Ждем зиму.
Сказка о зиме.
Да спи ж ты, горе мое: ночь уже! Уже у бабушки глазки слипаются, скоро бабушка с пуфика этого гепнется. Холодно? Сейчас тепла прибавлю: ох. Разве ж это холодно:
В Москве? Да уж, холодно: не приведи Бог. Нет, не в той, что в Алабаме, а в настоящей, в России: В той, что в Алабаме, негры, а в настоящей - русские. Ну хорошо, не негры - афромириканцы.
Сначала? Сто раз ты уже слышал сначала: и кино показывали! Ну хорошо, хорошо, только ты глазки закрой.
Сначала ничего такого и не было. Ну, снег первого октября прошел. Так это бывало. Красивые такие белые хлопья, кружевные, подсиненные. И все стало красивым - белым и пушистым: и дома, и деревья, и улицы, и ограды. Да - как хлопок, только блестит и хорошо пахнет, как свежее яблоко из холодильника.
Он назавтра растаял, а назавтра снова снег повалил, и лег, не растаял. На улицах грязь черная, их поливали и посыпали, чтоб таяло - а кругом снег.
А по ночам морозы ударили. Чистые пруды замерзли, и Яуза замерзла, и Москва-река замерзла. Ветер дунет - лед белый, ровный. Как замерзла? А как лед в морозильнике. Только шириной с футбольное поле. Точно, как хоккей.
Уборочные машины снег убирали - у них такие ленты с железными лапами: раз-раз - и весь снег уже пересыпали в грузовик, и за город увезли. Люди в шубах ходили, в дубленках, в теплых пальто. В домах - батареи горячие. Встанешь утром - солнце красное, деревья белые, небо синее с зеленым краем: красота! Ядреная русская зима. Что такое <ядреная>? Это то, что дальше будет.
Минус тринадцать ночью было, потом еще - минус семнадцать. Выйдешь - нос пощипывает, глаза слезятся. А к концу месяца раз бац - двадцать два мороза. Уж и руки в перчатках мерзнут. Пассажиры на остановках подпрыгивают. Поднимется термометр на пару дней - а потом еще пуще мороз.
А на Седьмое Ноября грянуло под тридцать. Это уже что-то редкостное. Хотя и ничего такого. Бывало. И в восемьсот двенадцатом морозы были сильные да ранние, и в сорок первом. Но - холод сильный. Ветерок дохнет - и лицо дубеет, даже дыхание перехватывает.
Что хорошо - машин меньше ездить стало. Многие завестись не могли. А троллейбусы ходили, и автобусы: на стеклах лед, ничего не видно, а так ничего. В метро вообще тепло, народ расстегивался, отогревался, пока ехал. Потом выходили потные - простужались, конечно.
Обычно такие морозы ну неделю стояли, ну две, ну три: а тут все не отпускали в том году. В квартирах-то холодно у простых людей! Дом хоть бетонный-панельный, а хоть и кирпичный, стены тонкие промерзли, рамы со щелями, ветер в окно навалится - и все тепло выдувает. У кого шестнадцать градусов, у кого и тринадцать стало. Батареи уже не горячие, тепло дойти по трубам не может под землей, остывают трубы в мерзлоте: Нет, это не тепло - это по Цельсию, а не по Фаренгейту. По-настоящему сколько?:. О господи: какая дурацкая система!: нет дурацкая, не спорь!., сейчас: тридцать два да четырнадцать - сорок шесть, на два - двадцать три - погоди, там чего - отнимать тридцать два надо? А где у нас градусник, две шкалы там еще? Погоди: не видно потому что! В общем, пятьдесят по твоему Фаренгейту. Это для дома-то не холодно?! Да согреться только на кухне, а там газ еле горит - все жгут по городу, греются.
В городе уже объявляют аврал. Аврал? Это когда все разом суетятся. Точно - от суеты теплее. Типа <Давай-давай>: <Москвичи - согреем город теплом наших сердец!> Ну что ты, не плачь, никто сердец не вынимал! Но вообще мысль интересная: хорошо еще властям в голову не пришла. А так - поезда, цистерны, нефть, газ, мазут, пожертвования олигархов, гуманитарные снегоуборщики - все чин чинарем. Чинарем? Путем, значит. Каким путем? Ну, думали, что светлым: и теплым. А только у небесной канцелярии свои пути.
Аккурат первого декабря грянуло сорок. О! Это уже было серьезно. Раз в тридцать лет так жмет. Запахло трудностями. Как запахло? Нехорошо запахло.
Дома сидишь в трех кофтах. На ночь все теплые вещи на одеяло наваливаешь. По улице передвигаешься - от магазина до магазина: шасть в дверь - и отогреваешься. Продавщицы в шапках. На ярмарках валенки продают и калоши откуда-то появились: чтоб не промокали.
По полу мороз. По стенам иней. На стеклах ледяные узоры. По мостовым машины скользят по черному льду и друг в друга с хрустом тычутся: не тянут дорожные антиобледенители таких морозов.
Изматывает такой холод. Не согреться, из горячих кранов водичка еле теплая. Душ принять - воспаление легких. Водку все глушат - изнутри греются.
Бомжей перемерзло - немерено. Ну - бродяги бездомные. Одеколона выпил для сугрева, закемарил - и готов, окоченел. Одеколон? А он дешевый был. Да, и пахнет хорошо. Точно, они пахли нехорошо.
Утром новости смотришь по телевизору - семьдесят замерзло, сто замерзло. Ужас!
А пятого декабря, на день старой Конституции: нет, это был день Советской: чего?., ну русской, короче, конституции, - под утро дало сорок три. Рекорд столетия. Глупыш ты со своим Гинесом!.. Стали в домах кое-где трубы замерзать и батареи лопаться. В Марьиной Роще три квартиры утром не проснулись - ледышки. Ночью за город шофера не ездили: заглохнет машина - и конец. А уж в аэропорты какие цены заламывали!
Министерство Чрезвычайных Ситуаций надрывается. В школах занятия для всех классов отменили. Некоторые больницы перестали принимать, а наоборот - стали больных из промерзших палат эвакуировать: кого домой, кого в другие: кого и в морг. Операционные нагревают электрорадиаторами.
Сорок четыре! Катастрофа! Сенсация! Дума заседает: а? ну - Сенат заседает, Конгресс заседает, мэр экстренные заседания круглые сутки: какой тебе Шварценеггер! Лужков, мэр Москвы! Какая тебе Алабама, минус сорок четыре - это тебе не Алабама, мой мальчик! Это Луна!
Шойгу по сугробам бегает: Шойгу - это не медведь, это был министр! Зачем бегает? А черт его знает!.. Руководит спасением замерзающих, в общем.
Спальные районы вымерзают повально. Туда гонят армейские полевые кухни - кормить людей горячей пищей. Банки и фирмы уплотняют в их офисах - делают общаги, отселяют в них народ из вымерзающих кварталов.
:Ночью луна огромная, и звезды в черном космосе. Снег под ногами не скрипит уже, а жестко так повизгивает. Дышишь сквозь шарф, а он сырой и колючий от ледяной крошки - дыхание в нем замерзает.
Сорок пять! Троллейбус еще движется - стонет, жестяной ледник на колесах, изо ртов пар, ноги дубеют. Хлоп - встали. Что? - провода обледенели, двигатель сдох. Простоял троллейбус ночь в парке на морозе - конец ему. А стали разогревать горящими тряпками в ведре с бензином - вспыхнет белым факелом троллейбус, на морозе все здорово горит.
Котельные летят одна за другой. Топки прогорают, форсунки летят - не тянут они нужной температуры. Откуда так знаю? Так писали про это:
Днем потеплеет чуть - а ночью жмет. Днем теплеет - ночью жмет. Ух жмет! Ну вконец. До сорока шести дожало:
На улицах белых - сугробы и пусто, и машины под сугробами. У кого машины в теплых гаражах ночуют - у богатых - еще ездили. Общественный транспорт редко-редко проковыляет, набитый. Предприятия встают, людей в неоплачиваемый отпуск гонят. Все тепло стараются на жилье давать:
По тротуарам тропки прорыты, и редкий народ - шасть-шасть, укутаны-замотаны до глаз, только ресницы в инее хлопают. Магазинов все меньше открытых - подвоза нет, тепло выстужено.
А дома стены в измороси, газ еле тлеет, электричество тусклое, а телик все: не жгите газ! Одни отравились, другие взорвались, третьи сгорели: А как не жечь, если суп в кастрюле замерзает без всякого холодильника?
Мы в спальне окно законопатили, стены всеми коврами завесили, кровати вместе сдвинули - там и жили. Все так делали.
Купили на рынке буржуйку. Железные печки везде делать стали, в газетах объявления: <Печи временные дровяные>, <Печи мазутные>, и угольные, и бензиновые, и с трубами, и с вытяжками, и всякие, хоть с доставкой, хоть с установкой, хоть как. Поставил такую вроде бочечки в спальне, трубу жестяную в окно вывели, вместо стекла - фанерку, дыру гипсом замазали. Пилу тоже купили, кусты заготовляли в нашем сквере. Милиция не трогала, все пилили: ой, дрались из-за дров как! И деревья везде пилили, и заборы, в парках пни из снега торчат. Купить? Можно, у метро продавали, но деньжища драли немереные. А ментам они платили и прямо в парках лес и валили, заготовляли. А уж доски на стройках все покрали - это сразу.
И еду уже варили в спальне, на буржуйке.
А на Новый год шарахнуло пятьдесят два. И поняли мы, что раньше были цветочки. Куст пилишь - он звенит. Зазевался - и пила пополам, хрупкий металл делается. Принесешь пучок - а лицо в белых пятнах. А потом они коричневые становятся.
Обмороженных много стало. Носы черные, скулы черные, пальцы черные: Пневмония косить пошла, как чума - хватанул воздуха поглубже, и обморозил легкие. Телевизор все учит: дышите через шерстяные вещи, через меховые, сдвигайте их после выдохов в сторону, чтоб новый вдох через сухой мех шел. А откуда у всех мех?..
А горе стало, когда водопровод замерз. Ой-ё-ёй: Если река или пруд близко - там проруби. А большинство снег растапливали. А промерзло все до дна - лед колотый носили.
Туалеты тоже замерзли. В ведерки ходили. Утром несешь на помойку - там гора бурая. И драки: один парашу вылил - а другой хотел снег для питья набрать! На всех и снега не хватало: Как он повалит - так все с ведерками, трамбуют:.
Богатые еще неплохо жили. В этих комплексах элитных котельные свои были. И рестораны у них еще работали, и машины бегали.
Мы потому и живы остались, что папа твой устроился охранником в такой комплекс. Прежнего-то убили, когда народ пытался ворваться в такой дом, в тепло. А? Ну: работа у него такая:
А? Ну, революция не революция, а без бунтов как же. Обязательно. Задавят толпой охранников, перебьют богатых, а сами семьями в теплые хоромы вселяются. Но там тоже стали быстро отключать отопление. Все вымерзли. У бедных на топливо где деньги, где знакомства? Конечно зверство. А что делать. У одних дети замерзают, а другие в бассейнах плавают. В тех бассейнах и.топили. А охрана прикинет - и разбегаться стала. На всех пуль не хватит, а тем так и так помирать.
Грабить стали вообще страшно. Одежду снимали, еду отбирали. Буксует через снег джип, догонит - наставят бандюки стволы и раздевают. А это при пятидесяти пяти - смерть очень быстрая. Нижнее оставят бедолаге, он добежит по ближайшего подъезда - а там тоже все ледяное, все закрыто: За шубу, дубленку, валенки - сразу, почитай, убивали. Полиция? Милиция. Тоже убивала. Там самые бандюки и работали.
И вот выждали мы полудня, чтоб чуть теплей стало, и поехали. Надели все на себя, еду забрали, чайник. И как до метро дошли - сами удивлялись. Жить хотелось.
Метро до последнего держалось. Свет тусклый, лампочки не все горят: но теплей, чем наверху. Эскалаторы остановлены для экономии энергии, так все идут. А в вагонах вообще терпимо - народ дышит, элетродвигатели еще греют.
Поднялись наверх - а троллейбусы уже не ходят. Солнце, лед, космос, одним словом. И удалось нам маршрутку одну уговорить. Минивэн. Там кавказцы заправляли. Отдали им мамин золотой браслет и мое колечко с рубином, и нас один черный такой довез. Дай ему Бог здоровья, ведь мог и выкинуть по дороге, а хоть и раздеть. Честно довез: хороший человек.
И стали мы жить в комплексе <Золотые Ключи>. Комната маленькая, одиннадцать метров. Зато тепло! Ну, градусов двенадцать. Вода идет, туалет работает, пальто снять можно. Ожили мы там. А ели папин паек, ему от комплекса давали. Немного, но ничего, чайник кипятили. Деньги уже стали без надобности. Все закрыто, покупать нечего. Какие медведи?., в зоопарке всех зверей давно поели:
И вот ведь: вымирает народ, а преступности и хулиганства много. Стекла бьют - а ведь это смерть. Памятник Пушкину разбили. Как? А просто, говорят, камнем ударили - он и рассыпался. Ниже шестидесяти металл совсем хрупкий становится.
Ночи все чернее, мертвее. Где провода хрупнули, где просто район победнее отрубили. Вывески и витрины из экономии давно отключили, магазины закрыты, погасли. Нет света - нет телевизора. Пара газет выходит, экономить призывает. А что уже экономить? Вечерами при свете печек сидят, кто не померз:
А днем - белое безмолвие. Деревья, кусты - вырублены, пожгли. Техника переломалась, бензин густеет при таком морозе:
Хоронили? Кому там хоронить. Земля тверже камня. Дом ломается. Ледышками в домах и лежали: окна темные и сугробы до второго этажа. Редко-редко кто проковыляет, укутанный, как мешок тряпья.
И богатых машин все меньше. В стеганых кожухах, стекла двойные, салоны утепленные, дополнительные печки. А тряхнет на ухабе - и полетела подвеска, как стеклянная, и шины лопаются, хрупкие от мороза.
Виски? Коньяк? Ага. Давно выпили все, что горит.
Людоеды? А вот и были. Денег нет, еды нет, ничего нет. Соседа и съедят. А что делать. Не от хорошей жизни. Еще бы не страшно!
Как. Так. Стоит автобус в сугробе, а в нем - ледяные мумии, вот как.
И если бы твой папа не угнал ночью из гаража джип - <мерседес> одного банкира, и не успели бы мы к утру в Шереметьево - тоже бы замерзли. А там еще была гуманитарная миссия, но она увозила только женщин и детей. Вот ты, мама и я и улетели, а папа твой там остался. Уж так он радовался, что мы уезжаем: Не плачу я, не плачу, тебе показалось. Закрой глазки, спи.
Весна? Весна так и не наступила. Вот, понимаешь, какая штука. Да: наступала весна каждый год, наступала, а потом однажды взяла и не наступила. Не бывает? Все когда-нибудь бывает:
Дальше? Потом? Не было дальше. Не было потом.
Вместо весны было минус семьдесят. Тут уже отопление замерзло в самых лучших домах. Ох, да лучше бы ты уже спал!
В Кремле поставили индивидуальное отопление. Одежду стали носить полярную, как в Антарктиде; лучшую - на гагачьем пуху. На полярных снегоходах ездить стали. При восьмидесяти градусах человек уже никак жить не может. Так: высунуться в скафандре ненадолго. Какой это мороз? А такой, что ледышка с крыши упадет за километр - звук ясный, четкий, звонкий.
Да спи ж ты, горе мое: ночь уже! Уже у бабушки глазки слипаются, скоро бабушка с пуфика этого гепнется. Холодно? Сейчас тепла прибавлю: ох. Разве ж это холодно:
В Москве? Да уж, холодно: не приведи Бог. Нет, не в той, что в Алабаме, а в настоящей, в России: В той, что в Алабаме, негры, а в настоящей - русские. Ну хорошо, не негры - афромириканцы.
Сначала? Сто раз ты уже слышал сначала: и кино показывали! Ну хорошо, хорошо, только ты глазки закрой.
Сначала ничего такого и не было. Ну, снег первого октября прошел. Так это бывало. Красивые такие белые хлопья, кружевные, подсиненные. И все стало красивым - белым и пушистым: и дома, и деревья, и улицы, и ограды. Да - как хлопок, только блестит и хорошо пахнет, как свежее яблоко из холодильника.
Он назавтра растаял, а назавтра снова снег повалил, и лег, не растаял. На улицах грязь черная, их поливали и посыпали, чтоб таяло - а кругом снег.
А по ночам морозы ударили. Чистые пруды замерзли, и Яуза замерзла, и Москва-река замерзла. Ветер дунет - лед белый, ровный. Как замерзла? А как лед в морозильнике. Только шириной с футбольное поле. Точно, как хоккей.
Уборочные машины снег убирали - у них такие ленты с железными лапами: раз-раз - и весь снег уже пересыпали в грузовик, и за город увезли. Люди в шубах ходили, в дубленках, в теплых пальто. В домах - батареи горячие. Встанешь утром - солнце красное, деревья белые, небо синее с зеленым краем: красота! Ядреная русская зима. Что такое <ядреная>? Это то, что дальше будет.
Минус тринадцать ночью было, потом еще - минус семнадцать. Выйдешь - нос пощипывает, глаза слезятся. А к концу месяца раз бац - двадцать два мороза. Уж и руки в перчатках мерзнут. Пассажиры на остановках подпрыгивают. Поднимется термометр на пару дней - а потом еще пуще мороз.
А на Седьмое Ноября грянуло под тридцать. Это уже что-то редкостное. Хотя и ничего такого. Бывало. И в восемьсот двенадцатом морозы были сильные да ранние, и в сорок первом. Но - холод сильный. Ветерок дохнет - и лицо дубеет, даже дыхание перехватывает.
Что хорошо - машин меньше ездить стало. Многие завестись не могли. А троллейбусы ходили, и автобусы: на стеклах лед, ничего не видно, а так ничего. В метро вообще тепло, народ расстегивался, отогревался, пока ехал. Потом выходили потные - простужались, конечно.
Обычно такие морозы ну неделю стояли, ну две, ну три: а тут все не отпускали в том году. В квартирах-то холодно у простых людей! Дом хоть бетонный-панельный, а хоть и кирпичный, стены тонкие промерзли, рамы со щелями, ветер в окно навалится - и все тепло выдувает. У кого шестнадцать градусов, у кого и тринадцать стало. Батареи уже не горячие, тепло дойти по трубам не может под землей, остывают трубы в мерзлоте: Нет, это не тепло - это по Цельсию, а не по Фаренгейту. По-настоящему сколько?:. О господи: какая дурацкая система!: нет дурацкая, не спорь!., сейчас: тридцать два да четырнадцать - сорок шесть, на два - двадцать три - погоди, там чего - отнимать тридцать два надо? А где у нас градусник, две шкалы там еще? Погоди: не видно потому что! В общем, пятьдесят по твоему Фаренгейту. Это для дома-то не холодно?! Да согреться только на кухне, а там газ еле горит - все жгут по городу, греются.
В городе уже объявляют аврал. Аврал? Это когда все разом суетятся. Точно - от суеты теплее. Типа <Давай-давай>: <Москвичи - согреем город теплом наших сердец!> Ну что ты, не плачь, никто сердец не вынимал! Но вообще мысль интересная: хорошо еще властям в голову не пришла. А так - поезда, цистерны, нефть, газ, мазут, пожертвования олигархов, гуманитарные снегоуборщики - все чин чинарем. Чинарем? Путем, значит. Каким путем? Ну, думали, что светлым: и теплым. А только у небесной канцелярии свои пути.
Аккурат первого декабря грянуло сорок. О! Это уже было серьезно. Раз в тридцать лет так жмет. Запахло трудностями. Как запахло? Нехорошо запахло.
Дома сидишь в трех кофтах. На ночь все теплые вещи на одеяло наваливаешь. По улице передвигаешься - от магазина до магазина: шасть в дверь - и отогреваешься. Продавщицы в шапках. На ярмарках валенки продают и калоши откуда-то появились: чтоб не промокали.
По полу мороз. По стенам иней. На стеклах ледяные узоры. По мостовым машины скользят по черному льду и друг в друга с хрустом тычутся: не тянут дорожные антиобледенители таких морозов.
Изматывает такой холод. Не согреться, из горячих кранов водичка еле теплая. Душ принять - воспаление легких. Водку все глушат - изнутри греются.
Бомжей перемерзло - немерено. Ну - бродяги бездомные. Одеколона выпил для сугрева, закемарил - и готов, окоченел. Одеколон? А он дешевый был. Да, и пахнет хорошо. Точно, они пахли нехорошо.
Утром новости смотришь по телевизору - семьдесят замерзло, сто замерзло. Ужас!
А пятого декабря, на день старой Конституции: нет, это был день Советской: чего?., ну русской, короче, конституции, - под утро дало сорок три. Рекорд столетия. Глупыш ты со своим Гинесом!.. Стали в домах кое-где трубы замерзать и батареи лопаться. В Марьиной Роще три квартиры утром не проснулись - ледышки. Ночью за город шофера не ездили: заглохнет машина - и конец. А уж в аэропорты какие цены заламывали!
Министерство Чрезвычайных Ситуаций надрывается. В школах занятия для всех классов отменили. Некоторые больницы перестали принимать, а наоборот - стали больных из промерзших палат эвакуировать: кого домой, кого в другие: кого и в морг. Операционные нагревают электрорадиаторами.
Сорок четыре! Катастрофа! Сенсация! Дума заседает: а? ну - Сенат заседает, Конгресс заседает, мэр экстренные заседания круглые сутки: какой тебе Шварценеггер! Лужков, мэр Москвы! Какая тебе Алабама, минус сорок четыре - это тебе не Алабама, мой мальчик! Это Луна!
Шойгу по сугробам бегает: Шойгу - это не медведь, это был министр! Зачем бегает? А черт его знает!.. Руководит спасением замерзающих, в общем.
Спальные районы вымерзают повально. Туда гонят армейские полевые кухни - кормить людей горячей пищей. Банки и фирмы уплотняют в их офисах - делают общаги, отселяют в них народ из вымерзающих кварталов.
:Ночью луна огромная, и звезды в черном космосе. Снег под ногами не скрипит уже, а жестко так повизгивает. Дышишь сквозь шарф, а он сырой и колючий от ледяной крошки - дыхание в нем замерзает.
Сорок пять! Троллейбус еще движется - стонет, жестяной ледник на колесах, изо ртов пар, ноги дубеют. Хлоп - встали. Что? - провода обледенели, двигатель сдох. Простоял троллейбус ночь в парке на морозе - конец ему. А стали разогревать горящими тряпками в ведре с бензином - вспыхнет белым факелом троллейбус, на морозе все здорово горит.
Котельные летят одна за другой. Топки прогорают, форсунки летят - не тянут они нужной температуры. Откуда так знаю? Так писали про это:
Днем потеплеет чуть - а ночью жмет. Днем теплеет - ночью жмет. Ух жмет! Ну вконец. До сорока шести дожало:
На улицах белых - сугробы и пусто, и машины под сугробами. У кого машины в теплых гаражах ночуют - у богатых - еще ездили. Общественный транспорт редко-редко проковыляет, набитый. Предприятия встают, людей в неоплачиваемый отпуск гонят. Все тепло стараются на жилье давать:
По тротуарам тропки прорыты, и редкий народ - шасть-шасть, укутаны-замотаны до глаз, только ресницы в инее хлопают. Магазинов все меньше открытых - подвоза нет, тепло выстужено.
А дома стены в измороси, газ еле тлеет, электричество тусклое, а телик все: не жгите газ! Одни отравились, другие взорвались, третьи сгорели: А как не жечь, если суп в кастрюле замерзает без всякого холодильника?
Мы в спальне окно законопатили, стены всеми коврами завесили, кровати вместе сдвинули - там и жили. Все так делали.
Купили на рынке буржуйку. Железные печки везде делать стали, в газетах объявления: <Печи временные дровяные>, <Печи мазутные>, и угольные, и бензиновые, и с трубами, и с вытяжками, и всякие, хоть с доставкой, хоть с установкой, хоть как. Поставил такую вроде бочечки в спальне, трубу жестяную в окно вывели, вместо стекла - фанерку, дыру гипсом замазали. Пилу тоже купили, кусты заготовляли в нашем сквере. Милиция не трогала, все пилили: ой, дрались из-за дров как! И деревья везде пилили, и заборы, в парках пни из снега торчат. Купить? Можно, у метро продавали, но деньжища драли немереные. А ментам они платили и прямо в парках лес и валили, заготовляли. А уж доски на стройках все покрали - это сразу.
И еду уже варили в спальне, на буржуйке.
А на Новый год шарахнуло пятьдесят два. И поняли мы, что раньше были цветочки. Куст пилишь - он звенит. Зазевался - и пила пополам, хрупкий металл делается. Принесешь пучок - а лицо в белых пятнах. А потом они коричневые становятся.
Обмороженных много стало. Носы черные, скулы черные, пальцы черные: Пневмония косить пошла, как чума - хватанул воздуха поглубже, и обморозил легкие. Телевизор все учит: дышите через шерстяные вещи, через меховые, сдвигайте их после выдохов в сторону, чтоб новый вдох через сухой мех шел. А откуда у всех мех?..
А горе стало, когда водопровод замерз. Ой-ё-ёй: Если река или пруд близко - там проруби. А большинство снег растапливали. А промерзло все до дна - лед колотый носили.
Туалеты тоже замерзли. В ведерки ходили. Утром несешь на помойку - там гора бурая. И драки: один парашу вылил - а другой хотел снег для питья набрать! На всех и снега не хватало: Как он повалит - так все с ведерками, трамбуют:.
Богатые еще неплохо жили. В этих комплексах элитных котельные свои были. И рестораны у них еще работали, и машины бегали.
Мы потому и живы остались, что папа твой устроился охранником в такой комплекс. Прежнего-то убили, когда народ пытался ворваться в такой дом, в тепло. А? Ну: работа у него такая:
А? Ну, революция не революция, а без бунтов как же. Обязательно. Задавят толпой охранников, перебьют богатых, а сами семьями в теплые хоромы вселяются. Но там тоже стали быстро отключать отопление. Все вымерзли. У бедных на топливо где деньги, где знакомства? Конечно зверство. А что делать. У одних дети замерзают, а другие в бассейнах плавают. В тех бассейнах и.топили. А охрана прикинет - и разбегаться стала. На всех пуль не хватит, а тем так и так помирать.
Грабить стали вообще страшно. Одежду снимали, еду отбирали. Буксует через снег джип, догонит - наставят бандюки стволы и раздевают. А это при пятидесяти пяти - смерть очень быстрая. Нижнее оставят бедолаге, он добежит по ближайшего подъезда - а там тоже все ледяное, все закрыто: За шубу, дубленку, валенки - сразу, почитай, убивали. Полиция? Милиция. Тоже убивала. Там самые бандюки и работали.
И вот выждали мы полудня, чтоб чуть теплей стало, и поехали. Надели все на себя, еду забрали, чайник. И как до метро дошли - сами удивлялись. Жить хотелось.
Метро до последнего держалось. Свет тусклый, лампочки не все горят: но теплей, чем наверху. Эскалаторы остановлены для экономии энергии, так все идут. А в вагонах вообще терпимо - народ дышит, элетродвигатели еще греют.
Поднялись наверх - а троллейбусы уже не ходят. Солнце, лед, космос, одним словом. И удалось нам маршрутку одну уговорить. Минивэн. Там кавказцы заправляли. Отдали им мамин золотой браслет и мое колечко с рубином, и нас один черный такой довез. Дай ему Бог здоровья, ведь мог и выкинуть по дороге, а хоть и раздеть. Честно довез: хороший человек.
И стали мы жить в комплексе <Золотые Ключи>. Комната маленькая, одиннадцать метров. Зато тепло! Ну, градусов двенадцать. Вода идет, туалет работает, пальто снять можно. Ожили мы там. А ели папин паек, ему от комплекса давали. Немного, но ничего, чайник кипятили. Деньги уже стали без надобности. Все закрыто, покупать нечего. Какие медведи?., в зоопарке всех зверей давно поели:
И вот ведь: вымирает народ, а преступности и хулиганства много. Стекла бьют - а ведь это смерть. Памятник Пушкину разбили. Как? А просто, говорят, камнем ударили - он и рассыпался. Ниже шестидесяти металл совсем хрупкий становится.
Ночи все чернее, мертвее. Где провода хрупнули, где просто район победнее отрубили. Вывески и витрины из экономии давно отключили, магазины закрыты, погасли. Нет света - нет телевизора. Пара газет выходит, экономить призывает. А что уже экономить? Вечерами при свете печек сидят, кто не померз:
А днем - белое безмолвие. Деревья, кусты - вырублены, пожгли. Техника переломалась, бензин густеет при таком морозе:
Хоронили? Кому там хоронить. Земля тверже камня. Дом ломается. Ледышками в домах и лежали: окна темные и сугробы до второго этажа. Редко-редко кто проковыляет, укутанный, как мешок тряпья.
И богатых машин все меньше. В стеганых кожухах, стекла двойные, салоны утепленные, дополнительные печки. А тряхнет на ухабе - и полетела подвеска, как стеклянная, и шины лопаются, хрупкие от мороза.
Виски? Коньяк? Ага. Давно выпили все, что горит.
Людоеды? А вот и были. Денег нет, еды нет, ничего нет. Соседа и съедят. А что делать. Не от хорошей жизни. Еще бы не страшно!
Как. Так. Стоит автобус в сугробе, а в нем - ледяные мумии, вот как.
И если бы твой папа не угнал ночью из гаража джип - <мерседес> одного банкира, и не успели бы мы к утру в Шереметьево - тоже бы замерзли. А там еще была гуманитарная миссия, но она увозила только женщин и детей. Вот ты, мама и я и улетели, а папа твой там остался. Уж так он радовался, что мы уезжаем: Не плачу я, не плачу, тебе показалось. Закрой глазки, спи.
Весна? Весна так и не наступила. Вот, понимаешь, какая штука. Да: наступала весна каждый год, наступала, а потом однажды взяла и не наступила. Не бывает? Все когда-нибудь бывает:
Дальше? Потом? Не было дальше. Не было потом.
Вместо весны было минус семьдесят. Тут уже отопление замерзло в самых лучших домах. Ох, да лучше бы ты уже спал!
В Кремле поставили индивидуальное отопление. Одежду стали носить полярную, как в Антарктиде; лучшую - на гагачьем пуху. На полярных снегоходах ездить стали. При восьмидесяти градусах человек уже никак жить не может. Так: высунуться в скафандре ненадолго. Какой это мороз? А такой, что ледышка с крыши упадет за километр - звук ясный, четкий, звонкий.