такой привычный красный снег...
Оригинал взят у povazhnaya в Такой привычный красный снег
(орские друзья просят репоста)
Этот монолог по поводу того, каким химическим коктейлем мы дышим, озвучила мне Вера Соколова (в 1989-2005 гг. - государственный федеральный инспектор по охране окружающей среды, Заслуженный эколог России). Публикую в оригинале, хотя кое с чем могла бы поспорить.
- Я родилась на Никеле. Наверное, для многих, кто не знаком с Орском, эта фраза звучит абсурдно. Но это так. Мой дед Петр Миронович Россинский строил никелькомбинат, работал на нём в самые тяжёлые ослевоенные годы и умер в своём рабочем кабинете в 1951 году.
Мой отец, Виктор Петрович Россинский, начинал свой трудовой путь на комбинате, а потом учил не одно поколение будущих металлургов.
Комбинат и посёлок Никель - это мое счастливое детство. Я и не подозревала, что есть другой город. Посёлок Никель - это и был мой Орск. Мы играли во дворах и среди бараков летом, катались на коньках зимой. Наши молодые родители и их друзья танцевали на танцплощадке в парке культуры и отдыха «Металлург». А лыжи? А Урал с его лодочной станцией и старицей, полной лягушек и головастиков, которых мы подкладывали в кеды мальчишкам? Да и большое наводнение 1957 года, когда в нашей двухкомнатной квартире жили три семьи, не казалось нам бедой. А какие благоухающие цветочные клумбы были в парке! А как пахла знойная летняя степь - этот душистый, дурманящий запах моего детства! Да, уважаемые ветераны и молодые орчане, всё это было.
Но память моя не однобока. Я хорошо помню маму с тряпкой в руках, каждый час вытирающую подоконники, а они опять и опять покрываются черным, отблескивающим металлом шлаком. На комбинате даже была такая работа - люди лопатами сгребали шлак с крыш цехов, чтобы они не провалились под его тяжестью.
Я очень хорошо помню удушливый, всюду проникающий запах. На комбинате шептались: перерабатываем кубинский концентрат. Это была смесь сернистого газа и хлора. Идя в школу, мы задыхались, из глаз текли слёзы, а из носа - сопли. Мои сверстники, ведь вы это помните.
Так сложилось, что я свидетель и участник никельской жизни, поэтому имею право говорить об этом.
Я начала профессионально заниматься охраной окружающей среды в 1978 году. В то время слово «экология» было то ли ругательством, то ли шуткой. Многие мои друзья недоумевали: как с серьёзной работы в политехническом институте (я преподавала химию) можно было уйти в какую-то экологию.
В результате почти тридцать лет своей жизни я отдала любимому делу - промышленной экологии, и ушла только по одной причине: по делу моей жизни прошлись танком. Службу бесконечно реорганизовывали, а потом и вовсе уничтожили. Люди, которые осуществляли реорганизацию (в общем-то, случайные в экологии), спрашивали меня: «Вера Викторовна, что вы так переживаете?». Я отвечала: «Когда на твоих глазах уничтожают твоё детище и твою мечту - что можно чувствовать?».
Это был мой первый инфаркт. А говорят, что у женщин инфарктов не бывает.
Ну да вернемся к комбинату.
В семидесятых годах был совершен прорыв: заработали пылеулавливающие установки, начал улавливаться и обезвреживаться хлор. Руководство комбината знало, что если в атмосфере города появятся хотя бы следы хлора, это будет ЧП. Это уголовная ответственность.
С пылью было посложнее. Да, действительно, установки были в состоянии улавливать 90% пыли. Пылеулавливающее оборудование стояло практически на всех организованных источниках, понятнее - трубах. Но существуют и неорганизованные источники: места складирования, транспортеры и т.д. В конце 80-х из труб летело ни много ни мало 40 тысяч тонн пыли в год.
Прошло не одно десятилетие, а пыли в городе меньше не становится. Почему в Орске рыжий снег, а в Парке строителей совершенно не хочется кататься на лыжах? Я понимаю, что никелькомбинат работает на сырье, содержащем повышенное количество железа, и снег окрашен его окислами. Но объясните, как функционирует ваше пылеулавливающее оборудование, если всё это летит на город из трубы. Почему?
Вывод напрашивается только один: оборудование вовремя не проверяется, не ремонтируется, не контролируется на эффективность. И семь лет назад, когда я работала федеральным инспектором, причины аварийных выбросов были те же. Да, газопылеулавливающее оборудование энергоёмкое, но это не значит, уважаемые никельщики, что его можно отключать по ночам.
Если бы вы хотя бы вовремя чистили фильтры, на головы орчан не сыпалось бы столько пыли. Объяснение, что, мол, пыль мелкодисперсная, не стоит ничего. Сегодня существуют эффективные устройства, позволяющие улавливать твёрдые выбросы любой степени дисперсности.
Почему в Екатеринбурге (город с более высоким индексом загрязнения) в центре города снег белый - глаз радуется, а в Орске - смотреть страшно.
Но самая серьезная нерешенная (или нерешаемая) проблема - это утилизация диоксида серы. Кто только сегодня ни говорит на эту тему! Почему-то больше всего достаётся городским экологам. Они-то здесь при чём? Их обязанность - формирование и реализация муниципальных задач: озеленение, утилизация отходов, городская застройка и т.д. Наказывать промышленные предприятия они не имеют права.
Южуралникелькомбинат всегда находился под федеральным контролем. Да, городская власть должна ставить вопросы перед ЮУНК, поскольку обязана выполнять конституционное право каждого орчанина на благоприятную среду обитания. То есть должна договариваться о сотрудничестве. Но поверьте моему горькому опыту, в одиночку она никогда не решит эту проблему.
С конца 70-х во всех природоохранных программах значились мероприятия по утилизации сернистого газа. По этому поводу было даже решение ЦК КПСС от 1984 года. А воз и ныне там. Да, уважаемые никельщики, наверное, такими радикальными мерами, как закрытие комбината, не решить экологических проблем. Навсегда не закроешь, ведь это чревато социальными потрясениями. Технология собьётся, и будет еще хуже.
Моё глубокое убеждение, что собственник будет делать только то, что ему выгодно. Я всегда считала, что в экологии нет более действенных механизмов, кроме как экономических. Орск - один из первых городов Союза, который начал применять экономические рычаги, тогда ещё на уровне российского эксперимента. Их и сегодня можно и нужно применять.
По закону плату за предельно допустимые выбросы собственник включает в себестоимость продукции. За временно согласованные выбросы, превышающие ПДК, он платит из прибыли в пятикратном размере. В части 4 статьи 12 ФЗ «Об охране атмосферного воздуха» обозначено, что временно согласованные выбросы устанавливаются на период поэтапного снижения выбросов до предельно допустимого уровня. За выбросы, превышающие временно согласованные, плата увеличивается уже в 25 раз.
Смысл нормирования заключается в том, что предприятие поэтапно из года в год снижает выбросы в атмосферу. Соответственно, снижаются и его временно согласованные выбросы.
Что же происходит сегодня? Никелькомбинат нарушил требования закона и не выполнил в полном объёме мероприятия по снижению выбросов в атмосферу, предусмотренные «Программой мероприятий по охране окружающей среды с целью достижения нормативов предельно допустимых выбросов до 2010 года». При этом Ростехнадзор продолжает согласовывать ему выбросы в том количестве, какое запросит предприятие. То есть столько, сколько комбинат выбрасывает на сегодняшний день. Так какой же смысл в этом? При такой ситуации можно вообще никогда не выполнять своих обещаний.
Если к 2010 году никелькомбинат по им же утвержденным программам обещал достигнуть предельно допустимых выбросов, но не достиг, значит теперь его выбросы являются сверхнормативными. То есть начинают действовать совершенно иные правила игры. Платить предприятие должно уже в 25-кратном размере. И это уже действительно большие деньги. Вот в этом случае собственнику будет выгоднее серьёзно заняться решением (а не планированием решения) этой проблемы.
Сразу же объясню работникам комбината: эти платежи никоим образом не отражаются на их зарплате, поскольку она включена в себестоимость, а платежи, о которых ведётся речь, идут из прибыли.
Плохо только то, что сегодня платежи перестали быть целевыми, превратившись лишь в строку в доходной части бюджета. А использовать ли эти деньги на компенсацию вреда, нанесенного загрязнителями, или снижение отрицательной нагрузки на окружающую среду - это уже воля формирующих федеральный, областной, городской бюджеты депутатов.
Я не называю имен, фамилий, я никого не учу и ничего не советую. Я понимаю, что найдутся люди, которые спросят: «А вы-то что сделали?» Я отвечу: мы работали. Потому что охрана окружающей среды - это не политика, не митинги, не сведение счетов, а ежедневная работа. И правые, и виноватые - все мы дышим одним воздухом. Это единственное, что нельзя сегодня купить ни за какие деньги.
(орские друзья просят репоста)
Этот монолог по поводу того, каким химическим коктейлем мы дышим, озвучила мне Вера Соколова (в 1989-2005 гг. - государственный федеральный инспектор по охране окружающей среды, Заслуженный эколог России). Публикую в оригинале, хотя кое с чем могла бы поспорить.
- Я родилась на Никеле. Наверное, для многих, кто не знаком с Орском, эта фраза звучит абсурдно. Но это так. Мой дед Петр Миронович Россинский строил никелькомбинат, работал на нём в самые тяжёлые ослевоенные годы и умер в своём рабочем кабинете в 1951 году.
Мой отец, Виктор Петрович Россинский, начинал свой трудовой путь на комбинате, а потом учил не одно поколение будущих металлургов.
Комбинат и посёлок Никель - это мое счастливое детство. Я и не подозревала, что есть другой город. Посёлок Никель - это и был мой Орск. Мы играли во дворах и среди бараков летом, катались на коньках зимой. Наши молодые родители и их друзья танцевали на танцплощадке в парке культуры и отдыха «Металлург». А лыжи? А Урал с его лодочной станцией и старицей, полной лягушек и головастиков, которых мы подкладывали в кеды мальчишкам? Да и большое наводнение 1957 года, когда в нашей двухкомнатной квартире жили три семьи, не казалось нам бедой. А какие благоухающие цветочные клумбы были в парке! А как пахла знойная летняя степь - этот душистый, дурманящий запах моего детства! Да, уважаемые ветераны и молодые орчане, всё это было.
Но память моя не однобока. Я хорошо помню маму с тряпкой в руках, каждый час вытирающую подоконники, а они опять и опять покрываются черным, отблескивающим металлом шлаком. На комбинате даже была такая работа - люди лопатами сгребали шлак с крыш цехов, чтобы они не провалились под его тяжестью.
Я очень хорошо помню удушливый, всюду проникающий запах. На комбинате шептались: перерабатываем кубинский концентрат. Это была смесь сернистого газа и хлора. Идя в школу, мы задыхались, из глаз текли слёзы, а из носа - сопли. Мои сверстники, ведь вы это помните.
Так сложилось, что я свидетель и участник никельской жизни, поэтому имею право говорить об этом.
Я начала профессионально заниматься охраной окружающей среды в 1978 году. В то время слово «экология» было то ли ругательством, то ли шуткой. Многие мои друзья недоумевали: как с серьёзной работы в политехническом институте (я преподавала химию) можно было уйти в какую-то экологию.
В результате почти тридцать лет своей жизни я отдала любимому делу - промышленной экологии, и ушла только по одной причине: по делу моей жизни прошлись танком. Службу бесконечно реорганизовывали, а потом и вовсе уничтожили. Люди, которые осуществляли реорганизацию (в общем-то, случайные в экологии), спрашивали меня: «Вера Викторовна, что вы так переживаете?». Я отвечала: «Когда на твоих глазах уничтожают твоё детище и твою мечту - что можно чувствовать?».
Это был мой первый инфаркт. А говорят, что у женщин инфарктов не бывает.
Ну да вернемся к комбинату.
В семидесятых годах был совершен прорыв: заработали пылеулавливающие установки, начал улавливаться и обезвреживаться хлор. Руководство комбината знало, что если в атмосфере города появятся хотя бы следы хлора, это будет ЧП. Это уголовная ответственность.
С пылью было посложнее. Да, действительно, установки были в состоянии улавливать 90% пыли. Пылеулавливающее оборудование стояло практически на всех организованных источниках, понятнее - трубах. Но существуют и неорганизованные источники: места складирования, транспортеры и т.д. В конце 80-х из труб летело ни много ни мало 40 тысяч тонн пыли в год.
Прошло не одно десятилетие, а пыли в городе меньше не становится. Почему в Орске рыжий снег, а в Парке строителей совершенно не хочется кататься на лыжах? Я понимаю, что никелькомбинат работает на сырье, содержащем повышенное количество железа, и снег окрашен его окислами. Но объясните, как функционирует ваше пылеулавливающее оборудование, если всё это летит на город из трубы. Почему?
Вывод напрашивается только один: оборудование вовремя не проверяется, не ремонтируется, не контролируется на эффективность. И семь лет назад, когда я работала федеральным инспектором, причины аварийных выбросов были те же. Да, газопылеулавливающее оборудование энергоёмкое, но это не значит, уважаемые никельщики, что его можно отключать по ночам.
Если бы вы хотя бы вовремя чистили фильтры, на головы орчан не сыпалось бы столько пыли. Объяснение, что, мол, пыль мелкодисперсная, не стоит ничего. Сегодня существуют эффективные устройства, позволяющие улавливать твёрдые выбросы любой степени дисперсности.
Почему в Екатеринбурге (город с более высоким индексом загрязнения) в центре города снег белый - глаз радуется, а в Орске - смотреть страшно.
Но самая серьезная нерешенная (или нерешаемая) проблема - это утилизация диоксида серы. Кто только сегодня ни говорит на эту тему! Почему-то больше всего достаётся городским экологам. Они-то здесь при чём? Их обязанность - формирование и реализация муниципальных задач: озеленение, утилизация отходов, городская застройка и т.д. Наказывать промышленные предприятия они не имеют права.
Южуралникелькомбинат всегда находился под федеральным контролем. Да, городская власть должна ставить вопросы перед ЮУНК, поскольку обязана выполнять конституционное право каждого орчанина на благоприятную среду обитания. То есть должна договариваться о сотрудничестве. Но поверьте моему горькому опыту, в одиночку она никогда не решит эту проблему.
С конца 70-х во всех природоохранных программах значились мероприятия по утилизации сернистого газа. По этому поводу было даже решение ЦК КПСС от 1984 года. А воз и ныне там. Да, уважаемые никельщики, наверное, такими радикальными мерами, как закрытие комбината, не решить экологических проблем. Навсегда не закроешь, ведь это чревато социальными потрясениями. Технология собьётся, и будет еще хуже.
Моё глубокое убеждение, что собственник будет делать только то, что ему выгодно. Я всегда считала, что в экологии нет более действенных механизмов, кроме как экономических. Орск - один из первых городов Союза, который начал применять экономические рычаги, тогда ещё на уровне российского эксперимента. Их и сегодня можно и нужно применять.
По закону плату за предельно допустимые выбросы собственник включает в себестоимость продукции. За временно согласованные выбросы, превышающие ПДК, он платит из прибыли в пятикратном размере. В части 4 статьи 12 ФЗ «Об охране атмосферного воздуха» обозначено, что временно согласованные выбросы устанавливаются на период поэтапного снижения выбросов до предельно допустимого уровня. За выбросы, превышающие временно согласованные, плата увеличивается уже в 25 раз.
Смысл нормирования заключается в том, что предприятие поэтапно из года в год снижает выбросы в атмосферу. Соответственно, снижаются и его временно согласованные выбросы.
Что же происходит сегодня? Никелькомбинат нарушил требования закона и не выполнил в полном объёме мероприятия по снижению выбросов в атмосферу, предусмотренные «Программой мероприятий по охране окружающей среды с целью достижения нормативов предельно допустимых выбросов до 2010 года». При этом Ростехнадзор продолжает согласовывать ему выбросы в том количестве, какое запросит предприятие. То есть столько, сколько комбинат выбрасывает на сегодняшний день. Так какой же смысл в этом? При такой ситуации можно вообще никогда не выполнять своих обещаний.
Если к 2010 году никелькомбинат по им же утвержденным программам обещал достигнуть предельно допустимых выбросов, но не достиг, значит теперь его выбросы являются сверхнормативными. То есть начинают действовать совершенно иные правила игры. Платить предприятие должно уже в 25-кратном размере. И это уже действительно большие деньги. Вот в этом случае собственнику будет выгоднее серьёзно заняться решением (а не планированием решения) этой проблемы.
Сразу же объясню работникам комбината: эти платежи никоим образом не отражаются на их зарплате, поскольку она включена в себестоимость, а платежи, о которых ведётся речь, идут из прибыли.
Плохо только то, что сегодня платежи перестали быть целевыми, превратившись лишь в строку в доходной части бюджета. А использовать ли эти деньги на компенсацию вреда, нанесенного загрязнителями, или снижение отрицательной нагрузки на окружающую среду - это уже воля формирующих федеральный, областной, городской бюджеты депутатов.
Я не называю имен, фамилий, я никого не учу и ничего не советую. Я понимаю, что найдутся люди, которые спросят: «А вы-то что сделали?» Я отвечу: мы работали. Потому что охрана окружающей среды - это не политика, не митинги, не сведение счетов, а ежедневная работа. И правые, и виноватые - все мы дышим одним воздухом. Это единственное, что нельзя сегодня купить ни за какие деньги.