. Все было очень тепло, продавался портвейн, поэт Саша Еременко курил и нахваливал происходящее: “Это просто Лас-Вегас”.
Люберы стали толкаться локтями, лезть к дамам. Витя им говорит: “Здесь мероприятие закрытого типа, пожалуйста, удалитесь, прошу вас по-хорошему, пока я вас не убил, чего доброго”. И улыбается, как Ленин в шалаше. Ситуация стала разгораться, участники конфликта толкаются не на шутку. Касик уже загрустил по-серьезному, так что из менеджеров остался я один (Шульман, сами понимаете, не в счет). Я, конечно, тоже такой добродушный, между участниками встрянул. “Не ссорьтесь, все нормально, мир-дружба, как тебя зовут”. Но они уже мою миротворческую миссию не воспринимают и плюются через мое плечо друг в друга. Любер оказался более метким, бум - и Витя свалился.
Дальше события развивались непредсказуемо. Дело в том, что в вестибюле стояла поленница дров. Обыкновенных дров. Они были заготовлены группой юных архитекторов из числа друзей Пети Малкова. Дрова должны были составить сюжет некоего хеппенигового действа. Действо-таки схеппениговалось, но совсем не так, как задумывалось. Потому что лидер поэтической группы “Интернационал” Женя Р. шел мимо, отчитав свой поэтический вклад в новое мышление, ускорение и гласность. Видит упавшего Витю, видит дрова, видит гопника-любера. Хлобысь поленом по башке гопнику. Тот упал, поднялся, Женя с поленом бежит к другим люберам. Те - руки вверх, “мы тут ни при чем”. Любер, напавший на Витю, весь в цвете купающихся коней Дейнеки, ругается, грозит: “Сейчас весь Уралмаш приведу”.
Удалился восвояси. Кто-то продолжал отдыхать, не заметив, что ученья идут, а кто-то вдохнул адреналинчику. Утром стали расходиться - навстречу ангел в белом, в кудряшках (Петя Малков).
Присутствие Вити все превращало в нечто неожиданно-эстетическое - назовем это сухо “андеграунд”.
В городе было знаковое место, которое становилось особенно знаковым во второй половине июля - в день расстрела царской семьи. Этим местом было место Ипатьевского дома. Дом снесли по указке Политбюро во времена, когда Ельцин был секретарем Свердловского обкома. Дом снесли, но память осталась. И друзья царя и его семьи в июле приносили на место цветы, чем очень беспокоили советскую власть, КГБ и проч. С началом перестройки количество друзей резко увеличилось, так что к месту устремились и любопытные, и желающие высказать дружеские чувства.
Милиция. Ожидание. Народу много, но все делают вид, что просто так мимо проходят, мимо стоят - никаких символов подобострастия царственным особам. Вдруг некто из дээсовцев вышел и стал внаглую все фотографировать, штатские милиционеры бегом к нему, он бросил фотик Сидорову и бежать, Сидоров бросил мне. Я был тогда неопытен и вместо того, чтобы затаиться, тоже кому-то передал палочку-выручалочку и рванулся на проезжую часть. В результате я, поэт Санников, Витя, некий казачок-монархист и некая девушка попали в участок.
Помню, что я беседовал с казачком о буддизме. А Витя сидел в соседней комнате и громко возмущался, стуча в дверь:
“Почему в камере разнополые?”.
В результате нас всех выпустили. На месте Ипатьевского дома потом воздвигли монумент, напоминающий молодогвардейцев, храм и подворье.