Не знаю, может быть и есть счастливцы, которые помнят свой первый крик по выходе из материнского лона. Мое первое яркое воспоминание - это пожар в Сусумане. Что горело - не помню. Но зарево это осветило все, что случилось потом, включив в тот момент мою детскую память. Я родился весной 1956 года и знаю, что меня привезли из роддома сначала в Адыгалах. Мой старший брат Элик помнит, как ждали машину с родителями и новорожденным из Нексикана. Он стоял на пригорке возле дома, вместе с тетей Машей, маминой сестрой, которую наш отец забрал с Урала, где она пережила эвакуацию в семье старшей сестры, - просто заехал за ней в село Бреды, возвращаясь из своей вольной поездки на материк. Всю жизнь она потом прожила вместе с нами.
Дело было вечером. Маша шутя спросила у Эльки: «Ты хочешь, чтобы тебе привезли мальчику или девочку?». УЗИ, ясное дело, тогда не было. Элька чуть не поперхнулся от шанса заиметь на свою голову сестрёнку.
- Конечно, мальчика!
- А вдруг мама родила девочку?
- Значит, пускай она останется там, в Нексикане…
Со слов брата я могу описать и дом, в котором прожил ровно одну зиму, - до того, как мы переехали в дом у дамбы, тянувшейся вдоль реки Берелёх.
Это был продолговатый одноэтажный барак с несколькими квартирами в техснабовском посёлке на окраине Сусумана. Как и в нынешних коттеджах, в каждую был отдельный вход. Разница с сегодняшними таун-хаусами состояла, пожалуй, в том, что воды и туалета в доме не было. Уборная была на улице. Воды в бараке тоже не было. Не было и колонки во дворе. Раз в день туда заезжала машина с цистерной воды, рядом с ней выстраивалась очередь, и жильцы тащили воду в вёдрах домой. Элька рассказывал, как однажды в очень суровую зиму мама отправилась за водой, а он, заждавшись взрослых и не зная, как еще оповестить о своём отчаянии, снедаемый ревностью к маленькому человечку, который спал в общей комнате, сначала осторожно примеривался, а потом уже поддавшись детскому капризу, разбил оловянной ложкой оконное стекло.
- До сих пор помню, как я это сделал, и как морозный воздух ворвался в комнату, как мама не нашла нужным меня ругать, а только горько заплакала. Где были папа и Маша, не помню... Наверное, на работе. Как ты только тогда не простудился, лёжа в маленькой коляске, на этом внезапном сквозняке…
Была еще собака Тобик, который однажды раздухарился и взметнувшейся цепью огрел маму.
У нас в семейном альбоме есть этот снимок - мама с фингалом под правым глазом. Эта фотография не для посторонних глаз.
Для читателей у меня есть другие - где она всегда улыбающаяся и красивая.