Переводчик Сергей Таск - о работе для театра, жизни в США и школе Райт-Ковалевой-2
- Вы в перестроечные годы его переводили?
- Да, он вышел в сборнике с другими антиутопиями, а сейчас АСТ решило издать "Скотный двор" в моем переводе, чему я безумно рад. У меня он назывался "Скотский уголок", но они попросили не менять название, поскольку оно уже укоренилось в читательском сознании.
Время от времени надо делать новые переводы. Желательно просто, чтобы их делали профессионалы, потому что сейчас выходит много таких переводов, что лучше бы их не было. В общем, я на себе это проверяю, когда предлагают мне перевести какой-то американский роман. Тома Вулфа, например. Я же там был, видел и слышал. Знаю эти улицы, знаю, как смотрятся вывески, и так далее. То есть тебе все понятнее намного, чем если ты просто пытаешься что-то представить. Вот почему мне было комфортно с такими разными авторами, как Ричард Йейтс и Пол Остер и тот же Вулф.
Наконец, есть еще один нюанс. Есть произведения игровые. Например, мой любимый Эдвард Лир. Я сделал книжку его лимериков "Мир вверх тормашками", которая вышла с его рисунками в издательстве "ТриМаг".
Держал парижанин Трике
Супругу свою в сундуке.
На призыв: "Отопри!"
Отвечал он: "Шери,
Ты прелесть, когда в сундуке".
А еще я вставил некоторые его стишки в свой роман для детей "Тайна рыжего кота".
Про дядюшку Арли, большого чудачника
Мастеря сачки из марли,
Жил на даче дядя Арли,
Сидя на мешке муки.
Шли вприпрыжку дни и ночки,
Стрекотал Сверчок в лесочке,
Лопались на шляпе почки.
(Правда, жали башмаки.)
Сам из Челси, непутевый,
Он от шума городского
Убегал к реке тайком.
Там учил он петь рыбешек,
Красил мак в цветной горошек
И ловил стрекоз и мошек
Продырявленным сачком.
Пожимая догам лапу,
Ш е в е л ю р о в у ю шляпу
Он почтительно снимал.
Завывала дружно стая,
Дядин п ё с е н н и к читая.
О, собачья жизнь простая,
Как ее он понимал!
Как-то раз он топал мимо
Тополя, и тополиный
Пух на шляпу сел к нему.
Дядя в облачко вгляделся:
Может, весточка из Челси?
Вдруг Сверчок на нос уселся,
Непонятно почему.
Видно, сел он нá нос вместо
Травки, сел он - и ни с места!
С той поры они дружки.
Можно слушать бесконечно,
Как Сверчок поет беспечно.
(Примиряясь с тем, что вечно
Жмут при этом башмаки!)
Сорок три зимы минуло,
И немножечко сутулым
Стал наш дачник и чудак.
Башмаки совсем растопал,
Боевой забыл свой вопль,
А на шляпе вырос тополь -
Своенравный, как ветряк!
Пива ль он хватил, удар ли
Вдруг хватил беднягу Арли,
Истекли его деньки.
Тополек дает листочки,
Из муки пекут блиночки,
И павлин, надев очечки,
Вслух читает эти строчки
Нам, а р л я т а м, у реки.
Ну и как тут не вспомнить "Алису в стране чудес", которую всем хочется переводить снова и снова, потому что у каждого своя игра, свои правила. Я, кстати, перевел в книжке "Алиса для малышей" для того же издательства "ТриМаг" два стишка, которые почему-то не входили в более ранние издания. У меня целая полка разных переводов "Алисы". Кстати, упомянутый Набоков - автор самого неинтересного перевода.
- А какой ваш любимый?
- Заходера. Хотя я должен сказать, что и у Демуровой это хорошо сделано, но у нее только проза, там поэзию переводили Ольга Седакова, Маршак и кто-то еще. Есть перевод Александра Щербакова, он тоже очень хорошо, по-моему, сделан. Но когда открываешь Заходера… Он не зря же говорит, что пересказал: "Ребята, не приставайте ко мне, что это, мол, неточно, что вы вольничаете - это пересказ". Но когда книга такая игровая, ее нельзя буквально перевести, тогда все теряется.
"Крокодильчики мои, цветики речные, что глядите на меня, словно как родные? Это чем хрустите вы в день веселый мая, средь нескошенной травы головой качая?" Гениальный перевод, после которого, если бы мне предложили эту вещь, я бы отказался. Как отказался бы, если бы мне предложили перевести Сэлинджера после Райт-Ковалевой.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- К слову об этом. Вы говорите, что переводчику желательно побывать в тех условиях, о которых идет речь в книге. Как выходить из ситуации современному переводчику, который переводит, например, "Над пропастью во ржи" Сэлинджера? Там же в оригинале сленг, на котором говорили подростки 50-х. Райт-Ковалева ведь тоже этого не знала. Да и Максиму Немцову, автору нового перевода, послушать этот сленг никак не удастся.
- Это все при мне происходило, поэтому я знаю не понаслышке. Рита Яковлевна, естественно, уже пожилой человек в то время, конечно, не знала современного сленга. Она всех расспрашивала, и меня в том числе. К ней в дом ходили очень молодые люди, она их всех привечала. Дверь в доме на Красноармейской улице никогда не закрывалась. Я на всякий случай стучал, а она говорила: "Что вы стучите, Сережа, заходите". И обязательно каждый раз спрашивала, как одно можно сказать, как другое. То есть, как сегодня это говорят. Она даже таксистов спрашивала, не стеснялась. Где бы ни оказывалась, искала точное слово. Как раз по части жаргона или сленга и вообще языка как такового, мне кажется, там все сделано очень хорошо. Особенно интонационно.
Там есть огрехи по другой части - спортивная терминология, которой она не знала, а редакторы почему-то не исправляют. У нее там баскетбольное кольцо называется "ободом", лунки на поле для гольфа - "ямками", станок для натяжки струн - "прессом для теннисной ракетки", ну и так далее. Не говоря уже о том, что пресловутая холденовская "охотничья шапка" на самом деле бейсболка, а "сырники" - чизбургеры. Просто в ее время эти слова еще не вошли в русский язык. Подобные ляпы есть не только в "Над пропастью во ржи", но и в повестях "Фрэнни" и "Зуи". У меня, помнится, была пауза в работе, целый месяц, и я отредактировал всего Сэлинджера.
- Для себя?
- Я думал, что не для себя. Послал правку в издательство "Эксмо". "Ребята, вот бесплатно, мне не нужны деньги, просто давайте замечательные тексты, чтобы в них не спотыкаться, выправим". Тогда еще была жива дочь Райт-Ковалевой Маргарита, с которой мы тоже дружили, но она категорически была против всяких исправлений. После ее смерти можно было это сделать, но не сделали - предпочли заново перевести. Я, честно скажу, не стал вчитываться в переводы Немцова. Посмотрел названия - все мимо. Полистал и понял, что это из серии: "А вот как я могу". То есть то, о чем как-то говорил Виктор Голышев: не надо доказывать, что ты лучше всех. Поэтому с Сэлинджером вот такая история.
- А что уже из классических переводов необходимо обновить? Может быть, Остен, Диккенса, Воннегута? Например, Владимир Бабков рассказывал, что "Завтрак для чемпионов" у нас переведен не полностью, все "неприличности" оттуда выброшены.
- Я как-то не думал на эту тему. Наверное, есть непопадания в русских переводах, которые требуют какого-то другого взгляда. Но кого бы я назвал… Воннегут, может быть, да. Но когда речь идет о том, что раньше издавали с купюрами, то, конечно, это особый случай. Скажем, АСТ заказало новые переводы Стивена Кинга - "Мертвая зона", "Воспламеняющая взглядом", повести, - все то, что я перевел когда-то и что годами переиздавалось. Они мне объяснили, что в старых переводах были пропуски. Может быть, я не проверял. Джейн Остен и так, по-моему, бесконечно переводят. Уж не знаю, из каких соображений. Опять же, обновить язык? В случае, с Остен или Диккенсом он должен быть в меру архаичный.
- Насколько вам интересна современная англоязычная литература для перевода? Я посмотрел, вы, например, для издательства Corpus несколько детективов переводили.
- Я могу сразу сказать, что ни одной строчки за свою жизнь не перевел из того, что бы мне не хотелось. То есть были случаи, когда я переводил не по заказу, но это касается пьес. Если меня увлекала пьеса, и мне казалось, что она здесь может пойти, я ее быстро делал и предлагал в какие-то театры. У меня в компьютере, наверное, полтора десятка не поставленных пьес, причем хороших авторов.
А так - заказы. Но я всегда говорю, чтобы присылали, а я посмотрю. Если мне книжка не понравилась, я откажусь. И вообще, денежная сторона меня просто не интересует. Мне нравится жанр детектива и триллера, я люблю интригу. Это, опять же, с театром, наверное, связано. Если интрига лихо закручена, если есть там какие-то интересные повороты, я получаю удовольствие. С детективами, которые переводил, я пару месяцев жил в абсолютном согласии. С тем же Ле Карре.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- А как вам переводить с кем-то вместе?
- Это тема зыбкая. Я не знаю, как у других, для некоторых вообще проблемы не существует, с кем переводить. Ну, заказали и заказали тебе от такой-то до такой-то страницы, другой начинает с этого места. Но не случайно, опять же, Голышев с Бабковым вместе переводили. Они на одной волне. Для меня это важно, я тоже должен быть на одной волне с человеком, то есть взгляды похожи должны быть не только на перевод, но и какие-то жизненные позиции сходиться.
Поэтому когда Голышев мне предложил Макьюэна перевести, я сказал - да, конечно, даже не читая согласился. Когда уже прочел, подумал, что поторопился с ответом, потому что это не совсем мое. Я все-таки классический филолог. А там речь об энергии солнца, всякая там аппаратура, герой - нобелевский лауреат.
- Как раз для Голышева.
- Для него в самый раз, да. Но уж очень хотелось мне с ним вместе что-то перевести, и я сделал свою часть. Он, конечно, ловил меня на разных огрехах, что было предсказуемо. Я ему потом немного "отомстил": прочел его часть и по языковой части тоже нашел каких-то блох. С чем-то он согласился, с чем-то - нет. Короче, это все шутки, нам не надо было притираться. Наверно, очень проницательный читатель найдет какие-то стилистические различия. Но мне это в глаза не бросалось, потому что, опять же, подход совпадал. Мы уже об этом говорили, что я не самоутверждаюсь, я никому ничего не доказываю. И Голышев тоже. Переводчики - это "почтовые лошади просвещения". Наше дело довезти и выгрузить, а дальше пусть текст живет своей жизнью.
Приведу еще один пример. "Голос крови" Тома Вулфа я переводил с Николаем Мезиным, которого никогда не видел, так как он живет не в Москве. Но мы потом смотрели, что сделал он, что сделал я, и там был интересный поворот.
Вот мы с вами не затрагивали тему ненормативной лексики. Я мат, честно говоря, в литературе, в отличие от жизни, не люблю, мои герои, когда я пишу, на нем не разговаривают, и в переводах стараюсь избегать. В этом романе, там, где можно было, я искал какие-то более или менее литературные замены. Иначе резало бы мой слух. Это не значит, что я не употребляю мат в жизни, но тут совершенно разные вещи. Одно дело эмоциональная реакция, когда ты себя по пальцу молотком шандарахнул. И другое - видеть это на странице. Не зря же говорится - непечатное. Короче, Мезин все это сохранил, и отчасти я с ним согласился, потому что в данном случае это было важно. Герой матерится, автор это подчеркивает. Допустим, у него низкий социальный статус, понятно, что он должен употреблять такие слова. Поэтому где-то я восстановил, согласился с переводчиком и с редактором, который тоже считал, что здесь это будет уместно.
- Вам и в русском и в английском варианте не нравится ненормативная лексика?
- Только в русском. В английском - нет, потому что у них была сексуальная революция, они через это прошли еще в 60-е годы, и эта лексика уже растворилось в языке. Там она не воспринимается, как у нас. Мы с моими американскими студентами, разбирая пьесу, изобилующую скабрезностями, произносили эти слова в классе, и ничего. Хотя есть и у нас исключения. Например, "Николай Николаевич" Алешковского. Там это очень органично и не может быть иначе. Я только кайф ловлю, когда читаю, как это сделано здорово. Но в переводной литературе, как правило, все мимо. В английском это проскакивает, и никто не заметил, еще одно слово, как любое другое. А у нас трехбуквенное слово сразу вылезает, на это сразу реагируешь, что мешает восприятию текста. Ты как бы все время спотыкаешься на таких словах.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- Если уж вспоминали Сэлинджера, то Райт-Ковалева как раз там заменила слово fuck. Она ведь перевела это как "похабщина". Но если бы она перевела слово из трех букв, это, наверное, совсем поменяло бы восприятие текста.
- Да это просто как торчащий гвоздь в стене. Она это очень хорошо чувствовала. Вот у нее был абсолютный слух, и она бы никогда на это не пошла.
У меня был смешной момент. Когда "Мертвая зона" Кинга уже редактировалась в "Иностранке", редактор Кудрявцева придралась к слову одному. Там какой-то митинг, и на плакате написано "Перепихнемся, крошка?". По сегодняшним меркам вполне невинно. Она говорит: "Это надо заменить". Я ей: "Татьяна Николаевна, вы же сейчас печатаете в переводе Аксенова "Регтайм", а там слово "жопа", снова и снова". Я уже потом узнал, что Аксенов сказал ей, что без "жопы" роман печатать не разрешает. Все-таки Аксенов - согласились. Но сегодня можно, конечно же, все. Поэтому тут внутренний редактор должен быть. Это не в издательстве должны все-таки решать, а сам переводчик.
- Если продолжить разговор про современную литературу. Есть какие-нибудь произведения, которые вы хотели бы перевести, но по тем или иным причинам их, может быть, не заказывают или они неактуальны, а вам кажется, что это было бы важно?
- Пожалуй, нет. Я много читаю, но, в основном, все-таки русских авторов, больше, чем переводных. На все времени не хватает. Поэтому допускаю, что есть что-то, что мне пришлось бы по сердцу, и я бы захотел сделать, но не вижу причин, по которым что-то не могло бы сейчас пройти. Это цена вопроса.
- А если говорить о периоде 70-90-х годов?
- А что там есть непереведенного? Это наших авторов 60-х или 70-х годов гораздо меньше переводили на английский, а вот английскую и американскую классику, по-моему, всю перевели. Все, что было хоть как-то заметно.
Из того, что я очень хотел перевести и все никак не получалось, любимейшая моя книга "Пророк" Калиля Джибрана. Такое Евангелие ХХ века. Я эту книгу прочел, когда еще был студентом, и просто в нее влюбился. Я бы приплатил за то, чтобы мне дали его перевести. Но тогда это было невозможно.
У меня с этой книгой связана такая история. Возвращаюсь я после своих заокеанских странствий, и вот однажды раздается звонок: "Мы хотим переиздать ваш роман-детектив для детей "Тайна рыжего кота". Как вы к этому относитесь?" Я, естественно, хорошо к этому отношусь. "Приезжайте, поговорим об условиях". И вот я вхожу в кабинет к директору издательства "ТриМаг" Паате Медзмариашвили… и вижу у него на столе верстку с "Пророком". Я, видимо, меняюсь в лице, потому что он спрашивает: "Сергей Эмильевич, что такое?" Я ему начинаю говорить: "Понимаете, год назад я вернулся из Штатов и узнаю, что эта книга вышла в Софии на русском языке, потом в моем родном издательстве МГУ еще один перевод. И теперь я вижу на вашем столе верстку. Я так понимаю, это уже третий перевод. Кто его сделал?". Он называет две фамилии, кажется, муж и жена, арабисты. Ну да, кому как не арабистам это переводить! И тут он мне говорит: "Переводите! А с ними я как-нибудь решу этот вопрос". Паата на целый месяц сделал меня счастливым человеком. Я перевел, он это издал с рисунками самого Джибрана, плюс к книге прилагается диск с музыкой. Вот бывают такие случаи, когда ты мечтаешь что-то сделать, и все оборачивается против тебя, но линия жизни тебя выводит, куда надо. Значит, так было суждено.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- В России в последние годы еще появилась мода на нон-фикшн, люди начали его читать активно. У вас есть какой-то интерес к этому?
- Да, я сделал одну книжку для издательства Corpus (она еще не вышла). Это тот случай, когда я предложил совместный перевод. Книга называется "Шпион среди друзей" про Кима Филби, двойного агента. Я вообще не любитель толстых романов. Когда это детектив, как-то быстро все пролетает, а когда серьезная все-таки литература, то меня это начинает немного утомлять. Я не стайер, предпочитаю короткие и средние дистанции. И я предложил им переводчика, Анну Шульгат, издательство с ней связались, она согласилась. И вот мы с ней разделили книгу пополам. Еще я когда-то для Музея личных коллекций сделал альбом работ Петра Кончаловского - статьи, аннотации, примечания.
- Ведь вы делаете еще переводы с русского на английский. Насколько это сложнее? Что является предметом ваших интересов в этом смысле?
- Это серьезный вызов даже для меня. Все равно где-то будут неточности, и кто-то это должен поправлять. Один раз ко мне обратились от Кирилла Серебреникова, когда он снимал фильм "Юрьев день". Хотел он тогда на главную роль пригласить известную французскую актрису, а она же по-русски не читает, поэтому нужно было сделать перевод сценария, который написал Юрий Арабов. Я сделал это не для публикации. А с француженкой что-то не срослось, и главную героиню в фильме сыграла Ксения Раппапорт.
- Свою прозу взялись бы, по примеру Набокова, переводить на английский?
- Для этого у меня есть коллега, прекрасная переводчица с русского на английский, Мэрион Шварц, живущая в Техасе. Но однажды Виктор Шендерович по дружбе попросил меня перевести его киносценарий "Тезка Швейцера". В Штатах он познакомился с бывшим нашим соотечественником, который сказал, что может протолкнуть сценарий в Голливуде. Ну разве можно отказать Шендеровичу?
- Когда вы уезжали в Америку, у вас не было желания познакомиться с какими-то людьми, которые на тот момент вас интересовали или которых вы переводили?
- Мне посчастливилось познакомиться в Нью-Йорке с драматургом Артуром Копитом. И интервью с ним сделал, и пьесу его перевел. А еще, там же, с отличным прозаиком Полом Остером - в моем переводе вышло, кажется, пять его романов. А здесь я познакомился с Питером Гринуэем. Я с ним поработал на Московском кинофестивале, а позже перевел его книжку коротких рассказов "Золото".
Однажды вроде как была возможность встретиться с Солженицыным. В 1989 году я прилетел в Вермонт. Я жил в Патни, а он в Кавендише, в получасе езды на машине. Но без рекомендательного письма, сами понимаете, туда нечего было даже соваться. Хотел еще встретиться со Стивеном Кингом. Я ему написал, уже не помню, как узнал его адрес. Я предложил встретиться и сделать интервью, но он предпочел, чтобы я прислал вопросы по почте. Что я и сделал. Он на них ответил, и я потом в какую-то книжку это вставил.
- Да, он вышел в сборнике с другими антиутопиями, а сейчас АСТ решило издать "Скотный двор" в моем переводе, чему я безумно рад. У меня он назывался "Скотский уголок", но они попросили не менять название, поскольку оно уже укоренилось в читательском сознании.
Время от времени надо делать новые переводы. Желательно просто, чтобы их делали профессионалы, потому что сейчас выходит много таких переводов, что лучше бы их не было. В общем, я на себе это проверяю, когда предлагают мне перевести какой-то американский роман. Тома Вулфа, например. Я же там был, видел и слышал. Знаю эти улицы, знаю, как смотрятся вывески, и так далее. То есть тебе все понятнее намного, чем если ты просто пытаешься что-то представить. Вот почему мне было комфортно с такими разными авторами, как Ричард Йейтс и Пол Остер и тот же Вулф.
Наконец, есть еще один нюанс. Есть произведения игровые. Например, мой любимый Эдвард Лир. Я сделал книжку его лимериков "Мир вверх тормашками", которая вышла с его рисунками в издательстве "ТриМаг".
Держал парижанин Трике
Супругу свою в сундуке.
На призыв: "Отопри!"
Отвечал он: "Шери,
Ты прелесть, когда в сундуке".
А еще я вставил некоторые его стишки в свой роман для детей "Тайна рыжего кота".
Про дядюшку Арли, большого чудачника
Мастеря сачки из марли,
Жил на даче дядя Арли,
Сидя на мешке муки.
Шли вприпрыжку дни и ночки,
Стрекотал Сверчок в лесочке,
Лопались на шляпе почки.
(Правда, жали башмаки.)
Сам из Челси, непутевый,
Он от шума городского
Убегал к реке тайком.
Там учил он петь рыбешек,
Красил мак в цветной горошек
И ловил стрекоз и мошек
Продырявленным сачком.
Пожимая догам лапу,
Ш е в е л ю р о в у ю шляпу
Он почтительно снимал.
Завывала дружно стая,
Дядин п ё с е н н и к читая.
О, собачья жизнь простая,
Как ее он понимал!
Как-то раз он топал мимо
Тополя, и тополиный
Пух на шляпу сел к нему.
Дядя в облачко вгляделся:
Может, весточка из Челси?
Вдруг Сверчок на нос уселся,
Непонятно почему.
Видно, сел он нá нос вместо
Травки, сел он - и ни с места!
С той поры они дружки.
Можно слушать бесконечно,
Как Сверчок поет беспечно.
(Примиряясь с тем, что вечно
Жмут при этом башмаки!)
Сорок три зимы минуло,
И немножечко сутулым
Стал наш дачник и чудак.
Башмаки совсем растопал,
Боевой забыл свой вопль,
А на шляпе вырос тополь -
Своенравный, как ветряк!
Пива ль он хватил, удар ли
Вдруг хватил беднягу Арли,
Истекли его деньки.
Тополек дает листочки,
Из муки пекут блиночки,
И павлин, надев очечки,
Вслух читает эти строчки
Нам, а р л я т а м, у реки.
Ну и как тут не вспомнить "Алису в стране чудес", которую всем хочется переводить снова и снова, потому что у каждого своя игра, свои правила. Я, кстати, перевел в книжке "Алиса для малышей" для того же издательства "ТриМаг" два стишка, которые почему-то не входили в более ранние издания. У меня целая полка разных переводов "Алисы". Кстати, упомянутый Набоков - автор самого неинтересного перевода.
- А какой ваш любимый?
- Заходера. Хотя я должен сказать, что и у Демуровой это хорошо сделано, но у нее только проза, там поэзию переводили Ольга Седакова, Маршак и кто-то еще. Есть перевод Александра Щербакова, он тоже очень хорошо, по-моему, сделан. Но когда открываешь Заходера… Он не зря же говорит, что пересказал: "Ребята, не приставайте ко мне, что это, мол, неточно, что вы вольничаете - это пересказ". Но когда книга такая игровая, ее нельзя буквально перевести, тогда все теряется.
"Крокодильчики мои, цветики речные, что глядите на меня, словно как родные? Это чем хрустите вы в день веселый мая, средь нескошенной травы головой качая?" Гениальный перевод, после которого, если бы мне предложили эту вещь, я бы отказался. Как отказался бы, если бы мне предложили перевести Сэлинджера после Райт-Ковалевой.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- К слову об этом. Вы говорите, что переводчику желательно побывать в тех условиях, о которых идет речь в книге. Как выходить из ситуации современному переводчику, который переводит, например, "Над пропастью во ржи" Сэлинджера? Там же в оригинале сленг, на котором говорили подростки 50-х. Райт-Ковалева ведь тоже этого не знала. Да и Максиму Немцову, автору нового перевода, послушать этот сленг никак не удастся.
- Это все при мне происходило, поэтому я знаю не понаслышке. Рита Яковлевна, естественно, уже пожилой человек в то время, конечно, не знала современного сленга. Она всех расспрашивала, и меня в том числе. К ней в дом ходили очень молодые люди, она их всех привечала. Дверь в доме на Красноармейской улице никогда не закрывалась. Я на всякий случай стучал, а она говорила: "Что вы стучите, Сережа, заходите". И обязательно каждый раз спрашивала, как одно можно сказать, как другое. То есть, как сегодня это говорят. Она даже таксистов спрашивала, не стеснялась. Где бы ни оказывалась, искала точное слово. Как раз по части жаргона или сленга и вообще языка как такового, мне кажется, там все сделано очень хорошо. Особенно интонационно.
Там есть огрехи по другой части - спортивная терминология, которой она не знала, а редакторы почему-то не исправляют. У нее там баскетбольное кольцо называется "ободом", лунки на поле для гольфа - "ямками", станок для натяжки струн - "прессом для теннисной ракетки", ну и так далее. Не говоря уже о том, что пресловутая холденовская "охотничья шапка" на самом деле бейсболка, а "сырники" - чизбургеры. Просто в ее время эти слова еще не вошли в русский язык. Подобные ляпы есть не только в "Над пропастью во ржи", но и в повестях "Фрэнни" и "Зуи". У меня, помнится, была пауза в работе, целый месяц, и я отредактировал всего Сэлинджера.
- Для себя?
- Я думал, что не для себя. Послал правку в издательство "Эксмо". "Ребята, вот бесплатно, мне не нужны деньги, просто давайте замечательные тексты, чтобы в них не спотыкаться, выправим". Тогда еще была жива дочь Райт-Ковалевой Маргарита, с которой мы тоже дружили, но она категорически была против всяких исправлений. После ее смерти можно было это сделать, но не сделали - предпочли заново перевести. Я, честно скажу, не стал вчитываться в переводы Немцова. Посмотрел названия - все мимо. Полистал и понял, что это из серии: "А вот как я могу". То есть то, о чем как-то говорил Виктор Голышев: не надо доказывать, что ты лучше всех. Поэтому с Сэлинджером вот такая история.
- А что уже из классических переводов необходимо обновить? Может быть, Остен, Диккенса, Воннегута? Например, Владимир Бабков рассказывал, что "Завтрак для чемпионов" у нас переведен не полностью, все "неприличности" оттуда выброшены.
- Я как-то не думал на эту тему. Наверное, есть непопадания в русских переводах, которые требуют какого-то другого взгляда. Но кого бы я назвал… Воннегут, может быть, да. Но когда речь идет о том, что раньше издавали с купюрами, то, конечно, это особый случай. Скажем, АСТ заказало новые переводы Стивена Кинга - "Мертвая зона", "Воспламеняющая взглядом", повести, - все то, что я перевел когда-то и что годами переиздавалось. Они мне объяснили, что в старых переводах были пропуски. Может быть, я не проверял. Джейн Остен и так, по-моему, бесконечно переводят. Уж не знаю, из каких соображений. Опять же, обновить язык? В случае, с Остен или Диккенсом он должен быть в меру архаичный.
- Насколько вам интересна современная англоязычная литература для перевода? Я посмотрел, вы, например, для издательства Corpus несколько детективов переводили.
- Я могу сразу сказать, что ни одной строчки за свою жизнь не перевел из того, что бы мне не хотелось. То есть были случаи, когда я переводил не по заказу, но это касается пьес. Если меня увлекала пьеса, и мне казалось, что она здесь может пойти, я ее быстро делал и предлагал в какие-то театры. У меня в компьютере, наверное, полтора десятка не поставленных пьес, причем хороших авторов.
А так - заказы. Но я всегда говорю, чтобы присылали, а я посмотрю. Если мне книжка не понравилась, я откажусь. И вообще, денежная сторона меня просто не интересует. Мне нравится жанр детектива и триллера, я люблю интригу. Это, опять же, с театром, наверное, связано. Если интрига лихо закручена, если есть там какие-то интересные повороты, я получаю удовольствие. С детективами, которые переводил, я пару месяцев жил в абсолютном согласии. С тем же Ле Карре.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- А как вам переводить с кем-то вместе?
- Это тема зыбкая. Я не знаю, как у других, для некоторых вообще проблемы не существует, с кем переводить. Ну, заказали и заказали тебе от такой-то до такой-то страницы, другой начинает с этого места. Но не случайно, опять же, Голышев с Бабковым вместе переводили. Они на одной волне. Для меня это важно, я тоже должен быть на одной волне с человеком, то есть взгляды похожи должны быть не только на перевод, но и какие-то жизненные позиции сходиться.
Поэтому когда Голышев мне предложил Макьюэна перевести, я сказал - да, конечно, даже не читая согласился. Когда уже прочел, подумал, что поторопился с ответом, потому что это не совсем мое. Я все-таки классический филолог. А там речь об энергии солнца, всякая там аппаратура, герой - нобелевский лауреат.
- Как раз для Голышева.
- Для него в самый раз, да. Но уж очень хотелось мне с ним вместе что-то перевести, и я сделал свою часть. Он, конечно, ловил меня на разных огрехах, что было предсказуемо. Я ему потом немного "отомстил": прочел его часть и по языковой части тоже нашел каких-то блох. С чем-то он согласился, с чем-то - нет. Короче, это все шутки, нам не надо было притираться. Наверно, очень проницательный читатель найдет какие-то стилистические различия. Но мне это в глаза не бросалось, потому что, опять же, подход совпадал. Мы уже об этом говорили, что я не самоутверждаюсь, я никому ничего не доказываю. И Голышев тоже. Переводчики - это "почтовые лошади просвещения". Наше дело довезти и выгрузить, а дальше пусть текст живет своей жизнью.
Приведу еще один пример. "Голос крови" Тома Вулфа я переводил с Николаем Мезиным, которого никогда не видел, так как он живет не в Москве. Но мы потом смотрели, что сделал он, что сделал я, и там был интересный поворот.
Вот мы с вами не затрагивали тему ненормативной лексики. Я мат, честно говоря, в литературе, в отличие от жизни, не люблю, мои герои, когда я пишу, на нем не разговаривают, и в переводах стараюсь избегать. В этом романе, там, где можно было, я искал какие-то более или менее литературные замены. Иначе резало бы мой слух. Это не значит, что я не употребляю мат в жизни, но тут совершенно разные вещи. Одно дело эмоциональная реакция, когда ты себя по пальцу молотком шандарахнул. И другое - видеть это на странице. Не зря же говорится - непечатное. Короче, Мезин все это сохранил, и отчасти я с ним согласился, потому что в данном случае это было важно. Герой матерится, автор это подчеркивает. Допустим, у него низкий социальный статус, понятно, что он должен употреблять такие слова. Поэтому где-то я восстановил, согласился с переводчиком и с редактором, который тоже считал, что здесь это будет уместно.
- Вам и в русском и в английском варианте не нравится ненормативная лексика?
- Только в русском. В английском - нет, потому что у них была сексуальная революция, они через это прошли еще в 60-е годы, и эта лексика уже растворилось в языке. Там она не воспринимается, как у нас. Мы с моими американскими студентами, разбирая пьесу, изобилующую скабрезностями, произносили эти слова в классе, и ничего. Хотя есть и у нас исключения. Например, "Николай Николаевич" Алешковского. Там это очень органично и не может быть иначе. Я только кайф ловлю, когда читаю, как это сделано здорово. Но в переводной литературе, как правило, все мимо. В английском это проскакивает, и никто не заметил, еще одно слово, как любое другое. А у нас трехбуквенное слово сразу вылезает, на это сразу реагируешь, что мешает восприятию текста. Ты как бы все время спотыкаешься на таких словах.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- Если уж вспоминали Сэлинджера, то Райт-Ковалева как раз там заменила слово fuck. Она ведь перевела это как "похабщина". Но если бы она перевела слово из трех букв, это, наверное, совсем поменяло бы восприятие текста.
- Да это просто как торчащий гвоздь в стене. Она это очень хорошо чувствовала. Вот у нее был абсолютный слух, и она бы никогда на это не пошла.
У меня был смешной момент. Когда "Мертвая зона" Кинга уже редактировалась в "Иностранке", редактор Кудрявцева придралась к слову одному. Там какой-то митинг, и на плакате написано "Перепихнемся, крошка?". По сегодняшним меркам вполне невинно. Она говорит: "Это надо заменить". Я ей: "Татьяна Николаевна, вы же сейчас печатаете в переводе Аксенова "Регтайм", а там слово "жопа", снова и снова". Я уже потом узнал, что Аксенов сказал ей, что без "жопы" роман печатать не разрешает. Все-таки Аксенов - согласились. Но сегодня можно, конечно же, все. Поэтому тут внутренний редактор должен быть. Это не в издательстве должны все-таки решать, а сам переводчик.
- Если продолжить разговор про современную литературу. Есть какие-нибудь произведения, которые вы хотели бы перевести, но по тем или иным причинам их, может быть, не заказывают или они неактуальны, а вам кажется, что это было бы важно?
- Пожалуй, нет. Я много читаю, но, в основном, все-таки русских авторов, больше, чем переводных. На все времени не хватает. Поэтому допускаю, что есть что-то, что мне пришлось бы по сердцу, и я бы захотел сделать, но не вижу причин, по которым что-то не могло бы сейчас пройти. Это цена вопроса.
- А если говорить о периоде 70-90-х годов?
- А что там есть непереведенного? Это наших авторов 60-х или 70-х годов гораздо меньше переводили на английский, а вот английскую и американскую классику, по-моему, всю перевели. Все, что было хоть как-то заметно.
Из того, что я очень хотел перевести и все никак не получалось, любимейшая моя книга "Пророк" Калиля Джибрана. Такое Евангелие ХХ века. Я эту книгу прочел, когда еще был студентом, и просто в нее влюбился. Я бы приплатил за то, чтобы мне дали его перевести. Но тогда это было невозможно.
У меня с этой книгой связана такая история. Возвращаюсь я после своих заокеанских странствий, и вот однажды раздается звонок: "Мы хотим переиздать ваш роман-детектив для детей "Тайна рыжего кота". Как вы к этому относитесь?" Я, естественно, хорошо к этому отношусь. "Приезжайте, поговорим об условиях". И вот я вхожу в кабинет к директору издательства "ТриМаг" Паате Медзмариашвили… и вижу у него на столе верстку с "Пророком". Я, видимо, меняюсь в лице, потому что он спрашивает: "Сергей Эмильевич, что такое?" Я ему начинаю говорить: "Понимаете, год назад я вернулся из Штатов и узнаю, что эта книга вышла в Софии на русском языке, потом в моем родном издательстве МГУ еще один перевод. И теперь я вижу на вашем столе верстку. Я так понимаю, это уже третий перевод. Кто его сделал?". Он называет две фамилии, кажется, муж и жена, арабисты. Ну да, кому как не арабистам это переводить! И тут он мне говорит: "Переводите! А с ними я как-нибудь решу этот вопрос". Паата на целый месяц сделал меня счастливым человеком. Я перевел, он это издал с рисунками самого Джибрана, плюс к книге прилагается диск с музыкой. Вот бывают такие случаи, когда ты мечтаешь что-то сделать, и все оборачивается против тебя, но линия жизни тебя выводит, куда надо. Значит, так было суждено.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
- В России в последние годы еще появилась мода на нон-фикшн, люди начали его читать активно. У вас есть какой-то интерес к этому?
- Да, я сделал одну книжку для издательства Corpus (она еще не вышла). Это тот случай, когда я предложил совместный перевод. Книга называется "Шпион среди друзей" про Кима Филби, двойного агента. Я вообще не любитель толстых романов. Когда это детектив, как-то быстро все пролетает, а когда серьезная все-таки литература, то меня это начинает немного утомлять. Я не стайер, предпочитаю короткие и средние дистанции. И я предложил им переводчика, Анну Шульгат, издательство с ней связались, она согласилась. И вот мы с ней разделили книгу пополам. Еще я когда-то для Музея личных коллекций сделал альбом работ Петра Кончаловского - статьи, аннотации, примечания.
- Ведь вы делаете еще переводы с русского на английский. Насколько это сложнее? Что является предметом ваших интересов в этом смысле?
- Это серьезный вызов даже для меня. Все равно где-то будут неточности, и кто-то это должен поправлять. Один раз ко мне обратились от Кирилла Серебреникова, когда он снимал фильм "Юрьев день". Хотел он тогда на главную роль пригласить известную французскую актрису, а она же по-русски не читает, поэтому нужно было сделать перевод сценария, который написал Юрий Арабов. Я сделал это не для публикации. А с француженкой что-то не срослось, и главную героиню в фильме сыграла Ксения Раппапорт.
- Свою прозу взялись бы, по примеру Набокова, переводить на английский?
- Для этого у меня есть коллега, прекрасная переводчица с русского на английский, Мэрион Шварц, живущая в Техасе. Но однажды Виктор Шендерович по дружбе попросил меня перевести его киносценарий "Тезка Швейцера". В Штатах он познакомился с бывшим нашим соотечественником, который сказал, что может протолкнуть сценарий в Голливуде. Ну разве можно отказать Шендеровичу?
- Когда вы уезжали в Америку, у вас не было желания познакомиться с какими-то людьми, которые на тот момент вас интересовали или которых вы переводили?
- Мне посчастливилось познакомиться в Нью-Йорке с драматургом Артуром Копитом. И интервью с ним сделал, и пьесу его перевел. А еще, там же, с отличным прозаиком Полом Остером - в моем переводе вышло, кажется, пять его романов. А здесь я познакомился с Питером Гринуэем. Я с ним поработал на Московском кинофестивале, а позже перевел его книжку коротких рассказов "Золото".
Однажды вроде как была возможность встретиться с Солженицыным. В 1989 году я прилетел в Вермонт. Я жил в Патни, а он в Кавендише, в получасе езды на машине. Но без рекомендательного письма, сами понимаете, туда нечего было даже соваться. Хотел еще встретиться со Стивеном Кингом. Я ему написал, уже не помню, как узнал его адрес. Я предложил встретиться и сделать интервью, но он предпочел, чтобы я прислал вопросы по почте. Что я и сделал. Он на них ответил, и я потом в какую-то книжку это вставил.