"И открылись глаза у них обоих...
Не собирался - так получилось: всё утро сегодня читаю о табу.
"И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания".
Будучи нерелигиозным человеком, всё же не могу остановить свою пытливость: ну, наги? Ну, и что? Зачем было обрывать смоковницу?
Или я уже достиг просветления или, наоборот, известь застила все просветы в тленных сосудах моих.
Отчего так возбуждается обыватель, когда речь заходит о границах приличий? Кто стоит на страже этих приличий? Религия? А если не ты уверовал? Мораль? Но кого поставили у её пограничных столбов: чиновников, Минкульт, Мизулину, или целую Государственную Думу?
Нравственное чувство? Но почему оно всегда спотыкается о неодетого человека? Или, например, почему морщинистое лицо пристойнее, чем обнаженное мускулистое тело?
Почему раздеться - неприличнее, чем за это сажать? Почему бликуюшая лысина приличнее, чем матовая попа?
И вот ещё - "ниже пояса". Вот пупок, например, он - выше.
Какие преимущества у этой наспех зашитой дырки?
Я не нахожу прибитые к брусчатке тестикулы особенно привлекательным зрелищем. Но я бы не обрадовался решению Ван Гога на том же самом месте отрезать себе ухо.
Сегодня одна из моих читательниц, увидев шаловливую обезьянку в посте об утренней растяжке от Шварценеггера в ФБ, написала: "У Вас анонсирован концерт в СПб, теперь вот это будет стоять перед глазами".
То есть, невинная обезьянка, забавляющаяся со своим обезьянним достоинством эстетически сильнее, чем моя человеческая афиша с портретом в костюме и с галстуком.
Не сделала ли мне моя читательница какой-то тайный знак?
И какой в этом случае должна быть моя следующая афиша?