Царевнина сказка
По мотивам…
- Вот, знать, садись, Несмеянушка, и слушай, чего в дольней земле Кабачково-заморской приключилося…
- Ты без зачина, батюшка, а то я заплачу.
- Цыть, негораздая! В некотором царстве, государстве, или там конфедерации… Ладно, правил там принц-царевич красоты неописанной, Тарзан Бабуинович.
- А высокий, тять?
- Высокий, длиннорукий и всегда в шкуре мехом наружу, и с топором в руке.
- И спал с ним?
- Ну, места там дикие, может, и спал. И тут однажды, неведомо откель, появилась в той землице великанша-людоедиха. Идет, терема давит, небоскребы ломает, Варварка Годзилловна по прозванию.
- Уй, страсть!
- Выходит она к самому Белому дому, где поживал королевич, и орет:
«Выходи, супостат, я тебя сожру и не подавлюся, да сам в перце вываляйся да солью натрись, а то недосуг мне, тогда, можа, помилую: проглочу одним махом, живьем и с костями, жевать не стану».
Выходит тут наш добрый молодец, и секирою машет:
«Эй, кричит, не словивши бела кречета, то есть кондора, да кушаешь!»
Сам видит, нет, не победить чудище. Ну, хоть помереть красиво.
- Жалко, тятечка!
- Закрой рот, я еще не все сказал.
Увидала его страшила-Годзилловна, и говорит:
«Ты, доблестный Терзан, внук Конана-коммерческого, по сердцу мне. Уйду и царство твое не разрушу, если пойдешь ко мне в горную пещеру в мужья! А то смерть тебе и народишку твоему».
Народ собрался, рыдает, ручки ломает, в ножки царевичу кидается. Заступы просит.
Рассмеялся тогда громом славный Тарзан Бабуинович, крикнул:
«Я ли побоюсь отдать людоедихе свою руку и сердце, когда горит оно факелом великой любви к людям!»
И все зарыдали, прощаясь, а королевич вышел к великанше, взяла она его на руки и унесла на постылую жизнь. Не реви, я сказал, еще не вся сказка!
Идут они долго ли коротко, великанша притомилась, легла на голой скале, а чтоб не убежал суженый, прижала его к груди ручищей, а топор его себе под… под талию положила.
Лежит Тарзанушка, ни жив, ни мертв, тихо плачет от тоски, личную жизнь свою с чудищем представляя. Чувствует, кто-то щеку ему соленую лижет. Открыл ясные глаза: там горный козел, кутенейский баран стоит.
« Друг козел, кутенейский баран, вижу, не хватает тебе соли в гордом организме. Я б тебе принес ее, тут неподалеку, но видишь, невеста моя разнежилась, расстроится, если проснется, а меня нет. Ты полежи пока за меня!»
Отвечает горный козел нечеловеческим голосом: «Невеста у тебя, конечно, бе-езподобная, жаль, бе-ез копыт, но дело вкуса. Так уж и быть, сменю тебя, но обращайся ко мне уважительно, козлотуром, а то за «козла» ответишь!»
Вылез царевич, под ручищу козлотура уложил, да жалко стало верного топора. Прошептал он людоедихе в шерстистое ухо:
«Милая крошка, а ведь спать не одном боку вредно, личико опухнет!» Та и перевернулась - Тарзан хвать топор и деру, да баран придавленный вспикнул!
Проснулась Годзилловна, хвать… козел! Тут бы и смерть парнокопытному, да царевичу совестно стало, спрятался за скалу и кричит:
«Ой, беда-бедовна! На нас напали злые чехи! Превратили меня волховством из вольного красавца в тягловую скотину еще до свадьбы, теперь невестушка меня возненавидит!»
Та давай козла утешать, гладить (едва шкуру не сняла), говорить, что и таким его любить будет. Да нельзя ли расколдовать его? А сама не пускает, подозревает какой-то обман.
Тут горный козел, кутенейский баран, не будь дурак, отвечает:
«Поставь меня на ту скалу, чтоб я убежать не мог, а сама разбегись и треснись о нее головой. Тут все и сладится». Что сладится, не сказал.
Та так и сделала. Разбежалась, да как хватит по камню - козел ей на спину, потом на землю и прочь. А скала рассыпалась в песок. Тут выходит из-за кучи песка Тарзан-герой, а вместо страшилища - девица красы неописанной и неодетой.
- Как же, батенька?!
- А вот была она когда-то гордой принцессой, все женихов разгоняла, так один отвергнутый колдун ее при народе и проклял:
«Быть тебе, говорит, чудищем-угробищем, пока не пробьешь ты глупою головою дорогу к настоящей своей любви!» И пропал с глаз.
Подхватил принц свою суженую, посадил на козла-барана, и домой повез.
Там как увидали, пир давай собирать, «ёхорьё» танцевать и сезон открывать театра кабуки. Я там с официальным визитом был, мед-пиво пил: «Наполеона» тогда не гнали, потому что Наполеон еще не родился.
- А с козлотуром чего, тять?! Неушто на пиру съели!
- Да что ты. Козла пустили в огород к соседней державе, а чтоб никто славное животное не обидел, державу ту заодно завоевали. Про то даже былину сочинили: «Троянский козел». Потом, правда, переписчики на коня заменили, чтоб троянцам не так обидно было.
- А царевич с женой?
- Они жили до-олго и счастливо, и умерли в один день. Правда, говорили, что наевшись незнакомых грибов. Ну да народ не может без сказок, он вроде тебя, народ-то…