красть или не красть? а если о сексе?
Когда кто-нибудь "набрасывает" в стиле: "красть ли в гостях серебряные ложки?" ,
в комментариях начинается шабаш:
"чайные или десертные?", "за обедом или за ужином?", "считать ли пребывание в отеле "в гостях"?", "в гостях у друзей или у просто знакомых?", "серебряные или мельхиоровые?"...
И никому не приходит в голову задать вопрос: "а может не красть?"
Разумеется, это троп и я не о воровстве (хотя, почему бы и не о воровстве?) но я, собственно, про секс.
Не про секс вы же читать не станете, да?
Сколько себя помню, все вокруг кричали и кричат о падении нравов, о потере смыслов, либеральные журналисты бичуют власть, историки переписывают историю,
а тем временем под звуки всего этого джаза, под шумок, под сурдинку, тихой сапой, произошла тотальная инверсия смыслов.
Тотальная - т.е. во всем вокруг, но поскольку она была ползучей, медленной и печальной, а не бравурной и революционной, как перекрывавший ее рекламный шум, никто ничего и не заметил. А тем временем, либерализм означает теперь совсем иное, нежели лет 50 назад, и демократия приобрела смысл далекий от словарного, на днях я обнаружила в магазине книгу, раскрывающую подлинные значения общеупотребительных слов... довольно пыльную книгу. И речь отнюдь не о лингвистических изменениях, свойственных любому языку с течением времени.
Помните, в прошлые века брак считался чисто экономическим или политическим мероприятнием, не имеющим никакого отношения к любви и свободному выбору двух сердец?
Это было прилично, морально, пристойно, необдуманные союзы по велению души осуждались как легкомысленные, сулящие многие беды и подрывающие основы.
Уже при нашей с вами жизни случилась инверсия: брак по любви стал считаться нормой морали, а брак по расчету или по сговору - осуждаемым пережитком средневековой морали.
При этом религия не менялась, менестрели продолжали рифмовать "любовь и кровь", что же произошло?
Сексуальная революция?
Не отвечайте, мне не интересно, по правде говоря.
Любопытно совсем другое.
Когда брак был договором, совершенно естественным было оставлять в нем отдушины для чувств: как мы можем узнать у классиков литературы, существовал институт любовников в той или иной форме.
У одних народов и в одних культурах он был тайным, у других почти легальным. Секс-революционеры считали, что избавив брак от лицемерия, искоренят и адюльтер.
Однако, буржуазная мораль, совершив пару сальто и один тройной тулуп, вернулась в новом макияже, но такой же лживой по сути и даже с прибылью: не только старый добрый адюльтер, веками носивший имя "сердечной привязанности", но и уродливый принудительный брак стал считаться... любовью.
Если раньше брак был финансовым инструментом, а адюльтер - любовью, то теперь подразумавается само собой, что браки совершаются по любви, а адюльтеры - ...тоже по любви, "любовь" стала множественной, стала "любвями". Вернее, с любовью ничего не произошло, но вот слово, ее обозначающее коренным образом поменяло смысл.
И если раньше, женщина, возлюбленный которой ступал в связь с другой женщиной, называла его поступок изменой, а его самого предателем, то теперь женщина, продолжающая вкладывать в эти понятия "старый" смысл, считается ханжой, а мужчина называется "полиамором", чуть ли не героем, спсобным осчастливить сразу многих, а следовательно (прости, Аристотель!) имеющим на это право.
И флаг ему, полиамору, в руки: когда хорошо устроишься, можно придумывать любые байки про себя, вплоть до происхождения от Зевса, бог с ним. Удивительно, как женщины, вынужденные делить такое "счастье" с кем-то еще, приняли и усвоили идею о том, что состояние обманутой жены или "другой женщины" может называться счастьем!
И с жаром принялись рассуждать в шекспировском стиле красть или не красть в гостях "знать или не знать - вот в чем вопрос".
Простите, но это какая-то фигня!
Вроде "стокгольмского синдрома": раз уж мне угрожают и меня насилуют, полюблю-ка я насильника, авось слюбится!
В психологии это называется "сексуализацией", я же говорила, что пост будет о сексе.
В нашем случае: раз я не могу позволить себе полноценные отношения и подлинное счастье, назову лживые ущербные отношения любовью, а терпимую боль дефективного состояния формального благополучия - счастьем. Аминь!
И вот она иверсия: подлец, обманывающий (обкрадывающий) одну, двух или нескольких женщин, превращается в героя-любовника, низость становится любовью, а состояние обманутости и обделенности - счастьем.
Мало того.
Когда игроки разделились на команды "Меньше знаешь, лучше спишь" и "Горькая правда", оставшимся было предложено разделиться на "Тех, чья Хата с краю" и "Доносчиц", после чего игра перешла на новый уровень.
Тадаааам! Теперь мы решаем следующую задачу: а стоит ли предавать огласке то, что покойный держал в тайне?
В нашем контексте, к примеру, "может ли у гроба покойного рядом с его женой стоять его конкубина (метресса? сожительница? шлюха? любовница? "другая женщина"...)?"
Или позволено ли опубликовать мемуары о связи с покойным, ежели он не оставил на этот счет никаких распоряжений? Или... я не знаю, что еще, словом, имеет ли право кто-то выносить на суд людской то, что покойник вовсе не стремился обнародовать?
Знаете, я не собираюсь искать ответ на этот вопрос, как не планирую задумываться о том, в каких условиях нужно красть ложки. Этот вопрос следует расширить до более общей темы разоблачений и сроков давности.
Но обсуждать вопрос уважения к тайне обманщика и прелюбодея для меня равнозначен вопросу о тайне убийцы или вора. Я не католический падре, пусть они задумываются.
Что же касается защиты интересов жены и детей, которые, якобы, могут пострадать от правды, то это, ребята, логическая уловка, а попросту передергивание: они уже пострадали и пострадали они ото лжи, даже если правду об этом они узнали с опозданием.
Для тех, кто не понял, приведу простой пример: если у вас украли деньги, но вы пока об этом не узнали, пострадали Вы от кражи, а не от правды; если вас заразили гонорреей, но вы пока об этом не знаете...
Да и вообще, нет смысла идеализировать род людской: смерть привлекает людей и развлекает, и нет такого покойника, чье грязное белье историки бы не вытащили, а журналисты не продемонстрировали бы народу - Lasciate ogni speranza voi ch'entrate.
Я тут не за феминизм ратую, можно смело изменить пол и род, инверсия сохранится, даже если речь пойдет об однополых и бесполых отношениях.
И не за мораль агитирую.
Я о семантике радею.
Люди перестали называть вещи своими именами. Словно принять неизбежное есть то же самое, что переименовать неизбежное - в желанное. Мало иметь смелость признать, что подлость существует, существуют предательство и измена, существуют цинизм и низость, и нам приходится с этом жить, а может быть, и совершать их. Надо найти в себе смелость назвать их их именами, обозначить, не дать им раствориться в мороке словоблудия. Сказать прямо: я живу с предателем, я влюбилась в подлеца... Похоже, это труднее, чем признать себя клятвопреступником, вором и убийцей?
Как бы вы отнеслись к таким небольшим изменениям в языке, когда в новостях вместо "он убил" диктор говорил бы "он подарил бессмертие его душе", вместо "он украл" - "установил справедливость по своей мерке", вместо "лжесвидетельствовал" - "изложил собственную версию события"?
А понимаете ли вы, что вслед за лингвистическими изменениями в языке неизбежно следуют поправки в Закон? Что Закон не дышло не Слово Божие, да и на последнее всегда найдется герменевтика?
Буддисты считают, что вещи появились в мире, когда мы дали им имена. Как вы полагаете, найдем мы в себе смелость вернуть имена вещам?
Привет от т. Бендера!
Click to view