Манифест
Можно было бы, конечно, обойтись без фамилий, но как еще проиллюстрировать. Дело в том, что и Собчак, и Ефремова не отлучили от эфира даже после дерзких эскапад в отношении действующей власти. Тем, кто ежедневно напоминает мне, что моя политическая инертность сродни трусости, поясняю: я снимаюсь так мало и по собственной воле, что в случае, если бы я записался в партизаны, в моей телевизионной жизни почти ничего бы не изменилось.
Во мне нет никакого умиления властью. Во мне никогда не было и не появилось никаких страхов в отношении собственной карьеры.
Я не умею комментировать политические новости при том скудном знании о них, которым меня ограничивает банальный недостаток информации. У меня нет доступа к архивам, стенограммам судебных заседаний и съёмкам, сделанным скрытой камерой.
Я не умею делать выводы из подозрений и догадок.
Я не умею бежать за любым знаменем.
К весне во мне вообще растает либерал, если в либеральной среде не перестанут кидаться друг в друга какашками.
Я уже никогда не обрету ту легкость, с которой светлоликие люди записывают друг друга в нерукопожатные.
В моей хронике, скорее всего, больше не будет политических постов.
Я не снесу под ними такого несметного количества храбрецов и умников.
Во мне нет никакого умиления властью. Во мне никогда не было и не появилось никаких страхов в отношении собственной карьеры.
Я не умею комментировать политические новости при том скудном знании о них, которым меня ограничивает банальный недостаток информации. У меня нет доступа к архивам, стенограммам судебных заседаний и съёмкам, сделанным скрытой камерой.
Я не умею делать выводы из подозрений и догадок.
Я не умею бежать за любым знаменем.
К весне во мне вообще растает либерал, если в либеральной среде не перестанут кидаться друг в друга какашками.
Я уже никогда не обрету ту легкость, с которой светлоликие люди записывают друг друга в нерукопожатные.
В моей хронике, скорее всего, больше не будет политических постов.
Я не снесу под ними такого несметного количества храбрецов и умников.