Десять дней
Это как раз в эти дни и было. Выходим мы с Иркой из редакции газеты "Новый стиль" все такие собой довольные. То ли денег дали, то ли опубликовали. Второе тогда, в 1996 году было даже важнее. Поднимаемся на Соколовую гору. Заходим в подъезд, лифт. И в дверях сталкиваемся с врачами скорой.
Петр Федорович, мой так и не состоявшийся тесть. Красивый молчаливый мужик за пятьдесят. Мы с ним почти и не общались. Здоровались, приглядывались. Ну, болела последнее время голова, пил анальгин. Уже потом выяснилось, что по десять таблеток в день. Но кто же знал. Пришел вечером с работы, выпил очередную и упал. "Мы его заберем, но только потому, что не оставлять же тут", - сказали врачи.
Это были очень странные десять дней. Такое ощущение, что все происходящее ты видишь как за грязным стеклом. Утро, универ, а после четвертой пары - в больницу. А там инсульт, кома, по большому счету для всех все ясно. Для всех, кроме будущей жены и тещи. Ирка стала как прозрачная. Теща часами всматривалась в лицо, пытаясь угадать хоть какое-то движение. Я тогда еще молодой был, терялся и не знал, что сказать. Хотя что тут скажешь, кроме обычного набора мантр.
Совсем вечером мы шли по этому темному городу. Низкое небо противного чуть ли не оранжевого от света фонарей цвета. Садились в трамвай, пересаживались на маршрутку. Потом ужинали перед телевизором. Смотрели то ли сериал про Альфа, то ли еще что-то такого же порядка. Как ни странно, всех он очень успокаивал. Потом я ехал домой.
Вечером девятого дня он открыл глаза. Из них текли слезы. Врачи говорили, что это рефлекс. Но разве хочется им верить. Мы думали, что теперь будет лучше, но все кончилось уже следующим утром. Был выходной, я проснулся часов в десять, взял трубку. А там такой плач, что и уточнять ничего не надо.
Будущая родня оказалась шумной, но бестолковой. По квартире бегало человек шесть, никто не знал, за что схватиться. Я звонил в "Ритуал", на кладбище. Потом с кем-то о чем-то договаривался. Покупал водку на поминки, увеличивал фотографию на памятник. Я уже не помню всего. Хорошо только, что необходимость говорить пропала. Просто молча обнимал.
Дождь и чертова грязь по колено. Я не знал, кого из доставшихся мне женщин держать. Упасть пытались обе. После поминок приехали домой. Мы занимались неожиданным сексом. Это я уже сильно потом понял, что после чьих-то похорон особенно остро хочется жить. Теща еще несколько месяцев спала с портретом в обнимку.
Потом мы с Иркой поженились, через девять лет расстались. Я уехал в Москву, она вышла замуж и родила мальчика. Я звонил поздравить.
- Я его Петей назвала, - говорит Ирка.
- Какая же ты крутая, - только и смог ответить я.
Петр Федорович, мой так и не состоявшийся тесть. Красивый молчаливый мужик за пятьдесят. Мы с ним почти и не общались. Здоровались, приглядывались. Ну, болела последнее время голова, пил анальгин. Уже потом выяснилось, что по десять таблеток в день. Но кто же знал. Пришел вечером с работы, выпил очередную и упал. "Мы его заберем, но только потому, что не оставлять же тут", - сказали врачи.
Это были очень странные десять дней. Такое ощущение, что все происходящее ты видишь как за грязным стеклом. Утро, универ, а после четвертой пары - в больницу. А там инсульт, кома, по большому счету для всех все ясно. Для всех, кроме будущей жены и тещи. Ирка стала как прозрачная. Теща часами всматривалась в лицо, пытаясь угадать хоть какое-то движение. Я тогда еще молодой был, терялся и не знал, что сказать. Хотя что тут скажешь, кроме обычного набора мантр.
Совсем вечером мы шли по этому темному городу. Низкое небо противного чуть ли не оранжевого от света фонарей цвета. Садились в трамвай, пересаживались на маршрутку. Потом ужинали перед телевизором. Смотрели то ли сериал про Альфа, то ли еще что-то такого же порядка. Как ни странно, всех он очень успокаивал. Потом я ехал домой.
Вечером девятого дня он открыл глаза. Из них текли слезы. Врачи говорили, что это рефлекс. Но разве хочется им верить. Мы думали, что теперь будет лучше, но все кончилось уже следующим утром. Был выходной, я проснулся часов в десять, взял трубку. А там такой плач, что и уточнять ничего не надо.
Будущая родня оказалась шумной, но бестолковой. По квартире бегало человек шесть, никто не знал, за что схватиться. Я звонил в "Ритуал", на кладбище. Потом с кем-то о чем-то договаривался. Покупал водку на поминки, увеличивал фотографию на памятник. Я уже не помню всего. Хорошо только, что необходимость говорить пропала. Просто молча обнимал.
Дождь и чертова грязь по колено. Я не знал, кого из доставшихся мне женщин держать. Упасть пытались обе. После поминок приехали домой. Мы занимались неожиданным сексом. Это я уже сильно потом понял, что после чьих-то похорон особенно остро хочется жить. Теща еще несколько месяцев спала с портретом в обнимку.
Потом мы с Иркой поженились, через девять лет расстались. Я уехал в Москву, она вышла замуж и родила мальчика. Я звонил поздравить.
- Я его Петей назвала, - говорит Ирка.
- Какая же ты крутая, - только и смог ответить я.