(no subject)
Троллейбус открыл двери, и оттуда сказали, что он идет до остановки Луначарского. А от Луначарского до работы остается еще три остановки. И пусть до Луначарского! - громко заявил с асфальта большой дед и полез внутрь. И то, - подумала я, - время позволяет, погода располагает. Морозец, небо ясное, от Луначарского пешком пройдусь, подышу, уточками в реке полюбуюсь, - и тоже села в троллейбус. И не пожалела. Потому что дед взгромоздился на высокие два сиденья и стал разговаривать. Громко беседовал сам с собой на два голоса - грозным и, насколько мог, жалостливым. На доброго старикана он никак не походил: массивный суровый дед с седыми космами из-под шапки, большими красными руками, на пальцах татуированы буквы. Дед говорил невнятно, тему не понять. Ухал, у него внутри клокотало, посвистывал тоненько, сам себе отвечал хитрым голоском. Медведь! - прорычал несколько раз старик, а потом: сырое мясо! Юноша в очках впереди меня осторожно оглянулся. Я же наслаждалася.
