Нина Федорова: Лозунг переводчика - "Я знаю, что ничего не знаю"
Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20010717_fed.html
Елена Калашникова
Дата публикации: 17 Июля 2001
Нина Николаевна Федорова - переводчик с немецкого, шведского, нидерландского, английского, польского. В ее переводах публиковались Э.Т.А.Гофман, Г.Гессе, Р.Вальзер, Ф.Дюрренматт, Р.Музиль, Ф.Кафка, К.Вольф, А.Зегерс, З.Ленц, А.Штифтер, Л.Перуц; С.Дельбланк, Х.Мартинсон, Т.Линдгрен, Л.Густафсон; С.Нотебоом, Й.Ванделоо, М.т'Харт, Ж.Хеераардс; Л.Тырманд...
Государственная премия Австрийской республики за литературный перевод 1994 г. (роман К.Рансмайра "Последний мир").
Нина Федорова. Фото из личного архива
Нина Федорова: Время от времени преподавательница немецкого языка предлагала нам, студентам, перевести фрагменты из Ремарка, из Брехта, из других авторов. Многие из этих произведений были переведены, но интересно было перевести самой, а не списывать.
Тогда я не думала заниматься переводом - интересы были другие. Я заканчивала университет как лингвист, а не как литературовед, хотя курс истории литературы читали для всех. Занималась структурной лингвистикой, хеттологией (ходила на лекции Шеварошкина, Зализняка, Б.Успенского).
А потом попробовала перевести что-нибудь для себя и даже посылала свои работы в "толстые" журналы, но лбом стену прошибить трудно. Позднее, поработав в издательстве, я поняла, что "самотек" почти не читают. Вот и мои переводы никто не читал.
Елена Калашникова: Переводы каких произведений Вы отправляли в издательства?
Н.Ф.: Например, польские рассказы.
Потом переводила технические статьи для ВИНИТИ. Мой первый напечатанный перевод - это "Теория вероятности. Математическая статистика. Управление качеством продукции", с немецкого, учебник для практиков. Профессор математики, мой научный редактор, очень удивился: "Вы что, знаете математику?" - "Нет, прочитала 3 учебника по математике перед тем, как перевести книгу". В ВИНИТИ много статей по ядерной физике переводила с английского. Художественную литературу переводила "в стол", для себя.
В конце концов получилось так, что мой муж, тоже выпускник филологического факультета МГУ, стал работать в журнале "Иностранная литература". Как-то он показал мой перевод сказки Гессе А.В.Карельскому. Благодаря Карельскому рассказ напечатали, потом в журнале вышли мои переводы Анны Зегерс и Зигфрида Ленца. Мне стали предлагать переводческую работу. На первых порах переводила все, что предлагали, ведь если откажешься, больше не предложат. Постепенно стала переводить больше, ушла с преподавательской работы в издательство.
Е.К.: В какое издательство?
Н.Ф.: Сначале в "Прогресс", потом в "Радугу". "Радуга" выпускала тогда современную зарубежную литературу. "Прогресс", а позднее "Радуга" выпускали послевоенную литературу, в частности, после 1973 года, - литературу, вышедшую в рамках Женевской конвенции, то есть новинки. Переводили книги чуть ли не со всех языков мира.
Е.К.: Как Вы считаете, переводить надо со всех языков, чтобы у читателя было представление о каждой культуре, или только литературу, опережающую твою собственную?
Н.Ф.: Надо искать хорошую Литературу с большой буквы, интересные произведения, даже если они принадлежат малознакомой культуре. В свое время издавали библиотеки монгольской, вьетнамской литературы, создавали многотомники, из которых, возможно, только одно произведение заслуживало внимания.
После крушения соцлагеря маятник качнулся в другую сторону, перестали издавать, например, польскую, чешскую литературу. За редким исключением, вроде М.Кундеры, он был из числа чешских диссидентов. А ведь литература осталась хорошей. Отчасти это связано с непрофессионализмом современных издателей, из которых мало кто разбирается в литературе. Но есть и издательства, которые стараются представить широкий спектр авторов.
Е.К.: Это какие издательства?
Н.Ф.: "Текст", который существует около 12 лет, "Прогресс-Традиция", "МиК"; питерские издательства - "Азбука", "Кристалл", "Симпозиум". Последние годы на книжном рынке ситуация улучшилась - появляется настоящая литература.
Е.К.: Вы переводите с нескольких языков, литература какой страны Вам наиболее интересна?
Н.Ф.: Люблю классическую литературу, написанную красивым языком, с элементами романтизма, где много пейзажа. Модернизм и постмодернизм не для меня, не считаю, что словесная эквилибристика, со множеством словесных конструкций и новых слов, выполняет свою функцию. Она часто остается на уровне эксперимента и бывает лишена глубокого смысла. Хотя мне приходилось переводить экспериментальные произведения, например, Дюрренматта.
Е.К.: Если бы Вы составляли библиотеку лучших отечественных переводов, чьи переводы Вы бы в нее включили?
Н.Ф.: Я читаю далеко не все переводы. Прекрасно переводят с английского Владимир Муравьев, Владимир Скороденко, Ирина Тогоева, с немецкого - Серафима Шлапоберская, Соломон Апт, Михаил Рудницкий, с французского - Юлиана Яхнина, Наталия Мавлевич, Нина Хотинская...
Всех не перечислишь, хотя, наверное, профессиональных переводчиков недостаточно - много плохих переводов.
Е.К.: На Вас влияла атмосфера переводимого произведения?
Н.Ф.: Когда переводишь книгу, невольно живешь ее жизнью. Каждая книга - фрагмент твоей собственной жизни, если книга не преломлена через "я" переводчика, перевод не получится. Поэтому может быть много переводов - все они будут разные. Каждый перевод - это не только автор, но еще и личность переводчика. Искусство перевода в том и состоит - могу я или нет передать читателю свои чувства, чтобы он воспринял перевод по-своему. Поэтому перевод нельзя назвать ремеслом.
Е.К.: Какого автора или произведение Вам было переводить труднее всего?
Н.Ф.: Каждая книга сложна по-своему.
Е.К.: А было такое: Вы хотели перевести произведение, но не получилось?
Н.Ф.: Нет, такого не случалось.
Е.К.: Какие свои переводы Вы любите больше всего?
Н.Ф.: Трудно сказать, есть любимые авторы. С удовольствием перевожу австрийскую литературу, из XIX века - Адальберт Штифтер, из ХХ - Лео Перуц, Криста Вольф; из шведов - Торгни Линдгрен, Ларс Густафсон...
Е.К.: А "Ритуалы" Сейса Нотебоома?
Н.Ф.: Эту книгу переводить было интересно. К сожалению, она вышла поздновато, она из 80-х. Сейчас все иначе воспринимается, другие проблемы, особенно у нас.
У нас многие книги, вышедшие за рубежом в 90-е, прошли без резонанса. Сейчас ситуация выравнивается. Выходили прекрасные вещи Кристы Вольф, например, "Медея" в переводе Рудницкого - на книгу почти не было рецензий. А Криста Вольф - одна из лучших немецких писательниц.
Е.К.: Вы переводили только взрослую литературу или детскую тоже?
Н.Ф.: Так сложилось, что детскую не переводила. Там больше пересказа, чем перевода, это умеют далеко не все. Это прекрасно делали Лилиана Лунгина или Борис Заходер. "Малыш и Карлсон" или "Винни-Пух и все-все-все..." стали событиями нашей литературы.
Е.К.: Часто ли Вы сталкиваетесь с трудностями перевода названий?
Н.Ф.: Довольно часто. Адекватно название передать трудно. Вообще названия переводят в последнюю очередь.
Мне было непросто перевести название книги Кристы Вольф "Kindheitsmuster". Это интересная книга о детстве и ранней юности Вольф, которая родилась в 1928-м на территории так называемой "Немецкой марки" (после войны она отошла к Польше). Немецкое слово "muster" происходит от латинского "монструм", слова очень многозначного, среди его значений есть "образец", "пример", "эталон". Когда я еще не перевела книгу, критики назвали ее "Пример одного детства". По-русски это звучит плохо. Название должно легко произноситься, передавать смысл, быть благозвучным. Название "Пример одного детства" ничего не говорит и плохо звучит.
Конечно, можно спросить у автора, но ему надо объяснить, что ты найдешь и что потеряешь при переводе названия. Вначале я хотела назвать роман "Образцовое детство", в смысле "типичное детство". Но у русского слова "образцовый" есть еще и значение "идеальный", а детство писательницы идеальным не было. При встрече с Кристой Вольф я объяснила, что одного слова, которое передаст все оттенки смысла, не найти (тем более - немецкое слово еще и во множественном числе). Я предложила назвать роман "Образы детства", она согласилась. Название звучит хорошо и на 90% передает смысл немецкого титула.
Русский язык и немецкий (шведский, английский) принадлежат к разным языковым группам. Поэтому дословный перевод вообще невозможен. Легче перевести с немецкого на шведский, и наоборот, хотя и там есть свои сложности, например, у похожих слов разные значения...
Нужно пользоваться средствами своего языка и идти за смыслом, а не за буквой, это сложно, можно впасть в полную отсебятину. Перевод - как бы постоянное хождение по лезвию бритвы. У переводчика должна быть интуиция, чтобы не перешагнуть грань, за которой меньше автора и больше тебя самого.
Е.К.: Как Вы считаете, надо издавать "Избранное" переводчика, ведь сразу будут видны его любимые словечки, обороты?..
Н.Ф.: Не знаю, это будет интересно, наверное, только специалистам. Разве Вы, читая, задумываетесь над тем, кто перевел книгу?! Вы думаете о том, хорошая это книга или плохая. Я сталкивалась с тем, что книга не нравится, а все дело в плохом переводе. Часто говорят: "Совершенно не важно, как перевести" и вместе с тем: "Какой плохой автор!" А книга-то хорошая, я читала ее в оригинале, просто ее плохо перевели.
Е.К.: Вы считаете, много книг плохо переведено на русский?
Н.Ф.: Сейчас много. Но халтурщики были всегда, а из плохого перевода никакой редактор хорошего не сделает.
Е.К.: Как Вы думаете, переводы устаревают?
Н.Ф.: Многие. Переводы прошлого века Жюля Верна читать невозможно - язык другой, многих современных понятий не было. В переводе это особенно заметно.
Е.К.: Какова сейчас ситуация с переводом?
Н.Ф.: Все довольно сложно. Молодым переводчикам сейчас труднее научиться. Раньше с начинающими работал редактор. Учил ремеслу, ведь нужно знать нормативную грамматику, видеть собственный текст, знать родной и иностранный язык, пользоваться множеством словарей. Редактура - это исправление стилистики. С каждым новым переводом человек глубже проникает в другой язык. Любознательность и трудолюбие - 90% успеха.
В последнее время сталкиваешься с тем, что молодые люди ничего не знают. Переводят, скажем, философскую литературу, не владея ни русским языком, ни специальной терминологией.
Е.К.: Вы считаете, современная отечественная ситуация в области перевода хуже, чем была раньше?
Н.Ф.: Мне кажется, хуже. Молодые переводчики часто приносят в редакции сырые черновики, им еще многому надо учиться. Девизом переводчика должно быть "Я знаю, что ничего не знаю". Если переводчик учится на своих ошибках, то через несколько лет редактор с удовольствием читает его следующие переводы. И такие люди есть.
Е.К.: Как Вы считаете, отличается ли русский переводчик от своего зарубежного коллеги?
Н.Ф.: Если он профессионал, то нет. Как правило, принципы одни и те же. Вообще, переводчики - индивидуалисты, мы не занимаемся коллективным творчеством.
Главное - чтобы, прочитав книгу, Вы сказали: "Какая хорошая книга!" Значит переводчик не пожалел своего таланта и зарубежный автор стал достоянием русского читателя.
www.russ.ru/krug/20010717_fed.html
Елена Калашникова
Дата публикации: 17 Июля 2001
Нина Николаевна Федорова - переводчик с немецкого, шведского, нидерландского, английского, польского. В ее переводах публиковались Э.Т.А.Гофман, Г.Гессе, Р.Вальзер, Ф.Дюрренматт, Р.Музиль, Ф.Кафка, К.Вольф, А.Зегерс, З.Ленц, А.Штифтер, Л.Перуц; С.Дельбланк, Х.Мартинсон, Т.Линдгрен, Л.Густафсон; С.Нотебоом, Й.Ванделоо, М.т'Харт, Ж.Хеераардс; Л.Тырманд...
Государственная премия Австрийской республики за литературный перевод 1994 г. (роман К.Рансмайра "Последний мир").
Нина Федорова. Фото из личного архива
Нина Федорова: Время от времени преподавательница немецкого языка предлагала нам, студентам, перевести фрагменты из Ремарка, из Брехта, из других авторов. Многие из этих произведений были переведены, но интересно было перевести самой, а не списывать.
Тогда я не думала заниматься переводом - интересы были другие. Я заканчивала университет как лингвист, а не как литературовед, хотя курс истории литературы читали для всех. Занималась структурной лингвистикой, хеттологией (ходила на лекции Шеварошкина, Зализняка, Б.Успенского).
А потом попробовала перевести что-нибудь для себя и даже посылала свои работы в "толстые" журналы, но лбом стену прошибить трудно. Позднее, поработав в издательстве, я поняла, что "самотек" почти не читают. Вот и мои переводы никто не читал.
Елена Калашникова: Переводы каких произведений Вы отправляли в издательства?
Н.Ф.: Например, польские рассказы.
Потом переводила технические статьи для ВИНИТИ. Мой первый напечатанный перевод - это "Теория вероятности. Математическая статистика. Управление качеством продукции", с немецкого, учебник для практиков. Профессор математики, мой научный редактор, очень удивился: "Вы что, знаете математику?" - "Нет, прочитала 3 учебника по математике перед тем, как перевести книгу". В ВИНИТИ много статей по ядерной физике переводила с английского. Художественную литературу переводила "в стол", для себя.
В конце концов получилось так, что мой муж, тоже выпускник филологического факультета МГУ, стал работать в журнале "Иностранная литература". Как-то он показал мой перевод сказки Гессе А.В.Карельскому. Благодаря Карельскому рассказ напечатали, потом в журнале вышли мои переводы Анны Зегерс и Зигфрида Ленца. Мне стали предлагать переводческую работу. На первых порах переводила все, что предлагали, ведь если откажешься, больше не предложат. Постепенно стала переводить больше, ушла с преподавательской работы в издательство.
Е.К.: В какое издательство?
Н.Ф.: Сначале в "Прогресс", потом в "Радугу". "Радуга" выпускала тогда современную зарубежную литературу. "Прогресс", а позднее "Радуга" выпускали послевоенную литературу, в частности, после 1973 года, - литературу, вышедшую в рамках Женевской конвенции, то есть новинки. Переводили книги чуть ли не со всех языков мира.
Е.К.: Как Вы считаете, переводить надо со всех языков, чтобы у читателя было представление о каждой культуре, или только литературу, опережающую твою собственную?
Н.Ф.: Надо искать хорошую Литературу с большой буквы, интересные произведения, даже если они принадлежат малознакомой культуре. В свое время издавали библиотеки монгольской, вьетнамской литературы, создавали многотомники, из которых, возможно, только одно произведение заслуживало внимания.
После крушения соцлагеря маятник качнулся в другую сторону, перестали издавать, например, польскую, чешскую литературу. За редким исключением, вроде М.Кундеры, он был из числа чешских диссидентов. А ведь литература осталась хорошей. Отчасти это связано с непрофессионализмом современных издателей, из которых мало кто разбирается в литературе. Но есть и издательства, которые стараются представить широкий спектр авторов.
Е.К.: Это какие издательства?
Н.Ф.: "Текст", который существует около 12 лет, "Прогресс-Традиция", "МиК"; питерские издательства - "Азбука", "Кристалл", "Симпозиум". Последние годы на книжном рынке ситуация улучшилась - появляется настоящая литература.
Е.К.: Вы переводите с нескольких языков, литература какой страны Вам наиболее интересна?
Н.Ф.: Люблю классическую литературу, написанную красивым языком, с элементами романтизма, где много пейзажа. Модернизм и постмодернизм не для меня, не считаю, что словесная эквилибристика, со множеством словесных конструкций и новых слов, выполняет свою функцию. Она часто остается на уровне эксперимента и бывает лишена глубокого смысла. Хотя мне приходилось переводить экспериментальные произведения, например, Дюрренматта.
Е.К.: Если бы Вы составляли библиотеку лучших отечественных переводов, чьи переводы Вы бы в нее включили?
Н.Ф.: Я читаю далеко не все переводы. Прекрасно переводят с английского Владимир Муравьев, Владимир Скороденко, Ирина Тогоева, с немецкого - Серафима Шлапоберская, Соломон Апт, Михаил Рудницкий, с французского - Юлиана Яхнина, Наталия Мавлевич, Нина Хотинская...
Всех не перечислишь, хотя, наверное, профессиональных переводчиков недостаточно - много плохих переводов.
Е.К.: На Вас влияла атмосфера переводимого произведения?
Н.Ф.: Когда переводишь книгу, невольно живешь ее жизнью. Каждая книга - фрагмент твоей собственной жизни, если книга не преломлена через "я" переводчика, перевод не получится. Поэтому может быть много переводов - все они будут разные. Каждый перевод - это не только автор, но еще и личность переводчика. Искусство перевода в том и состоит - могу я или нет передать читателю свои чувства, чтобы он воспринял перевод по-своему. Поэтому перевод нельзя назвать ремеслом.
Е.К.: Какого автора или произведение Вам было переводить труднее всего?
Н.Ф.: Каждая книга сложна по-своему.
Е.К.: А было такое: Вы хотели перевести произведение, но не получилось?
Н.Ф.: Нет, такого не случалось.
Е.К.: Какие свои переводы Вы любите больше всего?
Н.Ф.: Трудно сказать, есть любимые авторы. С удовольствием перевожу австрийскую литературу, из XIX века - Адальберт Штифтер, из ХХ - Лео Перуц, Криста Вольф; из шведов - Торгни Линдгрен, Ларс Густафсон...
Е.К.: А "Ритуалы" Сейса Нотебоома?
Н.Ф.: Эту книгу переводить было интересно. К сожалению, она вышла поздновато, она из 80-х. Сейчас все иначе воспринимается, другие проблемы, особенно у нас.
У нас многие книги, вышедшие за рубежом в 90-е, прошли без резонанса. Сейчас ситуация выравнивается. Выходили прекрасные вещи Кристы Вольф, например, "Медея" в переводе Рудницкого - на книгу почти не было рецензий. А Криста Вольф - одна из лучших немецких писательниц.
Е.К.: Вы переводили только взрослую литературу или детскую тоже?
Н.Ф.: Так сложилось, что детскую не переводила. Там больше пересказа, чем перевода, это умеют далеко не все. Это прекрасно делали Лилиана Лунгина или Борис Заходер. "Малыш и Карлсон" или "Винни-Пух и все-все-все..." стали событиями нашей литературы.
Е.К.: Часто ли Вы сталкиваетесь с трудностями перевода названий?
Н.Ф.: Довольно часто. Адекватно название передать трудно. Вообще названия переводят в последнюю очередь.
Мне было непросто перевести название книги Кристы Вольф "Kindheitsmuster". Это интересная книга о детстве и ранней юности Вольф, которая родилась в 1928-м на территории так называемой "Немецкой марки" (после войны она отошла к Польше). Немецкое слово "muster" происходит от латинского "монструм", слова очень многозначного, среди его значений есть "образец", "пример", "эталон". Когда я еще не перевела книгу, критики назвали ее "Пример одного детства". По-русски это звучит плохо. Название должно легко произноситься, передавать смысл, быть благозвучным. Название "Пример одного детства" ничего не говорит и плохо звучит.
Конечно, можно спросить у автора, но ему надо объяснить, что ты найдешь и что потеряешь при переводе названия. Вначале я хотела назвать роман "Образцовое детство", в смысле "типичное детство". Но у русского слова "образцовый" есть еще и значение "идеальный", а детство писательницы идеальным не было. При встрече с Кристой Вольф я объяснила, что одного слова, которое передаст все оттенки смысла, не найти (тем более - немецкое слово еще и во множественном числе). Я предложила назвать роман "Образы детства", она согласилась. Название звучит хорошо и на 90% передает смысл немецкого титула.
Русский язык и немецкий (шведский, английский) принадлежат к разным языковым группам. Поэтому дословный перевод вообще невозможен. Легче перевести с немецкого на шведский, и наоборот, хотя и там есть свои сложности, например, у похожих слов разные значения...
Нужно пользоваться средствами своего языка и идти за смыслом, а не за буквой, это сложно, можно впасть в полную отсебятину. Перевод - как бы постоянное хождение по лезвию бритвы. У переводчика должна быть интуиция, чтобы не перешагнуть грань, за которой меньше автора и больше тебя самого.
Е.К.: Как Вы считаете, надо издавать "Избранное" переводчика, ведь сразу будут видны его любимые словечки, обороты?..
Н.Ф.: Не знаю, это будет интересно, наверное, только специалистам. Разве Вы, читая, задумываетесь над тем, кто перевел книгу?! Вы думаете о том, хорошая это книга или плохая. Я сталкивалась с тем, что книга не нравится, а все дело в плохом переводе. Часто говорят: "Совершенно не важно, как перевести" и вместе с тем: "Какой плохой автор!" А книга-то хорошая, я читала ее в оригинале, просто ее плохо перевели.
Е.К.: Вы считаете, много книг плохо переведено на русский?
Н.Ф.: Сейчас много. Но халтурщики были всегда, а из плохого перевода никакой редактор хорошего не сделает.
Е.К.: Как Вы думаете, переводы устаревают?
Н.Ф.: Многие. Переводы прошлого века Жюля Верна читать невозможно - язык другой, многих современных понятий не было. В переводе это особенно заметно.
Е.К.: Какова сейчас ситуация с переводом?
Н.Ф.: Все довольно сложно. Молодым переводчикам сейчас труднее научиться. Раньше с начинающими работал редактор. Учил ремеслу, ведь нужно знать нормативную грамматику, видеть собственный текст, знать родной и иностранный язык, пользоваться множеством словарей. Редактура - это исправление стилистики. С каждым новым переводом человек глубже проникает в другой язык. Любознательность и трудолюбие - 90% успеха.
В последнее время сталкиваешься с тем, что молодые люди ничего не знают. Переводят, скажем, философскую литературу, не владея ни русским языком, ни специальной терминологией.
Е.К.: Вы считаете, современная отечественная ситуация в области перевода хуже, чем была раньше?
Н.Ф.: Мне кажется, хуже. Молодые переводчики часто приносят в редакции сырые черновики, им еще многому надо учиться. Девизом переводчика должно быть "Я знаю, что ничего не знаю". Если переводчик учится на своих ошибках, то через несколько лет редактор с удовольствием читает его следующие переводы. И такие люди есть.
Е.К.: Как Вы считаете, отличается ли русский переводчик от своего зарубежного коллеги?
Н.Ф.: Если он профессионал, то нет. Как правило, принципы одни и те же. Вообще, переводчики - индивидуалисты, мы не занимаемся коллективным творчеством.
Главное - чтобы, прочитав книгу, Вы сказали: "Какая хорошая книга!" Значит переводчик не пожалел своего таланта и зарубежный автор стал достоянием русского читателя.