"Океан в конце дороги" Нила Геймана

[kotiavra]

Дочитала. Ну точнее дослушала аудио-книжку. Очень понравилось. Вообще люблю Нила Геймана - один из самых самых моих любимых писателей. О, как же он крут... пишет о самом-самом важном. Эта книга не просто фантастическая история или детская страшная сказка. Столько всего в такой небольшой книжке. И больше вопросов чем ответов. Единственное, что меня расстраивает это то, что с большей частью второго слоя книги я не знакома. Вероятно там как всегда постмодернистские отсылки к английской классике и мифологии. Зато некоторые воспоминания главного героя о своем детстве накладываются на мои собственные. А это позволяет думать, что люди в разных странах всё же больше похожи друг на друга, чем различаются.

История взросления. История рассказанная маленьким мальчиком самому себе взрослому. Несколько чудовищных детских страхов, несколько живых ситуаций "детского" восприятия.

Столько цитат, давно себе не сохраняла из прочитанной книжки. Хотя, казалось бы, информация на слух воспринимается куда как сложнее. Но, видимо, всё же от исполнителя зависит. Тут мне всё очень и очень понравилось. Пожалуй, куплю печатную книжку. И обязательно ещё перечитаю. Думаю, это вечное...

Несколько цитат о книгах и чтении, о детских воспоминаниях и страхах, и о взрослых, которых на самом деле нет:

• Я сказал: «Людям надо бояться Урсулы Монктон». «Может. А как ты думаешь, чего боится Урсула Монктон?» «Понятия не имею. С чего ты взяла, что она вообще боится? Она ведь взрослая. А взрослые и чудовища не боятся». «О, чудовища боятся, - заметила Лэтти. - Что касается взрослых...» Она замолкла, поскребла пальцем свой веснушчатый нос. И снова заговорила: «Я сейчас скажу тебе кое-что важное. Взрослые тоже изнутри не такие уж взрослые. Снаружи они большие и безрассудные, и всегда знают, что делают. А изнутри они нисколько не поменялись. Остались такими же, как ты сейчас. А вся правда в том, что и нет никаких взрослых. Ни единого в целом огромном свете. - Она задумалась на секунду. И улыбнулась: - Конечно же, кроме бабули».
• Читать мне нравилось. Как ни крути, книги были надежнее людей.
• Я забылся в чтении. Я бежал от реальности, когда жизнь была слишком тяжкой или вовсе заходила в тупик.
• Я взял книгу и пошёл в сад. Был тёплый весенний день, светило солнце, и я вскарабкался по веревочной лестнице на нижнюю ветку большого бука, устроился там и стал читать. С книжкой мне было всё нипочём...
• Я не скучаю по детству, но мне не хватает своего тогдашнего умения наслаждаться малым, даже когда рушится то, что внушительнее по значению и больше. Я не мог управлять миром, в котором жил, не мог отрешиться от вещей, людей, событий, причиняющих боль, но я черпал радость в том, что приносило мне счастье.
• Ребенком я не был счастлив. Иногда был доволен. Я больше жил в книгах, чем где-то еще.
• Сдаётся мне, истории рассказывают только затем, чтобы показать, как персонажи меняются.
• Я никогда не понимал историй для взрослых, и начало там было слишком затянуто. После них мне казалось, что у взрослых свои секреты, масонские заговоры, мистификации. Почему они не хотели читать про Нарнию, таинственные острова, контрабандистов и опасных волшебниц?
• Мне нравились мифы. Они не были историями для взрослых или детей. Они были лучше. Лучше, и все.
• Мы стареем и превращаемся в своих родителей; живем-живем и видим, как со временем лица повторяются.
• Взрослые идут нахоженными тропами. Дети разведывают новые. Взрослый довольствуется привычным, он идет одним и тем же путем сотни, тысячи раз; и, может, ему никогда не придется свернуть, проползти под кустами рододендрона, найти дырки в заборе.
• когда взрослые выступают против детей, взрослые всегда побеждают.
• Я сказал: «Мне не нравится, когда ты кричишь на меня». «А мне не нравится, когда ты ведешь себя, как звереныш!» - заорал он, и я заплакал, и слезы ручьем побежали по моему лицу, мне захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. За последние несколько часов я видел вещи и похуже. Я вдруг понял, что мне наплевать. Я поднял глаза на темную фигуру, держащую фонарь, и сказал: «Ты чувствуешь себя большим и сильным, когда доводишь ребенка до слез?», и тут же горько пожалел об этом.
• «Зачем их пускать сюда?» И она заплакала, а мне стало неудобно. Я не знал, что делать, когда взрослые плачут. Я видел такое лишь дважды: бабушка с дедушкой плакали в больнице, когда умерла тетка, и еще мама плакала. Я был уверен, что взрослые не должны плакать. У них же нет матерей, которые утешат и успокоят.
• У разных людей воспоминания разные, не найдется и двух человек, которые хоть что-то помнят одинаково, пусть даже и видели это собственными глазами. Вот вы стоите рядом, а вполне может быть, вы бесконечно далеки и друг от друга, и от самой истины
• Вот ведь она, какая беда с живыми. Не живут долго. Сегодня котенок, завтра старая кошка. А потом лишь воспоминания. Да и они тускнеют, стираются, затираются...
• Когда знаешь, чего бояться, оно как-то легче.
• Извинения всегда запаздывают, хорошо, хоть сожаление есть.
• Жить, выживать в этом мире, искать в нем свое место, делать то, что необходимо, и сводить концы с концами само по себе нелегко, а тут раз за разом придется оглядываться и думать, достойный ли это поступок, каким бы ничтожным он ни был, потому что за одну твою возможность его совершить кто-то когда-то если не умер, то поплатился жизнью. Это было несправедливо.
• «Ты не забываешь, и все время все знаешь?» Она покачала головой. На ее лице не было улыбки. Она сказала: «Скучно это, все знать. Ты вынужден отказаться и забыть, если хочешь копаться в здешнем навозе». «То есть когда-то ты все знала?» Она наморщила нос. «Все знали. Я же тебе говорила. Знать, как устроен мир, тоже мне невидаль. Ты и вправду вынужден отказаться, если уж вздумал играть». «Во что?» «В это», - сказала она. И обвела рукой дом, небо, невероятную луну, звездные вихри, спирали, скопления ярких галактик.
• Дома все самые горелые места у тоста ел отец. «Ням-ням! - приговаривал он. - Древесный уголь - полезно для здоровья!» или «Горелый тост! Любимый тост!» и съедал его целиком. Когда я был гораздо старше, он признался, что никогда не любил горелые тосты и ел их, только чтобы не отправлять в мусор - за долю секунды все мое детство стало ложью: как будто один из столпов веры, на которых зиждился мой мир, обратился в прах.
• Детские воспоминания иногда скрываются и меркнут под грузом того, что приходит позже, как детские игрушки, забытые взрослыми на самом дне переполненной кладовки, но они всегда начеку и ждут своего часа.
• Чудовища бывают любой наружности и всяческого размера. Некоторых люди боятся. Некоторые походят на тех, кого люди привыкли бояться давным-давно. Иногда людям бы надо бояться чудовищ, а они не боятся.
• Меня занимал вопрос, в то время я частенько над этим думал, кто я и что за существо стоит по эту сторону зеркала. Если лицо, которое я видел там, было мною, а я знаю, что оно мною не было, потому что я - это я, что бы с моим лицом ни случилось, тогда что же такое я? И что за существо стоит и смотрит?
• Я занимаюсь искусством. Иногда настоящим, и оно заполняет бреши в моей жизни. Некоторые из них. Не все.
• Она широко улыбнулась. Для взрослой она и впрямь была хороша, но когда тебе семь, красота - не императив, а лишь абстракция.
• Я увидел мир, в котором жил от рождения, и понял, какой он хрупкий; знакомая мне реальность была лишь тонким слоем застывшей глазури на темном праздничном торте, который кишит червями, пропитан кошмарами и начинен алчностью. Я увидел этот мир сверху и снизу. За пределами нашей реальности, точно пчелиные соты, множились другие миры, открывались другие врата и пути. Я увидел все это и постиг, и оно заполнило меня, как воды океана.
• ...когда я был маленьким мальчиком, наверное трех-четырех лет отроду, я вроде как был чудовищем. "Ты был маленький мамзер," - твердили мне тетки по разному поводу, когда я таки дотянул до взрослых лет и мои ужасные детские проделки можно было вспоминать с издевкой. Но на самом деле я не помню, чтобы был чудовищем. Помню, только хотел все делать по-своему.
• «Мы не колдуем, - возразила она. В ее словах слышалось легкое сожаление. - Иногда мы занимаемся знахарством. Но без колдовства и черной магии. Ба их не одобряет. Она говорит, это пошло».
• «Она умерла?» - спросил я. «Умерла? - повторила старая женщина в домашнем халате. Она явно оскорбилась. - Ни один, - начала она, тщательно выговаривая каждое слово, точно это был единственный способ донести до меня всю их значимость, - ни один Хэмпсток не позволил бы себе такой… пошлости…»
• Я не могла отвести тебя к океану, - пояснила она. - Но ничто не мешало мне принести океан к тебе.